Хроники Арбайтенграунда. Часть 2 - Кристина Устинова

накинул халат и пошаркал в тапочках до прихожей. В первое время он к приходу гостей надевал недорогой костюм и галстук. Однако со временем арендаторы стали привычными посетителями, так что с каждым новым жильцом Йозеф все меньше и меньше заморачивался – иногда и в трусах мог выйти, если комнату снимала не девушка и не дуло из подъезда.

На пороге же стоял юноша чуть младше Йозефа. В отличие от него, широкоплечего светловолосого рабочего со шрамом на щеке (результат пьяной драки в баре), Иосиф Яффе выглядел маленьким; черные кудри облипали щеки, очки все время съезжали на кончик носа. Из-под пальто выглядывал воротник свитера, и казалось, будто шея тоньше, чем на самом деле. Однако лицо выглядело совсем недетским: спокойным и даже надменным, подбородок задран кверху.

– Здравствуйте, я к вам, – бесстрастно сказал Иосиф Яффе. – Я по поводу квартиры.

Йозеф кивнул и повел его в комнату – в небольшое помещение, где стояли только кровать, стол, стул и шкаф с зеркалом на дверце в полный рост. Иосиф молча осмотрел мебель и сказал:

– Угу, сойдет. Вещей у меня немного, все поместится.

Затем они направились в ванную комнату. Йозеф показал отдельную полку для принадлежностей, дабы потом не возникало путаницы, на что Иосиф кивнул.

– Это замечательно, герр Ренау. Я рад, что вы заботитесь о других.

Йозеф поднял бровь.

– В смысле?

– За гигиеной следите. Представьте, что было бы, если бы мы с вами хранили зубные щетки в одном шкафу: там и так влажно, а тут еще прибавится целый рассадник бактерий. И с бритвами так же.

Йозеф усмехнулся.

– А как ты тогда ешь в столовой? Там же все из одной миски жрут.

– Не спорю, тарелки моют плохо, да и еда невкусная. Я ношу ее с собой.

Они вернулись в гостиную. На вопрос арендодателя «Ну как?» студент-филолог еще раз огляделся и сказал:

– Мне здесь нравится, герр…

– Называй меня Йозеф.

– Хорошо… Йозеф. Меня все устраивает, претензий нет.

– Я рад. Только главное – это чтобы ты не нарушал правила, особенно что касается гостей. Иначе прогоню.

– Не переживай, у меня все равно друзей немного. Есть у меня один человек… – Он улыбнулся. – Я вас заранее извещу, когда она придет в гости.

– Подружка, что ль?

– Я предпочитаю говорить «дама сердца».

– У, тогда уж извини. Хорошо, только вы, это, если она на ночь вдруг заглянет, потише там.

Иосиф нахмурился.

– Мы не устраиваем подобных пошлостей, Йозеф.

– Понял, – сказал арендодатель, едва сдерживая смешок.

«И как она выносит тебя?» – подумал он.

За чашкой чая они разговорились.

– Расскажи о себе, – сказал Йозеф. – Чем занимаешься, помимо учебы? Где работаешь?

– Ну, я вообще из Битенбурга приехал, с родителями жил. Так уж получилось, что я прошел в институт Гете по баллам, поэтому решил учиться именно здесь. Родители дали денег на первое полугодие, а там уже планирую работать. Вообще, немного у меня есть от журнала «Культура», но там гроши – максимум полторы марки в месяц, если присылать в редакцию каждую неделю по одному произведению, а вместе с учебой не всегда остается время на творчество.

– Ты пишешь?

– Да, стихи.

– Ого, поэт! Расскажи чего-нибудь. Я в стишках не особо разбираюсь, далек от высокого, но не прочь послушать.

Иосиф потер подбородок.

– Ну… А, вот. Посвящено моей даме сердца. Слушай:

Я гладил твои руки,

Мягкие, как шелк,

Я целовал твои губы,

Нежные, как цветок.

Я люблю тебя всем сердцем,

Как лучик в небе сером.

Я хочу с тобою быть,

Нас связывает с тобою нить —

Нить любви и добра,

Душевной теплоты.

– Любовь – самая лучшая и вечная муза для поэта, Йозеф.

Ренау прыснул, поэт нахмурился.

– Смейся, смейся. Я тоже раньше смеялся, считал это слишком… банальным. Но потом я понял, каково это – любить.

Йозеф заржал во всю глотку, Иосиф затих. Больше они на эту тему не говорили.

Дальше пошли формальности: подписали договор пока на полгода, хотя Иосиф и уверял, что проживет здесь все четыре года обучения. Йозеф задумался. Если этому студенту можно будет довериться, то он уедет и оставит квартиру на него, а потом поэт может жить столько, сколько захочет. Если он, конечно же, не доставит хлопот, в чем Йозеф не сомневался: не каждый вытерпит его лепет про любовь и отдельное хранение бритвы.

Иосиф оплатил аренду на месяц вперед, и завтра он должен приехать сюда вместе с вещами.

3

Прошло несколько дней, началась первая учебная неделя. Иосиф и Йозеф виделись только по утрам и вечерам, остальную часть дня никого дома не было. После ужина поэт обычно запирался в комнате: либо писал стихи, либо учился. Пожалуй, давно Йозефу не попадался такой спокойный сосед: не шумит, радио слушает тихо, ложится спать ровно в десять, а свободное время проводит в основном за книгами. Иногда они вдвоем беседовали. Йозеф за бутылкой пива рассказал ему про детство и бедность. «Было тяжело, – сказал однажды он, – но зато сейчас мне хватает на жизнь. Тебе бы, кстати, не помешало выбраться из-под родительского крылышка. Легче потом жить будешь». Иосиф никогда не перебивал его, пил чай и молча кивал, а затем уходил писать стихи.

Так постепенно приближались выходные. Вечером пятницы, когда Йозеф после работы принял душ и уселся перед радио, к нему подошел Иосиф и сказал:

– Можно завтра ко мне придет Жозефина?

– Кто-кто?

– Дама моего сердца.

– А, ну да, пускай.

– Спасибо. Я как раз ей кое-что сочинил. Послушай:

Целовал я твои уста,

Руки твои меня обнимали,

Я прижимал к себе твой стан,

Чувствовал шелк под пальцами.

Йозеф улыбнулся.

– Интересно уже взглянуть на твою любовь.

Поэт посмотрел на него поверх очков.

– Только без шуток, прошу тебя. И не смей ходить перед ней в трусах, она дама приличная.

Ренау рассмеялся.

– Господи! Ради нее я напялю костюм.

Иосиф кивнул и удалился к себе.

***

По его словам, Жозефина Куглер обещала прийти в шесть. За это время мужчины прибрались, Иосиф накрыл стол, приготовил стейк и купил вино и сок (для себя), а Йозеф встряхнул ковер и надел чистый костюм. Наконец ровно в шесть постучали. «Наверняка она такая же зануда, как и он», – подумал Йозеф, открывая дверь. Едва он увидел даму сердца, все мысли тотчас же вылетели из головы.

На пороге стояла женщина лет примерно пятидесяти, в шелковом черном платье до колен. Кружева юбки, которые скромно выглядывали из-под кардигана, сверкали при свете ламп, рукава слегка обнажали морщинистые тонкие руки с вздувшимися венами. Темные волосы