Встречи с Лиз (рассказы) - Л Добычин

- Понимаете, какое теперь веяние?

4

Козлова сидела на теплой лежанке и читала приложения к "Ниве". Авдотья мела пол. Пахло мышами от приложений и полынью от полынного веника.

Александра Николаевна вышла за Петра Ивановича - стоя под венцом, они блистали красотой. А Алексей Егорыч приходил к ним каждый праздник и, сидя после сытного обеда в удобном кресле, от времени до времени испускал глубокий вздох.

Козлова закрыла глаза и несколько минут наслаждалась этим приятным концом. Потом достала четыре булавки из деревянной коробочки с лиловыми фиалками и подколола юбку. Она сама нарисовала эти фиалки, когда была молоденькой...

Надела валенки, вязаную шапку, кофту и пошла пройтись.

Подскочила Суслова - красная, в большом платке, с петухом под мышкой.

- Ну, как? - бормотала она. - Давно не встречались... Тяжело жить. Вот, купила петуха - на два раза. При такой-то семье... Мусью не пишет?

Козлова взяла ее за руки. - Приходите в половине шестого.

По дороге скакали светлоглазые галки. Низко висели тучи. Иногда пролетали снежинки.

Посмеиваясь приятным мыслям, Козлова бродила по улицам. Зашла на кладбище с похожими на умывальники памятниками и, улыбаясь, поклонилась родительским могилам...

Из ворот был виден монастырь святого Кукши - тоненькие церковки, пузатые башни. Вспомнились: красно-коричневый дворец, желтое адмиралтейство...

Сегодня вечером чувствительная Суслова заглядится на чашки, притихнет, задумается и расскажет, как видела императрицу. Уютно, как в романе из "Приложений", будет шуметь самовар, от лампы будет домовито попахивать керосином. - Вы меня, кажется, встречали с этой женщиной, - скажет Козлова. - Настоящей дружбы у нас с ней не было.

На столбах зажглось электричество - желтые пятнышки под серыми тучами. Два воза дров въехали в ворота школы Карла Либкнехта и Розы Люксембург... Здесь учил мосье Пуэнкарэ.

1923

ВСТРЕЧИ С ЛИЗ

1

Шевеля на ходу плечами, высоко подняв голову, с победоносной улыбкой на лиловом от пудры лице, Лиз Курицына свернула с улицы Германской Революции на улицу Третьего Интернационала.

С каждым шагом поворачивая туловище то направо, то налево, она размахивала, как кадилом, плетеным веревочным мешком, в который был втиснут голубой таз с желтыми цветами.

Кукин повернулся через левое плечо и молодцевато шел за ней до бани. Там она остановилась, повертелась, торжествующе взглянула направо и налево и вспорхнула на крыльцо.

Дверь хлопнула. Торговки, сидя на котелках с горячими углями, предложили Кукину моченых яблок. Не взглянув на них, он, радостный, спустился на реку.

"Пожалуй, - мечтал он, - уже разделась. Ах, черт возьми!"

Ледяная корка на снегу блестела на вечернем солнце. Погоняя лошадей, мужики ехали с базара. Вереницами шли бабы с связками непроданных лаптей и перед прорубью ложились на брюхо и, свесив голову, сосали воду:

- Животные, - злорадствовал Кукин.

Когда он шел обратно через сад, луна была высоко, и под перепутанными ветвями яблонь лежали на снегу тоненькие тени.

"Через три месяца здесь будет бело от осыпавшихся лепестков", - подумал Кукин, и ему представились захватывающие сцены между ним и Лиз, расположившимися на белых лепестках.

Он посмеялся шуткам молодых людей, которые подзывали извозчиков и говорили "проезжай мимо", и в приятном настроении повернул в свой переулок.

Клуб штрафного батальона был парадно освещен, внутри гремела музыка, на украшенной еловыми ветвями двери висело объявление: труппа батальона ставит две пьесы - "Теща в дом - все вверх дном" и антирелигиозную.

Чайник был уже на самоваре. Мать сидела за Евангелием.

- Я исповедовалась.

Кукин сделал благочестивое лицо, и под тиканье часов "ле руа а Пари" стали пить чашку за чашкой - седенькая мать в ситцевом платье и ее сын в парусиновой рубахе с черным галстучком, долговязый, тощий, причесанный ежиком.

2

В канцелярию приковыляла хромоногая Рива

Голубушкина и велела идти к Фишкиной - графить бумагу.

- Читали газету? - спросила она, подняв брови: - Есть статья Фишкиной: " Не злоупотребляйте портретами вождей". - И, откинув голову, она выкатила груди.

Было холодно. В открытое окно дул мокрый ветер. Рива усердно переписывала. Кукин, стоя, разлиновывал.

Фишкина, приблизив темное лицо к его руке, смотрела, и ее черная прическа прикоснулась к его бесцветным волосам. Тогда она встряхнулась и отошла к окну.

Стояла, вглядываясь в тучи, коротенькая, черная, прямая и презрительная. Потом негромко высморкалась и, повернувшись к комнате, сказала:

- Товарищ Кукин.

