Екатерина Великая. Сердце императрицы - Мария Романова

Мадемуазель Кардель кивнула – эту тираду из уст своего нанимателя она слышала, пожалуй, в тысячный раз.

– Вскоре Фике со своей матушкой отправится к моему кузену Адольфу Фридриху, герцогу голштинскому, князю-епископу Любекскому, епископу Эйтенскому… – все эти титулы завистливый Христиан чуть ли не пропел, – и я бы желал, чтобы девочка выглядела подлинной наследницей своего древнего имени.

«Увы, господин мой, – сказать вслух это мадемуазель Кардель, конечно, не посмела, – но ваша дочь имеет ленивый и неповоротливый ум, к учению мало подходящий. Вряд ли она сможет выглядеть подлинной наследницей… даже если и впрямь имеет к вашему древнему роду хоть какое-то отношение…»

– Я сделаю все, что от меня зависит, мой господин! – мадемуазель присела в поклоне. – Когда состоится отъезд вашего величества в сопровождении вашего семейства?

– Иоганна поедет с дочерью без меня! Дела службы, мадемуазель… – с непонятным намеком в голосе произнес принц Христиан. – Приложите же все свое умение! Я отправлю свою семью к кузену еще до осенней распутицы. Так что времени у вас совсем немного… милочка…

Мадемуазель вновь присела в поклоне. Что-то за всеми этими словами господина Христиана таилось. Однако сейчас думать об этом было недосуг – до распутицы и впрямь оставался едва ли месяц, и, значит, ей придется проводить в комнате девочки слишком много времени – и все это только для того, чтобы заставить ее вызубрить два-три десятка обязательных фраз.

Мадемуазель, конечно, понимала, что, будь ее воспитанница хоть трижды тупа, она все же наследница громкого титула и отец заботится о том, чтобы найти ей подходящую партию. Скорее всего, она станет женой какого-нибудь принца, чьи владения столь же обширны, как и Ангальт-Цербстские, и чей титул, пусть и восходит чуть ли не к Адаму, не в силах прокормить ни самого принца, ни тем более его семью. Ну что может быть нужно невесте такого принца? Умение танцевать, слегка разбираться в музыке и литературе, писать красивым почерком, поддерживать беседу, изящно кланяться… Что еще? Иноземные языки, дабы принимать послов и понимать хотя бы десятую часть того, что они говорят. Вот и все, пожалуй…

Все эти мысли и удержали мадемуазель Кардель от замечаний, которыми она обычно начинала каждый свой урок. Недоумевающая нянька даже позволила себе остаться и послушать, чему сегодня будет учить малышку Фике эта «тощая курица». Конечно, она не поняла ни слова – мадемуазель, гневаясь, всегда переходила на свой родной язык. Но по личику маленькой Софии Августы было видно, что урок сегодняшний более чем разительно отличается от урока вчерашнего.

Да, Фике недоумевала. Мысли мадемуазель явно были сейчас заняты чем-то иным. Иначе как объяснить ее спокойствие и тихий ровный голос? Обычно уже через пару минут после начала урока госпожа Кардель переходила на крик и даже не пыталась особо сдерживаться, называя ученицу тупой гусыней и недалекой куклой. Но сейчас…

– А теперь, Фике, еще раз повторите всю фразу целиком…

– Но, госпожа Кардель…

– Я прошу вас, еще раз повторите всю фразу целиком…

И девочка покорно, в который уж раз, повторяла, что она счастлива тем, что великий принц Адольф Фридрих, герцог голштинский, князь-епископ Любекский, оказал ей честь, пригласив ее вместе с матушкой… Что она, София Августа, принцесса Ангальт-Цербстская, гордится тем, что имеет счастье принадлежать к родне столь уважаемого рода… Что приложит все усилия, дабы не посрамить древность прекрасной страны, к коей и она, смиренная, имеет честь принадлежать…

И так далее, час за часом.

«Хорошо хоть, что ночью она не будет заставлять меня повторять одно и то же!»

Говоря по чести, Фике почти сразу вызубрила все, чего от нее желала добиться мадемуазель. Она повторяла уже почти автоматически, не вдумываясь особо в смысл этих слов. Ее мысли были заняты совсем иным предметом: зачем вообще она зубрит все это? Неужели и в самом деле принц Адольф Фридрих пригласит ее вместе с матушкой в свой замок? И если да, то какова будет цель этого путешествия?

Здравого смысла Фике и в десять лет вполне хватало для того, чтобы понять: если бы речь не шла о ней, о каких-то планах взрослых, связанных именно с ее дальнейшей судьбой, она бы сидела дома и ни о какой поездке даже не услыхала, наслаждаясь обществом соседских детишек. Значит, отец все-таки вспомнил о том, что она наследная принцесса? И если так, то кого из принцев прочат ей в мужья?

