Возмущение праха - Наль Подольский

Так прошло несколько минут, а затем Рыжая подошла к нему и запела:

— Мы потом посидим, посидеть мы еще успеем, а сейчас полежим, отдохнем.

Она его уложила, не встретив ни малейшего сопротивления, отошла к двери, жестом показала Кольке, что Чудика следует считать спящим, и оба ушли.

А Чудик тут же стал медленно подниматься, и я подумал, что он похож на оживающий труп из фантастического фильма. Когда он уселся, я подошел поближе:

— Ты бы хоть поздоровался, что ли.

Молчание.

— Ты не бойся, здесь тебя никто не обидит. Как тебя зовут?

Никакой реакции.

— Слушай, парень, ты говорить-то умеешь? — Я почувствовал, что начинает вылезать Крокодил.

— Парень, ты меня слышишь? — заорал я ему в ухо и встряхнул его руку. Она была вялая, неживая, но, когда я ее отпустил, она медленно отползла на исходную позицию, на колено.

— Оставь его, он тебя не услышит, — подал голос Философ.

Я оглянулся — он сидел на своей койке тоже в позе «лотоса».

— Послушай, — подсел я к нему, — я начинаю здесь чувствовать себя лишним. Ты не боишься, что это, — я кивнул на Чудика, — заразное?

— Нужно дать ему время освоиться, — после паузы произнес Философ. — Я сел в «лотос», чтобы он чувствовал себя естественнее.

Я пожал плечами, взял его газету и улегся читать.

Они просидели так до обеда. Когда привезли пищу, выяснилось, что Чудик сам есть не умеет или не хочет, но, если кормить с ложки, глотает. Правда, съел он всего несколько ложек, а затем перестал открывать рот и плотно сжал зубы.

— Ничего, для поддержания жизни хватит, — не очень уверенно объявил Философ.

Только к вечеру мы настолько освоились с Чудиком, что перестали разговаривать шепотом. Отчаявшись в попытках вступить с ним в контакт, Философ заметно помрачнел.

— Странно, странно, — бормотал он, — не нравится мне все это.

— Мне тоже не нравится. Ну и что? — пробурчал я угрюмо, не желая выслушивать его причитания.

Но он не унимался:

— Ты где-нибудь видел такую улыбку?

— Не знаю… может быть, на картинках… или в кино. Из Индии что-то?

— Правильно, но не только из Индии. — Философ начал разглагольствовать лекторским тоном. — Это улыбка египетских жрецов Среднего царства, или так называемая архаическая улыбка античной скульптуры, или, как ты верно подметил, улыбка Будды. Это улыбка Достигшего совершенства, готового к слиянию с Абсолютом. Понимаешь, о чем я? От таких людей исходит огромная духовная сила и беспредельный покой. А здесь ни того ни другого. Что-то совсем иное. Улыбка — посторонний симптом. По-моему, перед нами жертва насилия, очень изощренного насилия. Ты ведь сыщик, неужели твое чутье тебе ничего не подсказывает?

— Не лез бы ты не в свое дело. Фантазия у тебя разыгралась. Он псих, сумасшедший, с ним может быть что угодно. Нормальные сюда не попадают.

Он обиделся и улегся на койку, а я отошел к окну и принялся усмирять Крокодила, который вылез исподтишка, нахамил и теперь был явно готов хамить дальше.

— Поздно уже, давай спать. А то попадет нам обоим, — сказал я примирительно.

Долго пролежать Философ не смог. Он вскочил и начал ходить из угла в угол, бормоча:

— Нехорошо, ох как нехорошо…

Внезапно он прервал свой маршрут по диагонали комнаты, подошел к сидящему Чудику и с минуту рассматривал его, как статую в музее. Затем сделал шаг к нему и взял его за руку.

— Подойди сюда, Сыщик. Ты ведь говорил, что учился на доктора.

Рука Чудика оказалась холодной, и нащупать пульс я не мог.

Сначала мы нажимали кнопку звонка к ночному дежурному, а потом принялись барабанить в дверь.

Появилась заспанная Рыжая. Не переставая зевать, она попыталась найти пульс у Чудика, проснулась окончательно и побежала за дежурным врачом. Тот пришел, сонный, небритый и злой, брезгливо оглядел нас и притронулся двумя пальцами к руке Чудика. Постояв так с полминуты, кивком головы подозвал Рыжую и передал ей руку Чудика, как неодушевленный предмет:

— Считай.

Преодолев испуг, Рыжая начала считать, а он повернулся к нам:

— Вам что, пошутить захотелось или обострение у обоих сразу? Тогда назначим лечение.

Он был так раздражен, что дело могло кончиться серой. Поэтому мы не пытались спорить и, состроив покаянные физиономии, старались не шевелиться.