Приотворилась дверь, и кто-то заглянул. Она надела желтую телячью куртку и ушла.

- Вы ей понравились, - выкатывая груди, поздравляла Рива и таинственно оглядывалась, - Старайтесь к ней подъехать: она вас будет продвигать. Жаль только, что нас с ней переводят. Но ничего, я вам буду устраивать встречи.

- Возможно, - радовался Кукин. - В конце концов, я не против низших классов. Я готов сочувствовать. - И, ликуя, он насвистывал "Вставай, проклятьем".

Красные и синие шары метались по ветру над бородатым разносчиком. На углах голосили калеки. От дома к дому ходила старуха в черной кофте:

Подайте милостыньку, Христа ради,

Что милость ваша

Кормилица наша,

Глухой больной старушке.

У ворот с четырьмя повалившимися в разные стороны зелеными жестяными вазами Кукин положил руку на сердце: здесь живет и томится в компрессах Лиз. У нее нарывы на спине - в газете было напечатано ее письмо, озаглавленное "Наши бани".

В библиотеке висели плакаты: "Туберкулез! Болезнь трудящихся!" - "Долой домашние! Очаги!"

- Что-нибудь революционное, - попросил Кукин.

Девица с желтыми кудряшками заскакала по лесенкам.

- Сейчас нет. Возьмите из другого. "Мерседес де-Кастилья", сочинения Писемского...

Ах, черт возьми! а он уже видел себя с теми книжками - встречается Фишкина: - Что это у вас? Да? - значит, вы сочувствуете!

Мать сидела на диване с гостьей - Золотухиной, поджарой, в гипюровом воротнике, заколотом серебряной розой.

- Не слышно, скоро переменится режим? - томно спросила Золотухина, протягивая руку.

- Перемены не предвидится, - строго ответил Кукин. - И знаете, многие были против, а теперь, наоборот, сочувствуют.

Покончив с учтивостями, старухи продолжали свой разговор.

- Где хороша весна, - вздохнула Золотухина, - так это в Петербурге; снег еще не стаял, а на тротуарах уже продают цветы. Я одевалась у де-Ноткиной. "Моды де-Ноткиной"... Ну, а вы, молодой человек: вспоминаете столицу? Студенческие годы? Самое ведь это хорошее время, веселое...

Она зажмурилась и покрутила головой.

- Еще бы, - сказал Кукин. - Культурная жизнь... - И ему приятно взгрустнулось, он замечтался над супом: - Играет музыкальный шкаф, студенты задумались и заедают пиво моченым горохом с солью... О, Петербург!

3

- Идемте, идемте, - звала Золотухина. - Долой Румынию.

Кукина отнекивалась, показывала свои дырявые подметки...

Ходили долго. Развевались флаги и, опадая, задевали по носу.

Эх, вы, буржуи,

Эх, вы, нахалы.

Луна белелась расплывчатым пятнышком. В четырехугольные просветы колоколен сквозило небо. Шевелились верхушки деревьев с набухшими почками.

- Вот, все развалится, - вздыхала Кукина, качая головой на покосившиеся и подпертые бревнами домишки, - где тогда жить?

Фишкина презрительно посматривала направо и налево: - Фу, сколько обывательщины!

Ковыляя впереди, оглядывалась на Кукина и кивала Рива и, пожимая плечами, отворачивалась: он ее не видел. Перед ним, размахивая под музыку руками, маршировала и вертела поясницей Лиз. Когда переставали трубы, Кукин слышал, как она щебетала со своей соседкой:

- В губсоюз принимают исключительно по протекции...

В канцелярию пришел мальчишка:

"Не теряйте времени, - прислала Рива записку и билет в сад Карла Маркса и Фридриха Энгельса. - Подъезжайте к Фишкиной. Она вас продвинет. Вы не читали "Сад пыток"? - чудная вещь".

- Лиз, - сказал Кукин, - я вам буду верен...

- Плохи стали мои ноги, - жаловалась мать. - Сделала студень и оладьи, хотела отнести владыке, но, право, не могу. Попрошу бабку Александриху, а ты будь любезен, Жорж, присмотри за ней издали.

- Сейчас, - сказал Кукин и, дочитав "Бланманже", закрыл переложенную тесемками и засушенными цветками книгу.

- Ах, - вздохнул он, - не вернется прежнее.

Штрафные, ползая на корточках, выводили мелкими кирпичиками на насыпанной вдоль батальона песочной полоске: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь".

Лиз лиловая, с лиловым зонтиком, с желтой лентой в выкрашенных перекисью водорода волосах, смотрела.

Кукин остановился и обдергивал рубашку. Лиз засмеялась, покачнулась, сорвалась с места и отправилась.

За ней бы! - но нельзя было оставить без присмотра Александриху.

Возвращались вместе - Александриха в холщовом жилете и полосатом фартуке и унылый Кукин в парусиновой рубашке с черным галстучком - и белесым отражением мелькали в черных окошках.