Увы, сейчас ответа на этот вопрос она не знала. Подозревала лишь, что ее будущий супруг будет сыном такого же безденежного властителя, вынужденного добывать пропитание себе и своей семье, служа какому-то из богатых и именитых домов… Но вот какого именно?

В странных занятиях прошли три недели. Осенние дожди все чаще барабанили по крышам. И вот наконец наемная карета покатила прочь из Штеттина. Вскоре остались позади и городские ворота. Серые тучи, серые стены деревенских домиков, серые от усталости лица… Девочка довольно быстро утомилась и позволила себе прикорнуть, положив голову на плечо матери. Та, против обыкновения, не отстранилась. Наоборот, прижала к себе дочь и даже – вот уж чудо из чудес! – прикоснулась губами к ее волосам. Похоже, беспокойство, причин которого Фике не понимала, терзало Иоганну, заставляло ее в уже сотый раз прикидывать, какими были цели приглашения и какими могут быть последствия визита.

Глупо надеяться, что речь идет о принце Христиане, ее нелюбимом муже. Глупо надеяться и на то, что судьба именно для нее приготовила что-то приятное и нужное! Наверняка речь пойдет о Софии, ее дочери Фике! Быть может, на смотрины в Эйтин прибыл какой-то важный господин, быть может, София должна готовиться к переезду в новую страну, где из нее будут делать будущую владычицу какого-нибудь старинного княжества? Быть может, таким влиятельным господином окажется не посланник какого-то из коронованных домов Европы, а советник бея или визирь паши? Быть может, ее дочь найдет свою судьбу за океаном? Но ведь тогда и ей, мудрой и ласковой матери, непременно надо будет отправиться вместе с дочерью!..

Иоганна прикрыла глаза. Да, сменить постылый Штеттин на солнечный Стамбул или богатую Александрию… Ах, как это было бы кстати! А заодно уж и мужа, пусть лишь числящегося таковым, отставить, наконец соединившись с амантом.

«Но если мои надежды оправдаются, быть может, мне тоже встретится кто-то получше признанного, но незаконнорожденного сына? Вероятно, не стоит торопиться и звать Ивана за собой… Пусть уж все идет как идет. Главное – сбежать от Христиана, от мелочных расчетов, от пристальных подозрительных взглядов». «Отчего это, моя дражайшая супруга, вы, столь недавно покинувшая Париж, опять собираетесь в это гнездо похоти и разврата?» «Отчего это, милочка, вы не торопитесь отставлять от нашего дома всех этих молодых людей, кои, да простит меня Господь, столь же неуважаемы, сколь буйны, шумны и ветрены?»

«Ну какое ему дело, почему я опять тороплюсь в Париж? Почему он не оставит меня в покое?! В конце концов, я не только жена князя, но и сама – дочь Готторпского владетельного дома! Моя родословная восходит к Кристиану I, королю Дании, Норвегии и Швеции, первому герцогу Шлезвиг-Голштейнскому и основателю династии Ольденбургов! Еще неизвестно, кто из нас родовитее! Пусть утешается тем, что София воспитывается в этом холодном грязном Штеттине!»

Сейчас Иоганна отчего-то «забыла», что она сама никогда не пыталась взять в свои странствия дочь. Да и как ей такое могло бы в голову прийти?! Ведь гостила она не у тетушки, как о том говорила мужу, а именно у Ивана Бецкого, вот уже одиннадцатый год милого друга и верного аманта. Да, долго оставаться у него она не решалась, но все же… Что бы там делала София? Только бы мешала матери наслаждаться жизнью!

Однако сейчас тряская наемная карета направлялась не в веселый Париж, а, напротив, в известный своими сквозняками Эйтинский замок. Отчего именно там пожелал собрать всю свою родню Адольф Фридрих, Иоганна не знала. Собственно, не все ли равно где – в любом случае впереди целый месяц скучных бесед, едва слышного обмена колкостями и преувеличенно-громкого обмена любезностями. Быть может, повезет сказаться больной и сократить визит на пару недель. Но если речь идет о судьбе дочери, следует ли это делать? Ведь если судьба Фике решится наилучшим образом, то и ее, Иоганны, судьба может неторопливо войти в одну из холодных выстуженных гостиных.

Фике, прикорнув на плече у матери, пока не думала ни о цели приглашения, ни о том, с кем она там может познакомиться. От матери она была наслышана о своих многочисленных родственниках с длиннейшими родословными и пустыми кошелями, состоящими друг у друга на службе. «Наверное, туда следовало поехать отцу, – быть может, ему бы предложили новую должность или даже звание… Но почему отправились мы с матушкой?»