— Ну что? — обратился он к Рыжей.

— Сорок два, — пролепетала она.

— Что же прикажешь с тобой делать? Эти — больные, а ты?

— Игнатий Маркович, вот ей-богу…

— Тебя, может быть, саму на отделение положить? — флегматично угрозил он уже в дверях.

В итоге Чудику вкололи глюкозу, затем уложили. А нам двоим в причудливом освещении белой ночи снова пришлось наблюдать последовательность медленных движений покойника, оживающего, чтобы переместиться из лежачего положения в позу «лотоса», кем-то или чем-то заданную ему в качестве конечной цели.

На следующий день мы трижды заметили остановку дыхания и пульса у Чудика, в последнем из трех случаев — почти на час, но уже не пытались привлекать к этим фактам чье-либо внимание.

— Вообще-то в таких явлениях ничего сверхъестественного нет, — втолковывал мне Философ, пытаясь прощупать пульс Чудика, — когда человек достигает полной власти над собой, а значит, и над всем миром, он свободен и может покидать свою телесную оболочку на любой срок. Он совершает восхождение в высшие сферы, но при этом его земная жизнь подвергается строгому анализу, и он вынужден возвращаться, чтобы оплатить все свои долги в физическом мире. После этого он волен уйти навсегда. Так покинул наш мир великий Рамакришна… и многие другие.

— По-твоему, выходит, с ним все в порядке?

— В том-то и дело, что нет. В нем нет освобождения, нет просветления, это же сразу видно. По-моему, его в это состояние привели, искусственно, может быть насильно. Такая же разница, как между монахом, который долго постился, и человеком, которому просто не давали еды. Понимаешь?

— Боюсь, все-таки это твоя фантазия. Может, он от какой-нибудь йоги и двинулся. Было бы у него все как у людей, не попал бы в психушку.

Философ на этот раз не обиделся и начал расхаживать из угла в угол, бормоча:

— Посмотрим… посмотрим…

Мне казалось, к этому времени он уже перестал воспринимать Чудика как живого человека, нуждающегося в помощи и сочувствии. Тот стал для него неким абстрактным объектом, подлежащим изучению; он подолгу простаивал у его койки, вглядываясь в непонятную застывшую улыбку.

Вскоре Философ продемонстрировал способность не только к отвлеченному, но и ко вполне конкретному мышлению.

— Как ты думаешь, Сыщик, — спросил он нарочито безразличным тоном, — зачем он побрил голову перед тем, как отправиться в психушку?

— Ну как же… эти все, в желтых халатах… они всегда бритые.

— Вот, вот, на это и рассчитано… стереотип восприятия, — мрачно процёдил Философ. — Пожалуйста, посмотри внимательнее: цвет кожи на голове бледный до белизны, сравни его с шеей, с лицом. Этот человек не ходил бритым, у него были волосы.

— Может быть, в приемном покое? — неуверенно предположил я.

— Такой процедуры не существует, — перейдя окончательно на академический тон, он расхаживал передо мной взад-вперед, — если старшей медсестре вздумается, остричь наголо могут, но бритье головы совершенно исключено.

Он выдержал долгую паузу. Почувствовав себя студентом, я предпочел отмолчаться.

— А теперь подойди поближе, — он протянул руку к голове Чудика, и мне показалось, сейчас он начнет ее вертеть, как наглядное пособие, — откуда у него это, по-твоему?

Я не сразу разглядел, что именно он хочет мне показать. На светлой коже чуть заметно выделялись сероватые круглые пятнышки диаметром около трех миллиметров. Они располагались неравномерно, кое-где редко, а кое-где компактными группами, но в целом приблизительно обозначали рисунок коры полушарий.

— Электроды? — брякнул я наугад.

Он утвердительно кивнул.

— Энцефалограмма?

— Видимо, нечто в этом роде. Но учти, для записи обычной энцефалограммы берут не более двух десятков точек, а здесь — сотни. Весьма усложненный вариант. А может быть, что-то другое, какое-нибудь зондирование мозга. Остается только гадать. И еще: процедура была достаточно длительной, иначе не остались бы такие четкие отпечатки. Думаю, не менее нескольких часов. Врачи-криминалисты скажут тебе точнее.

— Врачи-криминалисты! — не выдержал Крокодил. — Они тебя с этим знаешь куда пошлют? Оставь ты его в покое.

Чудик прожил, точнее, числился в больнице живым еще трое суток, а затем удалился в высшие миры и больше не пожелал вернуться в телесную оболочку.

Смерть Чудика пришлась на «впускной» день, пятницу, и для Философа было бы значительно лучше, случись это хотя бы на сутки раньше.