Четвертый Крестовый поход. Миф и реальность - Павел Парфентьев

Увы, это правда. Направлял эти события и использовал ненависть возбужденной толпы к латинянам будущий византийский император Андроник I Комнин[13] на своем пути к императорскому престолу. Об этом кошмарном событии сообщают нам современники. Один из этих современников – архиепископ и хронист Гийом Тирский,[14] которого историки называют «хорошо осведомленным о ситуации в Константинополе».[15] Вот что пишет он об этих событиях в своей хронике «История деяний в заморских землях»:

«Поэтому наши (латиняне – П. П.) были весьма испуганы, боясь внезапного нападения горожан на них, так как были предупреждены кем-то, кто знал о заговоре; те, кто был более силен, на сорока четырех галерах, которые находились в порту, убежали от греков; другие, поместив на корабли, которых в порту было большое множество, все свое хозяйство, избегли смертельной опасности. Те же, кто был стар, или не мог узнать [об опасности], или не был способен к бегству, остались в своих домах и перенесли бешенство нечестия из-за того, что другие бежали. Ибо многократно помянутый Андроник, тайно снарядив корабль, ввел в город все множество тех, кого увлек за собой; они, как только вошли [в город], вместе с гражданами ворвались в ту часть города, которую населяли наши, и остаток народа, который, когда другие уходили, либо не захотел, либо не смог бежать, буйствуя, перебили мечами; и лишь немногие, кто был в состоянии взяться за оружие, остались в тот день в живых, и сделали победу врагов небескровной.

Итак, забывшие верность и услуги, которые многие наши оказали империи, уничтожив тех, кто, как они видели, мог сопротивляться, предали огню их жилища и всю их область (район города – П. П.) немедленно обратили в пепел; женщины и дети, старики и больные погибли в огне. И не было достаточно их нечестию буйствовать в мирских (не священных – П. П.) местах; воистину, они вошли в церкви и чтимые места, к убежищу которых прибегали [латиняне], и вместе с ними сожгли дотла святые храмы. И не было различия между народом и клиром, но безжалостно растерзали тех, кто отличался религиозным саном и достоинством. Монахам же и священникам первым причинили несправедливость, и тех, кого нашли, жестоко убили. Среди них достопочтенного мужа по имени Иоанн, субдиакона святой Римской Церкви, которого по церковным делам господин Папа направил туда, схватив, ради поношения Церкви обезглавили, а его голову привязали к хвосту грязной собаки. Но и мертвые, которых обычно щадит всякое нечестие, среди настолько гнусных и злых отцеубийц и святотатцев не были оставлены в покое; их вытаскивали из гробниц и разбрасывали по улицам и дворам, словно чувствующих причиненную несправедливость.

Кроме того, ворвавшись в госпиталь, носящий имя св. Иоанна, сколько в нем ни нашли больных, всех убили мечами. Тех же, кто из долга благочестия справедливо был сохранен от нападавших, прежде всего священников и монахов, привлеченные к разгрому бродяги и разбойники искали, обшаривая ради награды убежища и укрытия в домах, чтобы те там не спрятались и не могли избежать смертельной опасности; найденные и насильно вытащенные передавались мучителям; те же, чтобы они не даром прилагали усилия, давали им награду за убийство несчастных. Более же добрые, видя, как действуют разбойники, тех, кто у них искал защиты и кому они дали надежду на спасение, продали в вечное рабство туркам и другим неверным народам; людей всякого пола, возраста и состояния, числом более четырех тысяч было увезено к варварским народам для получения награды. И вот, так нечестивый народ греков, порождения ехиднины, нравом подобные змее, пригретой на груди, и домовым мышам, отплатили злом своим соседям, ничего такого не заслужившим, ничего такого не боявшимся; тем, что отдавали им своих дочерей, внучек и сестер в жены и из-за долгого сожительства считали их своими родственниками».[16]

Латинский хронист рассказывает правду. Его слова подтверждает даже враждебно настроенный к латинянам византийский историк Никита Хониат,[17] тоже современник событий – не ужасаясь деяниям греков, он подтверждает, что латиняне, не успевшие вовремя спастись, «все были осуждены на смерть, и все без исключения лишились имущества».[18] Куда более откровенен другой греческий хронист, также современник, православный архиепископ Евстафий Солунский[19] в своем «Разорении Фессалоник»:

