Леса веселые и воды светлые - Николай Полунин

Кроме того, над Северной Тропой легче всего провести спутник. Если уж мне навязывают схватку, не в моих правилах искать себе послаблений.

Шагах в двадцати от КПП-один-два я подобрал и съел крупную земляничину. Содрогнувшись - потому что знал, сколько всякой аптекарской дряни придется сглотать потом. Но не съесть было нельзя - из-за переборки КПП в мою сторону нагло уставилась блинда телекамеры. Я легко шагал по дорожке и смотрел куда угодно, кроме как в объектив. Заметил только в пяти шагах, несказанно ему удивившись. Но тут же просветлел лицом, сделал привет и сдержанно улыбнулся.

Минуту-другую, как водится, продержали на пороге: я оглядел стену, простирающуюся по обе стороны КПП. Пять метров плит и еще десятиметровый барьер бьющего вверх воздуха - от "тушканчиков", и еще ультразвуковые ревуны - от "грачей". А еще спрашивают, куда идут дотации. Представляете вы, к примеру, что может натворить один-единственный "тушканчик" в полосе-один? А то и дальше - заграждение-то один-ноль ему тьфу, а стрелковое оружие "тушканчика" не берет. То-то.

Ну вот, на КПП-один-два уже сиятельные лица в полном составе. Пять замов, начальник охраны, начальник медслужбы, начальник спецбезопасности, короче все. Я отыскиваю глазами группу телевизионщиков. Их, собственно, всего двое, они держатся угрюмым особняком. Правдоискатели. И еще куча охранников - армейцев и штатских.

- Привет, Макс! Все снимаешь, все не веришь...

- Я не хочу с вами разговаривать.

- Что же, вольному воля. Но тогда не стоит и оставлять свидетельства нашей встречи. Ребята! Вы слышали? Помогите правомочному гражданину расстаться с лишним грузом.

- Вы не имеете!..

- Ну-ну, я шутил. Ребята, остановитесь. Мы живем в теперь свободной стране, не правда ли? Счастливо вам, Макс, буду рад посмотреть ваш материал. Кстати, сертификат вы откуда взяли?..

Интересно все же, кто его сюда пустил. И кто, увидя, что все-таки пустил, его отсюда не выставил. Вот с этими, кстати, потолкую лично я. Но это потом, потом.

На этом КПП я распаковываю рюкзак. Одеваю зеленый комбинезон, натягиваю бахилы и перчатки. Мне дают "зверушку" - пропуск в полосу-три. Сиятельные лица молчат. Я их понимаю: протокол соблюден, а дальше - мое волевое решение. Да тут еще и Макс. Нет, сиятельных лиц понять можно. А кстати, где Макс? Вот он, опять с камерой. Машу рукой - ему специально.

На этом же КПП меня снабжают здоровенным пистолетом, какая-то новая усиленная модель. Минуты три я в него вникаю. Он тяжелый, и, конечно, пояс оттянет, но тут возразить нечего, с полосой-два шутить шутки не приходится, и первое, что я делаю, отойдя с полтора километра по Тропе, разношу вдребезги невообразимо крупную "росянку", растущую чуть не посреди дорожки. Для меня ее держали, что ли? Впрочем, "росянки" вымахивают за одну ночь, неудивительно. Нежно-оранжевое мясо и слезинки желудочного сока на разорванных внутренностях. За поворотом вновь распаковываю рюкзак и не спеша одеваю второй, розовый балахон поверх зеленого. Без шлема пока. На рукаве розового балахона девять галочек темно-красного пластика. В данный момент тлеет рубином лишь одна. Ничего, еще не вечер.

