Обещание - Гореликова

Алла попыталась подняться и поняла, что она вовсе не в порядке.

Одеревеневшее тело не слушалось, во рту ощущалась такая сухость, точно он был набит ватой. Алла давилась и жевала, однако вата стремительно разрасталась, стало трудно дышать через нос. Дыхание белым облаком вылетало изо рта и растворялось в черной пустоте. Былинка перед глазами увеличилась до размеров баобаба.

Мороз все уверенней пробирался под одежду. Под мокрую одежду. Алла чувствовала, как свитер и пальто напитались теплой жидкостью, которую даже в мыслях не могла назвать кровью.

Нет, нет, это не кровь! Это просто тает снег.

Алла сморгнула, по лицу заструились слезы.

Ноги оледенели, это было даже приятно – по сравнению с горячим и мокрым боком. Надо встать и вернуться, подумала Алла. Черт с ним, с автобусом! Вернуться обратно на платформу и постучать в слоистую фанерку. Они обязательно откроют, пустят в комнату, где тепло и уютно пахнет капустой.

Алла попыталась подтянуться и опереться на здоровую руку, но та не выдержала веса и подломилась, как замерзшая былинка. Алла уткнулась лицом в снег и заплакала. Она не может идти и даже не помнит, в какой стороне станция.

Сколько прошло времени, Алла не знала. Лежала с закрытыми глазами и прислушивалась к току жидкости, которая выливалась из нее в землю. Жидкость текла, точно река… река обмелела… точно песок сползает… рушатся барханы…

Нет, не барханы – сугробы.

Снег скрипит.

Странно, откуда могло взяться столько снега? Снег скрипел, визжал под чьими-то ногами.

Алла почувствовала чье-то присутствие, но глаза открывать не стала. Было все равно, кто стоял рядом. Недавние бандиты, добрые прохожие – все было ничто перед слабостью и горьким осознанием того, что она не помнит, в какой стороне станция.

Шаги прозвучали и смолкли. Кто-то стоял около ее лица.

Алла открыла глаза не потому, что хотела посмотреть, просто слишком много слез скопилось под веками. Она открыла глаза и выпустила поток наружу. Обжигающие, слезы заструились вниз по лицу и немного согрели озябшие щеки.

Ледяным было все тело. Даже жидкость, пропитавшая пальто и свитер, остыла. Алла попыталась пошевелить пальцами и не смогла. Но ноги – это понятно, на ногах тесные зимние сапоги. А вот почему не двигаются пальцы рук?

Алла подняла глаза и увидела над собой черную фигуру.

Они вернулись?

Алла забилась, пытаясь уползти. Распростертое на земле тело было подобно рыбе, выброшенной на берег – такое же беспомощное. Алла жалобно застонала.

Фигура не шевельнулась.

Алла прищурилась, стараясь разобрать, кто это – друг или враг?

Слезы, как линзы, увеличивали изображение, и девушка поняла, что перед ней старуха. Даже во мраке Алла разглядела темное лицо, покрытое глубокими морщинами, похожими на трещины в еловой коре.

– Кто вы? – спросила Алла, и сама испугалась хриплого, неясного звука собственного голоса.

Старуха молчала.

«Она мне чудится, – подумала Алла. – Это от кровопотери. Я потеряла много крови».

Кровь… Алла впервые назвала настоящим именем теплую жидкость, разлившуюся под телом и пропитавшую снег жирными пятнами.

– Вы мне чудитесь?

Старуха, сцепив на животе руки, стояла неподвижно, как статуя. На старинных кладбищах бывают такие памятники – большие, чугунные… страшные!

Алла не могла остановить слез, хотя понимала – плакать не надо, надо экономить жидкость, которая еще оставалась внутри тела. Однако слезы текли и текли. По крайней мере, они хотя бы согревали лицо.

Внезапно старуха шевельнулась. Статуя ожила. Руки изменили положение. Голова наклонилась.

– Помогите, – еле слышно прошептала Алла, умоляюще глядя снизу вверх.

– А чем заплатишь? – спросила старуха.

Так она действительно живая? Старуха двигалась, говорила. Значит, она могла помочь!

– В сумке кошелек, там деньги, – начала, было, Алла, и осеклась, вспомнила: черная фигура роется в замшевой сумке, вытягивает оттуда синюю бумажку, звенит мелочью.

Они же украли деньги! Ей нечем заплатить за помощь!

Алла застонала от бессилия и жалости к себе. Хотела завыть, но не нашла сил.

А старуха нависала над ней, как утес, и молчала.

– У меня украли деньги, – обреченно проговорила девушка.

Старуха молчала, и Алла приготовилась умереть – здесь, на тропинке, среди грязного снега и сухих кустов.

После паузы, которая длилась не меньше столетия, старуха спросила:

– Кто тебя ждет?

