Дело возбуждено вторично - Октем Эминов

Тут смотрю: Бекджан уходить собрался. Я с ним за компанию и пошел. Сумерки уже были, но встречного разобрать можно было. Возвращались мы большой дорогой. Миновали правление колхоза, метров сто еще отшагали. Тут Худайберды-шукур мне кричит: „Гуйч-ага!“ Он у своего дома с каким-то мотоциклистом разговаривал. Я на ходу поздоровался с ним, но он задержал меня: мол, дело есть. Подходит ко мне: „Гуйч-ага, выбери, пожалуйста, завтра часок — зарежь у меня барана“. В колхозе ведь не бывает базара, и каждый дом в неделю, в две раз режет скотину. Я сначала отнекивался, но он так пристал, что я согласился. В селе ведь как: не будешь другому помогать, люди стороной обходить станут. Ну вот, согласился я. Тогда Худайберды говорит своему другу-мотоциклисту: „Подвези Гуйч-агу до дому“.

Подойдя ближе, я узнал сына своего соседа Довлетгельды. Он говорит: „Ладно“. Завел мотоцикл, посадил меня в люльку. Я оглянулся, думал, с Бекджаном попрощаться, но он ушел. Не дождался. Да ему все равно сворачивать надо было, а мне — прямо. Довлетгельды меня мигом домчал. Высадил, говорит: „В кино поеду. До свиданья, Гуйч-ага“.

На другой день утром зашел я к Худайберды, зарезал барана, разделал и отправился на работу. Там слышу: „Бекджан исчез“. Я даже удивился: „Парень уже бреется. Куда он может пропасть?“ Да, мы очень переживали… Вах, зачем не попросил Бекджана подождать! Довлетгельды и его подвез бы.

Он был умный парень, скромный. В каких отношениях были Бекджан, Худайберды и Довлетгельды, не знаю. Пусть меня покарает аллах, если скажу, чего не видел и не слышал».

«Объяснение колхозного шофера Худайберды Ялкабова.

Бекджана, сына Веллек-аги, знаю хорошо. Можно сказать, росли вместе. И живем по соседству, и учились в одном классе. Даже за одной партой сидели. Я в учебе хромал немного, а он отличником был — все на лету хватал.

После школы я окончил шоферские курсы, потом устроился шофером в колхоз. Бекджан не поехал никуда учиться. „В армии, — говорит, — надо послужить“. Он был на год старше меня.

Последний раз я видел его 3 марта, да и то издали. Откуда он шел, не знаю. Он был с Гуйч-агой. Я окликнул Гуйч-агу и попросил зарезать барана, а Бекджан не остановился, видно, домой пошел. Я его не стал задерживать.

С Довлетгельды мы встретились случайно. Потом он подвез Гуйч-агу, а я вернулся в дом. После этого я не видел в тот вечер ни Довлетгельды, ни Бекджана. Да, вот еще что: Довлетгельды куда-то торопился, особенно после того, как увидел Бекджана. Когда я попросил подвезти Гуйч-агу, он согласился неохотно. Не стану скрывать, что отношения Довлетгельды с Бекджаном были не очень-то теплыми. Причин не знаю. Но между мной и Бекджаном и волосок не проходил, мы были хорошие друзья. Больше ничего не знаю и не слышал. Предположений не люблю».

«Объяснение фельдшера Довлетгельды Довханова.

Я с 6-й бригады, а Бекджан с 1-й. Расстояние далекое. Да и вообще мы с ним дружбы не искали. Он себя считал начитанным, грамотным и при случае насмехался надо мной. В последнее время у меня с ним совсем отношения прекратились. Все вышло из-за одного фильма. Как-то мы из кино возвращались и поспорили. Картина была заграничная, не помню названия. Все время стрельба, драки — очень интересная. Ну вот, я стал хвалить фильм, а Бекджан говорит: „Дребедень“. Ребята тоже разделились: большинство за меня, а некоторые на его стороне. Бекджан разозлился, что меня ребята поддерживают, и говорит: „Тебе бы побольше выстрелов да убийств, а серьезных фильмов ты не понимаешь“. Вот после этого мы и не стали разговаривать друг с другом, друг друга стороной обходили. Если разобраться, это пустяк. Может, и помирились бы. А тут еще через месяц про меня в газете написали: „Довханов открывает медпункт когда ему заблагорассудится“. В общем, крепко досталось. Честно говоря, я подумал, что это Бекджана рук дело — он ведь иногда заметки в газету посылал.

А 3 марта вот что было. Когда я Гуйч-агу домой отвез, поехал в кино. Из кино — домой. Об исчезновении Бекджана узнал в медпункте от пациентов. В каких отношениях были Худайберды и Бекджан, не знаю. Больше ничего не слышал и не видел. Что он, иголка, Бекджан, чтобы пропасть?»

«Объяснение киномеханика Куллы Кадырова.

