Воспоминания о моей жизни - Давид Полторак

В 1939 году должны были призвать в армию троих моих братьев – Сашу, Аркадия, Мирона; это стало известно многим. Естественно, знал об этом и военный комиссар Одессы. Он пригласил мать в городской военкомат. Состоялась беседа, во время которой комиссар уговорил ее выступить на городском митинге и рассказать, как она к этому относится. Конечно положительно. Вслед за этим к нам домой пришли корреспонденты одесских газет. Фотографировали семью за столом.

После выступления матери на митинге комиссар пригласил ее в военкомат и, в ответ на просьбу отложить призыв в армию хотя бы одного из сыновей, сообщил, что в армию пойдет служить лишь один – Аркадий. Другие братья будут продолжать учиться в вузах. Так мать обеспечила своим детям возможность получить высшее образование. Любовь и уважение к ней родственников и знакомых еще больше выросли.

Попытки обучить своих детей музыке, к сожалению, были почти безнадежны. В доме было пианино «Швехтен», купленное для обучения детей. Но, увы, эти попытки были обречены на провал.

Большие надежды у матери оставались на меня. Другие братья самостоятельно научились играть по слуху. Меня же в возрасте восьми лет повели поступать в школу знаменитого профессора музыки Столярского. После нескольких упражнений он неожиданно предложил мне учиться у него игре на скрипке. Я решительно отказался. Дома продолжал играть по слуху с большим удовольствием – и «доигрался» уже в студенческом возрасте до игры на саксофоне в джаз-оркестре Одесского университета.

Запомнилась мне встреча с композитором Дунаевским, который в свой приезд в Одессу пришел к нам в университет. Мы с большим подъемом сыграли одну его вещь и заслужили похвалу всеми любимого композитора. В дальнейшем я очень сожалел о том, что не учился серьезно игре на пианино, и всегда при этом вспоминал мать, которая предпринимала для этого много усилий: приглашала учителей, водила меня на музыкальные концерты. Но, увы, на музыкальном поприще прославились другие одесситы – Давид Ойстрах, Эмиль Гилельс, Лиза Гилельс и другие. Среди этой группы талантливых музыкантов у меня были друзья. Мы встречались, часто ходили на концерты. Они бывали у меня в доме, играли, заставляя сердце биться учащенно. Очень сожалел, что не учился по-настоящему.

Братья

Оглядываясь назад, вспоминая свои детские и отроческие годы, хочется отметить важную роль в моем воспитании моих братьев – Аркадия, Александра и Мирона. Тогда я считал вполне обычным их общение со мной и как-то не осознавал влияния братьев на меня. По прошествии лет я лучше понял глубину их заботы обо мне. В их присутствии никто не смел меня обидеть. Как-то само собой считалось, что братья многое могли рассказать мне о событиях быстротекущей жизни. Я получал от них ответы на многие вопросы об окружающей меня среде. Наблюдая, как братья вели себя с родственниками, друзьями, я невольно усваивал манеры общения с людьми. Конечно, каждый из них был своеобразен. У каждого был свой круг друзей. Многих из них я близко знал, уважал. Слушал часто их рассказы о взаимоотношениях с родителями, родственниками. Всегда мне нравился юмор, который при этом обязательно присутствовал.

Я и мои братья (Александр, Мирон, Аркадий)

Надо сказать, что по характеру, интересам к той или иной стороне жизни они, конечно, отличались.

Мой рассказ о братьях главным образом касается Саши и Мирона. Аркадий очень рано уехал из дома. Но его стремление самостоятельно строить свою жизнь, ставить перед собой увлекательные цели, добиваться их осуществления, преодолевая трудности, были всегда образцом для моей собственной жизни.

Внешне Саша был интересным человеком, пользовался успехом у девушек, был умным, тактичным в отношениях с родственниками и друзьями. Мне всегда нравилось быть в кругу его товарищей, чувствовать их тяготение друг к другу, желание общаться с моими родителями. Маму мою особенно любили. Сашу всегда отличало горячее чувство в отношениях с матерью. Мы всегда считали его самым преданным ей сыном.

Так, будучи уже взрослым человеком, работая в Одессе по заданию Министерства заготовок (руководителем строительства Одесского элеватора в порту), он по окончании строительства решил остаться в Одессе главным инженером этого предприятия, хотя постоянное место его работы было в Москве. Главной побудительной причиной этого решения была привязанность к матери, которая в это время после инсульта нуждалась в повседневной помощи. Так он и остался в Одессе.