Алла встрепенулась. Неожиданный вопрос словно согрел ее. Кто же ее ждет?

Конечно, мама! Как ей больно будет узнать, что дочь умерла возле железнодорожной насыпи.

Раньше Алла не была особо слезливой, но сейчас плакала, не переставая. То ли решила перед концом выплакать свою долю слез, то ли они помогали переходу в новое состояние, туда, где уже не будет ни боли, ни холода, ни сожалений о том, что лежишь в одиночестве на грязном, заляпанном кровью снегу.

– Еще кто? – требовательно спросила старуха.

Алла покорно шмыгнула носом.

Еще Вадим. С ним она тоже больше не увидится. Наверное, Вадим будет помнить о ней и печалиться. Алла вспомнила его глаза, цвета крепкого чая… губы… тело, удивительно горячее, точно под кожей была печка… прерывистый шепот…

Сколько же всего в ее жизни больше не будет!

Как и самой жизни тоже…

Слез было так много, что они растопили снег, и щека покоилась на черной раскисшей земле.

– Я могу спасти тебя, – неожиданно сказала старуха.

Что? Что она сказала?

Алла напрягла шею, пытаясь приподнять голову.

– Мне нечем вам заплатить, – пробормотала она. – У меня украли деньги и часы.

– Ты расплатишься потом.

– Я согласна! Я… мама… мои друзья… они привезут вам деньги!

Старуха повела рукой, разом отрезав ее путанное говорение. Алла умолкла, хотя последнее слово еще трепетало на губах.

– Ты обещаешь отдать то ценное, что у тебя есть, но о чем ты еще не знаешь?

Дурацкая детская сказочка! Что это у нее есть, но она не знает?

На мгновение Аллу охватило раздражение – разве перед смертью может мерещиться такая чушь?

А голос старухи гремел, как колокол, перекрывая и шум деревьев – и откуда в лесу такая буря? – и грохот проносящихся мимо составов – а ведь на станции сказали, что электрички не ходят – и зловещее хлюпанье в груди.

– Обещаешь?

– Да! Да! Обещаю! Только спаси! Только уведи меня отсюда!

Буря, пришедшая из лесу, еще более усилилась, закружилась смерчем и унесла бедную Аллу в черный водоворот.

– Помни свое обещание! – летел вслед громовой голос. – Отдашь через двадцать лет.

Двадцать лет – это очень долго. Двадцать лет – это целая вечность!

Прожить бы еще минуту в тепле и сухости!

Хотя бы минуту… и за это Алла готова была отдать все.

– Хорошо. Хорошо! Хорошо!!

***

– Хорошо, хорошо… – примирительно сказал ласковый голос. – Только не дергайся, лежи спокойно. Уже все кончилось.

Алла открыла глаза. Она по-прежнему лежала в белизне сугробов, только сугробы были теплые и безопасные. И сухие!

«Это же простыни, а не снег, – догадалась она. И тусклый синий свет – это не перронный фонарь, это – ночник. Но где же я? В раю?»

– Нет, – засмеялся голос, – до рая тебе еще далеко. В больнице ты.

– Что со мной? – Алла не понимала, говорит ли она вслух или только думает.

– Ножом тебя пырнули изверги, вот что!

Над кроватью склонилось лицо, даже в слабом свете было видно, что оно полно сострадания.

– Разве можно так, совсем молоденькую девчонку-то? – приговаривала медсестра.

Ее белый халат крахмально шуршал, полные руки ласково хлопотали над Аллой.

– Но ты тоже хороша, чего ходишь в одиночку? Да еще ночью, да еще в таком глухом месте?

– Что со мной было?

– Что было, то сплыло. Теперь все хорошо. Рану тебе заштопали, кровь перелили, на поправку пойдешь. – Женщина наклонилась еще ближе. – И ребеночек твой цел.

– Какой ребеночек?

– А ты и не знала? – Медсестра с удовольствием рассмеялась. – Ох уж эти молодые мамочки! У тебя ж ребеночек есть. Уже недель одиннадцать-двенадцать как! Вот обрадуешь мужа-то!

Мозг пытался переварить услышанное. Ребенок… она беременна? У нее, конечно, были некоторые подозрения, но… Вадим же обещал быть аккуратным!

Говорливая медсестра во все глаза смотрела на нее и ждала реакции.

– А я не замужем, – ляпнула Алла первое, что пришло в голову.

Лицо женщины посерьезнело, но ненадолго, и вновь расплылось счастливыми складками.

– Вот и будет у тебя две радости – и замуж выйдешь, и родишь! Аль он женатый?

– Кто? А, Вадим… Нет, он не женат. Мы учимся вместе.

– Вот и хорошо – и учитесь вместе, и жить будете вместе. Тебе сколько лет?

– Девятнадцать.