Я в последний раз сверился с картой, и засунул ее в карман рюкзака. Через три километра с лишним будет одиноко стоящая красная сосна, там Тропа чуть сворачивает, я же пойду минуя сухой мшанник и по пологому холму перейду на старую дорогу, а там уже места знакомые. Лесная дорога, помнится, была песчаной, неизбывная пытка нашим ободранным велосипедам, так что зарости, наверное, не заросла особенно. Таким манером спрямились добрые семь километров, а потом я снова выйду на Тропу. Но опасности, я оцениваю реально, все равно практически никакой: табуны "лошадей", строго считанные, чье передвижение контролировалось ежесуточно, паслись сейчас на востоке и юге, а "собак" я не боялся. Да и откуда им взяться, "собакам", не было же в округе, говорю, ни сел, ни деревень.

...Сперва мы шли через сухостойные непролазы Ближнего леса, потом через крапивные малинники леса Дальнего, потом комарье на черничниках заставляло нас колотить самих себя по чему ни попадя, потом мы ползли на карачках сквозь молодой ельник, что за Белым озером потому что идти в рост, даже наш, пацанячий рост, там было совершенно невозможно, мы давили коленями сотни маслят, а ладони погружались в коричневый ласковый пласт отжившей хвои, и болели вчера обгоревшие, а сейчас настеганные сквозь рубашку плечи, иголки сыпались за ворот пригоршнями, и позади, был учебный год, а впереди - подошвы и тощий зад приятеля, и целое лето, нам по двенадцать лет, и мир маленький и необъятный одновременно...

Следуя за той самой песчаной дорогой, и впрямь задичавшей травами да чертополохами, но вполне проходимой, я почувствовал в какую-то минуту, как моя "зверушка" резко потеплела. Одновременно она принялась издавать тихий, но отчетливый писк, звучащий, надо сказать, весьма противно. Говорят, звуковые частоты "зверушки" подбирали так, что бы попротивней для человеческого уха. Чтобы нельзя было не обратить внимания.

Я поводил рукой с зажатым приборчиком перед собою. Писк прекратился, "зверушка" остыла. В ореховом кусту справа от дороги звонко щелкнуло. Меня пропускали. Вот и полоса-три, это уже автоматика. Роботизированные секретки и санитарные шлюзы на посадочных площадках три-два. Тоже роботы. В полосу-три, зону осуществления проекта "Благородный газ", добираются теперь только вертолетами. Подразумеваю: нормальные люди при нормальных обстоятельствах. К сожалению, не всегда бывает так.

Глянув на рукав, я решил, что пора надеть шлем. Из девяти галочек на рукаве горели уже две и занималась третья. Остановился посреди дороги, но так, чтобы кроны разросшихся сосен покрывали меня. Хотя "грачи", это выяснено абсолютно, в ясные дни не покидают своих гнезд. Солнце уже было почти в зените. Под двумя комбинезонами, какие-никакие они у меня замечательные, я парился, потел, но уловители пока справлялись.

Я укрепил на поясе коробку фильтра и уже заканчивал возиться с застежкой огромного, прозрачного, какими пользуются аллергики, шлема, только с гарнитурой, когда на сомкнувшиеся надо мной кроны пала тень.

Она была глубокой, синей, неподвижной, но в то же время постоянно меняющей очертания; она колебалась, как гонимая волной медуза, но сохраняла четкую кромку, она была холодной, я отчетливо ощутил это. Тьма сгустилась на пятиметровом пятачке вокруг меня, а рядом, тут же, яркое солнце заливало серо-желтый песок дороги с выползшими на него нитями вьюнка. По-прежнему окрестные деревья лепетали под ветерком - а я стоял с нелепо задранными к шее руками, мерз, обливался потом и ничего не мог. Не мог шевельнуть пальцем, не мог опустить руки к кобуре, не мог даже глаза поднять, посмотреть - что же там такое? Это была не галлюцинация - я отчетливо слышал скрип и треск ветвей - что бы там ни повисло, но, видать, не легкое, - сыпала сверху хвоя, доносился какой-то щелк, хрип, сопение и легкое всхрапывание, то есть звуки живого, но что, что это было?! Я не в силах был хотя бы шагнуть из-под этой тени.