Я в клубе на все руки: сам билеты продаю, сам фильм кручу, сам контроль обрываю. Голову на отсечение даю, что в воскресенье Довлетгельды в кино не приходил. Был бы, так я бы видел».

Другие свидетели подтвердили показания Кадырова. Еще одно объяснение было дано продавцом колхозного магазина Лопбыкулы Таррыховым:

«С вечера 3 марта у меня начали болеть зубы и так и не дали мне заснуть до утра. Всю ночь я ходил взад-вперед, держась за щеку. Не скажу точно, когда я услышал, как в нашу сторону завернул мотоцикл с люлькой. Было темно, но фара не горела. Я вышел из дому. Когда мотоцикл подъехал совсем близко и возле соседского двора остановился, я сообразил, что это Довлетгельды, сын нашего соседа. Он заглушил мотор и стал вкатывать мотоцикл во двор, я окликнул его: „Эй, братишка, что-то ты поздно!“ Он ответил: „Побудь фельдшером, тогда узнаешь“, — и ушел в дом. Голос его дрожал… Потом: ехать с потушенной фарой, вкатывать мотоцикл на руках… Подозрительно все. Это было, как я уже сказал, в ночь с 3 на 4 марта. Отношения у нас просто соседские. Личных счетов у нас нет».

Объяснение другого из соседей Довлетгельды подтверждало, что он вернулся домой среди ночи.

Хаиткулы сделал глоток совсем остывшего чая и перевернул новую страницу. Вот санкция прокурора на арест фельдшера Довлетгельды Довханова. Протоколы допросов. Новые показания свидетелей.

Если бы не перерыв у архивариуса, он еще посидел бы. Да, дело интересное, есть над чем поломать голову. Десять лет прошло, а о Бекджане ни слуху ни духу… Довлетгельды верно заметил: не иголка же этот Бекджан.

Пока можно ухватиться только за Довханова. Факты против него, против него одного. Якобы был в кино — на самом же деле не был; говорит, что после кино отправился домой, а приехал глубокой ночью… Кроме Довлетгельды, никто не имел счетов с Бекджаном — об этом свидетельствуют все показания… Да, а как же он оправдался? Ведь иначе дело было бы закончено… Надо прочесть, что там дальше.

Но подходило время обеда. Делопроизводительница выжидающе посматривала на Хаиткулы… Он поднялся из-за стола и пошел к выходу.

На улице накрапывал дождь, было холодно. Хаиткулы потоптался перед министерством, соображая, чем занять себя на этот час. Взгляд его упал на ближайшее кафе, и капитан подумал, что неплохо будет подкрепиться сосисками и кофе.

За обедом он набросал в своем блокноте несколько первоочередных вопросов: 1. Назаров. Кто такой Назаров? (узнать сейчас). 2. Бекджан Веллеков, Марал Веллекова?! (вечером). 3. Результат дела.

Весь сегодняшний, а может быть, и завтрашний день уйдет на выяснение всех обстоятельств. Сперва, когда он взял в руки незаконченное дело, Хаиткулы интересовали методы следствия, чему посвящена была его диссертация, но теперь перед капитаном возникла совсем иная цель.

Но волею хранительницы архива планы Хаиткулы переменились. Когда он вернулся с обеда, двери архива были по-прежнему закрыты, и один из вахтенных милиционеров сказал, что делопроизводительница сообщила по телефону: прийти сегодня не сможет.

Ответ на первый из вопросов откладывался. Для выяснения второго надо ехать в мединститут.

На улице он увидел Аннамамеда, садившегося в машину. Тот тоже заметил Хаиткулы и приветственно помахал ему.

— Далеко собрался?

— В мединститут.

— Садись. — Аннамамед открыл заднюю дверцу «газика». Сослуживцы подали друг другу руки и по всегдашнему обыкновению обменялись шутками и колкостями. Хотя их беседы и переходили иной раз в ожесточенные споры, это не мешало дружбе. Хаиткулы и Аннамамед занимали одинаковые должности, работали рядом, и, когда один уезжал в командировку, другой скучал без него.

Аннамамед был невысокий крепыш с полным румяным лицом. Если надеть на него вместо формы капитана милиции полосатый халат и дать в руки лопату, всякий признал бы в нем крестьянина, поливальщика на хлопковом поле. Он жил с семьей в домике с садом, постоянным предметом забот и разговоров Аннамамеда — крепка была в нем крестьянская жилка.

Хаиткулы был много моложе — ему только что минуло двадцать девять лет. Рослый, стройный, с худощавым волевым лицом и внимательными глазами, он казался солиднее и старше многих своих сверстников.

Аннамамед работал в милиции уже десять лет, но высшего образования у него не было — он только что перешел на третий курс заочного юридического института. Хаиткулы же пришел в милицию после окончания университета. Неудивительно поэтому, что между друзьями часто разгорались горячие споры о соотношении теории и практики. Аннамамед, конечно, защищал превосходство практики, а Хаиткулы, посмеиваясь, замечал: «У кого что болит…»