Мирон, средний брат, был ближе ко мне по возрасту. У нас разница была в семь лет. Тем не менее мы с ним многое обсуждали. Он всегда отличался любовью к чтению – читал произведения художественной, политической литературы. Мне всегда было интересно его мнение о прочитанных книгах.

Мирон, как и другие братья, был всегда готов помочь мне, но делал это чаще старших братьев. Обращаясь к нашим с ним зрелым годам, вспоминаю его неоднократные «субсидии» для поправки моего здоровья. Когда же встал вопрос о приобретении мною самостоятельного жилья, то он, как и Аркадий, передал мне треть необходимой суммы денег для внесения в строительство кооперативного дома на «Речном вокзале».

Мой брат Аркадий (Нюрнберг, 1945 год)

Кстати, вопрос о самостоятельном жилье где-то в конце 60-х годов стал особенно актуальным. У всех нас проявилось желание строить свою жизнь отдельно. Тем не менее при поисках вариантов мы твердо исходили из необходимости прежде всего подбирать себе жилье поблизости друг от друга. Так оно и получилось. Мой и Миронов жилищные кооперативы располагались в получасе езды друг от друга. Мы тесно общались и ездили в гости.

Обложка книги «Нюрнбергский процесс»

Наиболее успешным в нашей семье был Аркадий. Годы службы в армии, на фронте способствовали росту его авторитета. После выхода его труда «Нюрнбергский эпилог» и докторской диссертации «Нюрнбергский процесс. Основные правовые проблемы» имя Аркадия стало популярным среди ученых-историков, правоведов. Крупные общественные и государственные деятели, известные политики считали для себя обязательным иметь книгу Аркадия. Ему часто приходилось выезжать на читательские конференции. Книгу выдвинули на Ленинскую премию. Его приятелями стали многие представители «высшего света».

Международный военный трибунал

При всем этом он оставался нашим заботливым и добрым братом, не переставал помогать в любой ситуации. У него было много чему поучиться. Будучи старшим научным сотрудником в Институте государства и права, Аркадий строго придерживался выработанного режима дня. Обычно его трудовой день начинался в девять часов утра. Работал он преимущественно дома. Утренние часы были святыми. До двух часов дня он сидел и писал, а мы с Мироном, жившие рядом, старались не беспокоить его. Лишь изредка он выходил из своего кабинета и разговаривал с нами.

Своим даром юриста-международника и богатейшим опытом он делился со многими друзьями. Помню, как однажды сидел с ним и раздался звонок. Звонили из «Политиздата» и просили его написать книгу о Нюрнбергском процессе для юношества. После этого звонка он долго уговаривал меня взяться за эту работу, обещал помочь, быть ее редактором. Но я в это время «рожал» свою диссертацию и по срокам, предложенным «Политиздатом», не мог за это взяться. Потом очень сожалел.

Нюрнбергский процесс. Показания дает фельдмаршал Паулюс

На встрече Аркадия Полторака с маршалом Жуковым в Институте государства и права. Здесь они обменялись своими мемуарами

Не только я, но и братья воспринимали его как самого родного человека. Его ближайшими друзьями были известный юрист и писатель Лев Шейнин, председатель Верховного суда СССР Л.Н. Смирнов, писатели Борис Полевой, Константин Симонов, юрист Е.Б. Зайцев. Он часто встречался с ними и под их влиянием начал пробовать себя в различных жанрах литературы, кинематографии. Вместе с Е.Б. Зайцевым они написали несколько книг, выступили в качестве авторов сценариев художественных фильмов.

Я всегда гордился достижениями брата и не переставал радоваться его успехам.

Школьные годы

В свободное от учебы время у мальчишек нашего двора были занятия самые разнообразные. Конечно, все мы любили море, но, к сожалению, нас одних не пускали на пляж. Иногда отпускали со взрослыми соседями.

Довольно долго, по одесским меркам, я не умел держаться на воде и завидовал тем, кто, доходя до уровня плеч, смело отталкивался ногами от дна и плыл к флажкам. Однако в десять лет меня все же научили плавать, но это случилось не в Одессе.

Море меня, как одессита, притягивало очень сильно. Но все мои попытки научиться плавать часто заканчивались тем, что я вылезал из моря продрогший и наглотавшийся морской воды. Однако странное чувство я испытывал потом, купаясь в пресноводных реках или озерах: мне казалось ненормальным ощущать во рту вкус пресной воды, а вкус морской воды представлялся нормальным.