Дитя дьявола - Джорджетт Хейер

— Без малого двадцать четыре.

— Двадцать четыре! И он, не моргнув глазом, стреляет в человека и оставляет труп несчастного валяться на дороге! Матерь Божья!

Грум до конца поездки погрузился в угрюмое молчание. В чувство беднягу привел лишь сильный тычок под ребра, отпущенный добрейшим кучером. Очнувшись, грум спрыгнул с козел и распахнул дверцу кареты. Милорд лениво выбрался наружу, и грум украдкой взглянул на своего господина, ожидая увидеть хотя бы тень волнения. Но красивое лицо милорда было бесстрастно. Его светлость неторопливо взошел на каменное крыльцо особняка и прошествовал в ярко освещенный вестибюль.

— О Боже! — только и произнес потрясенный грум.

Как только его светлость переступил порог дома, к нему тут же подскочили два лакея, освободив гостя от непосильной ноши: плаща и шляпы.

В вестибюле находился еще один джентльмен. Он как раз собирался подняться по широкой лестнице. Наружность этого господина была весьма заметной, если не сказать живописной. Брови дугой отлично оттеняли блуждающий взгляд. Одет он был по французской моде: короткий камзол с немыслимо вычурными пуговицами, обтягивающие полосатые панталоны с легкомысленными бантиками под коленями и элегантнейшая жилетка, едва доходившая франту до пояса. Кружева, щедро нашитые на рубашку джентльмена, тугими парусами выдавались вперед. Вместо галстука глаз радовал шелковый пестрый платок. Голову джентльмена венчал невероятно высокий парик, обильно усыпанный голубой пудрой. В руке этот образец парижской моды держал длинную трость с пушистой кисточкой вместо набалдашника.

Как только его светлость переступил порог, щеголеватый джентльмен резво обернулся и, узнав гостя, поспешил ему навстречу.

— Ах, а я-то надеялся, что буду последним, — пожаловался он. Джентльмен вскинул изящнейший монокль и уставился на дыру в плаще его светлости. — Дорогой мой Видал! — ужаснулся франт. — Друг мой! Что стряслось с вашим плащом?

Один из лакеев перекинул пострадавший предмет гардероба его светлости через руку и замер в почтительном поклоне. Милорд небрежно встряхнул дрезденские кружева.

— А что с моим плащом, Чарльз? — с безразличным видом спросил он.

Мистер Чарльз Фокс пригляделся к плащу и вздрогнул.

— Здесь огромная дыра, Видал! — пролепетал он, опасливо приблизился к застывшему лакею и мизинцем поддел полу. — И запах пороха! — мистер Фокс томно вздохнул. — Вы в кого-то стреляли?!

Его светлость прислонился к мраморной колонне и извлек из кармана камзола табакерку.

— Всего лишь в болвана-разбойника, — скучающим тоном ответил милорд.

На какой-то миг мистер Фокс забыл о своих жеманных манерах.

— Вы убили его, Доминик?

— Разумеется.

Мистер Фокс радостно ухмыльнулся.

— А что вы сделали с телом, дорогой друг?

— С телом? — раздраженно переспросил его светлость. — Ровным счетом ничего. А что я должен был с ним сделать?

Мистер Фокс потер подбородок.

— Черт меня побери, если я знаю, — растерянно промолвил он после долгого раздумья. — Но нельзя же оставлять труп на дороге, Доминик. На обратном пути гости могут наткнуться на него. Дамам это зрелище вряд ли понравится.

Его светлость уже было поднес к своей классически совершенной ноздре понюшку табаку, но после замечания мистера Фокса рука маркиза повисла в воздухе…

— Я об этом не подумал, — признался он. Глаза милорда весело блеснули. Он повернулся к лакею, который все никак не мог расстаться с ролью изваяния. — Эй, любезный, на дороге валяется труп. Мистер Фокс желает, чтобы его убрали. Будь добр, позаботься об этом.

На лице лакея не дрогнул ни один мускул, но в глубине души он был потрясен.

— Слушаюсь, милорд, — сказал он. — А как ваша светлость желает с ним поступить?

— Понятия не имею, — последовал равнодушный ответ. — Чарльз, как вы желаете с ним поступить?

— О Господи, а что можно сделать с трупом, валяющимся посреди Хаунслоу-Хит? — озадаченно переспросил мистер Фокс. — Насколько я понимаю, его следует передать на попечение констебля…

— Ты слышал? — строго заметил его светлость. — Труп нужно отправить в город.

— На Боу-стрит[1], — уточнил мистер Фокс.

— На Боу-стрит, с наилучшими пожеланиями от мистера Фокса.

— Нет, дьявол его побери, эта честь принадлежит вам, Доминик. С наилучшими пожеланиями от маркиза Видала.

Лакей судорожно проглотил подкативший к горлу комок и с видимым усилием произнес:

— Будет исполнено, сэр.

Мистер Фокс растерянно взглянул на маркиза.

— Я не вижу, что здесь еще можно сделать, Доминик.

— По-моему, мы и так посвятили слишком много времени останкам какого-то проходимца, — ответил маркиз, снова погружаясь в пучину скуки. — Я не намерен более забивать себе голову подобными пустяками.

— В таком случае мы можем подняться наверх, — жизнерадостно объявил мистер Фокс.

— Как вам будет угодно, мой дорогой Чарльз. — И его светлость неторопливо двинулся вверх.

Мистер Фокс последовал за маркизом, предусмотрительно достав из кармана миниатюрный складной веер. Он бережно раскрыл его и показал своему другу.

— Верни Мартен, — благоговейно промолвил он.

Его светлость небрежно взглянул на сокровище.

— Милая вещица, — обронил он. — Полагаю, это шассеро.

— Совершенно верно, — сказал мистер Фокс, медленно помахивая драгоценным шассеро. — Слоновая кость, сюжет из жизни Телемаха.

Они миновали поворот. Внизу в вестибюле два лакея делились впечатлениями.

— То мертвецы, а то вдруг веера, — посетовал тот, что держал плащ его светлости. — Вот что значит благородное происхождение!

Случай на Хаунслоу-Хит к тому времени уже совершенно выветрился из головы Видала. Однако мистер Фокс решил, что это на редкость захватывающая история, и поведал ее по крайней мере трем своим приятельницам. Они же незамедлительно разнесли новость всем и каждому. Так что по прошествии недолгого времени история об убитом разбойнике достигла ушей леди Фанни Марлинг, которая прибыла на прием в сопровождении сына Джона и дочери Джулианы.

Леди Фанни несла печальное вдовье бремя так давно, что в свете даже перестали гадать, когда же она снова выйдет замуж. Несмотря на свою ветреность, леди Фанни хранила искреннюю преданность покойному мистеру Эдварду Марлингу. Целый год после его смерти она носила траур. Когда же она снова появилась в обществе, то далеко не сразу нашла в себе силы развлечься даже самым невинным флиртом. А сейчас, имея дочь на выданье, леди Фанни превратилась в истинную матрону. Одевалась она отныне только в розовые и серые тона, а изысканные высокие прически ни на минуту не позволяли забыть окружающим о ее вдовстве.