«На Андроника, однако, столица с самого его вступления в город могла только сетовать <…> Ибо он не избирал прямого пути, как и показало все дальнейшее. Едва лишь принял он наследство великого Константина, как его пафлагонцы, дикий народ, который эллины именовали варварами, тут же по команде набросились на латинян. Те жили, по древнему обычаю, обособленно на восточном берегу Златого рога, числом более 60.000. Были они обвинены в том, что держат-де сторону протосеваста и кесарини <…> и по этой причине враждебны ромеям <…>

Но, к несчастью, пафлагонцы в своей бездумной дерзости истребили большое зло посредством другого зла. Ибо, едва войдя в столицу, они набросились на латинян, – конечно, в союзе с другими бунтарями, – неожиданно напали на них и обошлись с ними самым жестоким образом. Тогда было посеяно семя, от которого мы, и многие с нами, собираем сейчас урожай, так сказать, подобно Персефоне. Ибо с этого и начались наши нынешние беды.

Много труда потребовалось бы для описания всех ужасов, что довелось тогда пережить латинянам: огонь, пожравший ту часть их имущества, что не была разграблена; пожары на море от огня, который ромеи низвергали на тех, что желали спастись на судах; происходившее на берегу и на улицах. Люди Андроника нападали не только на вооруженных противников, но и на тех, кто по слабости своей заслуживал снисхождения. Ибо и женщин, и маленьких детей они избивали мечом. Уже и это было ужасно, но всего ужаснее, когда железо разверзало материнское чрево и извергало плод его. Солнце сияло прежде времени на младенцев, и тьма Аидова принимала их, еще несозревших для жизни. Это скотство, и ни с каким иным преступлением не сравнимо. Тогда же погиб святой человек из латинян, приехавший по делам не то из Ветхого Рима, не то с Сицилии; в общем, римлянин или сицилиец. Он лишился жизни не просто так, а в полном священном облачении, которое надел для защиты от оружия, предполагая, что тогда разбойники постыдятся его тронуть.[20]

Это тоже было предвкушением того, что потом пришлось пережить нам.[21] <…> Но это произошло позднее; тогда же несчастье латинян было таково, что они, как мне кажется, взывали к небесам против Андроника, чтобы они отомстили нам, и Бог услышал прошения их».[22]

Об этом эпизоде рассказывают и другие современные ему источники.[23] Жестокость греков была ужасна – как мы видели, убивали женщин и детей, священников и монахов, у беременных вырезали плод, грабили и жгли церкви, варварски убили папского посланника, кардинала Иоанна, надругавшись над его телом. Историки указывают, что число жителей латинского квартала в Константинополе в 1182 г. составляло около 60.000 человек. Даже учитывая то, что некоторые из них успели бежать до начала или уже во время ужасного погрома, и даже с учетом тех 4.000 человек, которые выжили и были проданы в рабство, число жертв должно было быть огромным, в самом благоприятном случае – никак не менее 10.000 человек. Здесь стоит заметить, что и средневековые источники, и современные историки оценивают число греков, погибших при захвате Константинополя в 1204 г., примерно в 2.000 человек.[24] Уже это позволяет сравнивать масштабы этих двух катастроф.[25]

Даже русский историк Ф. И. Успенский, как правило, несколько односторонне – и отнюдь не в пользу латинян – излагающий события истории Византии, описывая конфликты и взаимодействие латинского запада и греческого востока, пишет, в частности, по поводу этих событий: «То не был только грабеж и расхищение богатых домов, то было беспощадное истребление целого племени».[26] Соглашаясь с Евстафием Солунским, которого он выше процитировал, Успенский пишет дальше: «Событиями 1182[27] года действительно если не посеяно, то полито зерно фанатической вражды[28] Запада к Востоку. С этими событиями нужно соединять и сицилийский поход в 1185 г., и завоевание латинянами Царьграда в 1204 г.».[29]

Некоторые эпизоды взаимодействия византийцев с крестоносцами

События 1182 г., как бы страшны они ни были – не единственное, что омрачало историческую память латинян о византийцах. Помимо них, все хорошо помнили, насколько вероломно, и не раз, вели себя греки по отношению к христианским воинам с Запада. Приведем здесь только два примера, впрочем, довольно ярких.