За красными ставнями - Джон Карр

— Но… — Морин заколебалась, — ведь это не ваша специальность?

Страдальческое выражение лица Г. М. вызывало в памяти «завязавшего» пьяницу, который видит перед собой полную бутылку виски.

— Я не могу им противостоять, — жалобно произнес он. — Предположим, я слышу о парне, застреленном в запертой комнате или задушенном на песчаном пляже, где нет никаких отпечатков ног, кроме его собственных. О, девочка моя! Меня начинает пожирать яркое пламя любопытства, и я не могу спать, пока не объясню произошедшее! В Лондоне живет змея по имени Мастерс. Я не мог понять, почему он сходит с ума в таких обстоятельствах, но теперь понимаю. Что бы про меня ни думали, я старик и не могу выносить чепухи. Если кто-нибудь говорит мне «невозможно», я готов огреть его по башке сифоном с содовой! Конечно, я не ожидаю ничего подобного в Танжере, но хочу быть уверенным, что меня не втянут… Вот для этого мне и нужны вы.

— Для чего именно?

— Слушайте, — продолжал Г. М. — Вам даже не придется все время находиться при мне. Если вы хотите выйти из отеля, просто оставляете записку, что ушли со мной, но не знаете, куда мы идем и когда вернемся. Если я нахожусь в отеле, когда вы там, вы отвечаете на телефонные звонки — говорите, что я мертвецки пьян, что у меня ужасная инфекционная болезнь или что угодно, лишь бы от меня отвязались. Я вполне серьезен, девочка моя. Вы согласны?

Морин закусила нижнюю губу. Ее взгляд скользил по салону, старательно избегая Г. М. Она сбросила меховое манто, продемонстрировав стройную фигуру в темно-зеленом платье с металлическими пуговицами.

— Я не могу, сэр Генри, — печально промолвила девушка.

Шасси со стуком коснулось посадочной полосы. Самолет покатился вперед и вскоре остановился. Стюард по-португальски выкрикнул пассажирам распоряжение оставаться на своих местах. Моторы зашумели снова, чтобы с помощью сложного маневра задняя левая дверь самолета оказалась точно напротив входа в аэровокзал.

Протянув руку, Морин коснулась спинки сиденья под головой Г. М.

— Очень жаль, но я не могу! — Она немного помедлила. — Понимаете, я рассчитывала, что эти две недели будут полностью свободны от… ну, от того, о чем вы только что говорили. До меня не смогут добраться, как бы ни старались. Я буду показывать язык звонящему телефону. Мне не придется чувствовать ответственности ни перед кем и ни перед чем. — Морин глубоко вздохнула. — Это чудесно! — добавила она тихим голосом. — Если вам приходилось годами работать в офисе и постоянно твердить себе: «Я должен запомнить это. Я должен запомнить то», пока вам не захочется кричать, то, думаю, вы меня понимаете.

Последовала очередная пауза.

Опустившая взгляд Морин удивилась, что зычный голос Г. М. может быть таким мягким.

— Мне тоже жаль, девочка моя, — сказал он, уставясь в пол. — И это я должен извиняться. — При этом он отчаянно скреб голову, будто в поисках отсутствующих волос. — Может быть, старик понимает куда больше, чем вам кажется. Но вы сохраните мой секрет, не так ли?

— Конечно сохраню! — отозвалась Морин. — Сколько угодно секретов! Хотя…

— Хотя что?

— Если мы остановимся в одном отеле, то будем сталкиваться друг с другом. Должно быть, вы делали заказ под фальшивым именем. Как мне вас называть?

— Герберт Моррисон, — быстро ответил Г. М. — Но не прикидывайтесь, будто где-то слышали это имя раньше! Инициалы те же, верно? Я добрый старый Герби Моррисон. Ш-ш!

Издав металлический вздох, самолет вновь остановился. Отстегнув ремни и громко разговаривая минимум на пяти языках, пассажиры направились к двери. Так как Г. М. и Морин занимали два передних сиденья по правому борту, они могли не торопиться. Напротив них никто не сидел.

Поднявшись во весь внушительный рост, Г. М. водрузил на голову панаму с яркой лентой и опущенными полями.

Легкий костюм, приобретенный в Палм-Бич,[2] дополнял чудовищный, разрисованный вручную галстук, который бы вызвал дрожь на Риджент-стрит.[3]

— Сэр Генри, — неуверенно предложила Морин, — не лучше ли вам пройти первым? Ведь вам придется двигаться по проходу боком.

Даже подозрительный ум Г. М. не смог усмотреть в этом обидный отзыв о его брюхе.

— Умная девочка! — согласился он, поворачиваясь боком и начиная прыгать по проходу с поднятыми руками, как балетный танцор. — Как же здорово оказаться в том месте, где тебя никто не знает!

— Но, сэр Генри…

— Ш-ш! Зовите меня мистер Герберт Моррисон или «папаша».

— Но я не могу называть вас так! — Морин была искренне шокирована. — Как бы то ни было, что это за суета за дверью?

Хотя после приземления стало гораздо теплее, сквозь запотевшие окна почти ничего нельзя было разглядеть. Но было очевидно, что туман рассеялся. Танжерский аэропорт, построенный в горной местности вблизи города, продувал сильный ветер.

Вокруг передвижного трапа, который подкатили к открытой двери, слышались крики и проклятия. Каждого пассажира, спустившегося по ступенькам, проворно оттесняли в сторону и выстраивали вместе с остальными вдоль самолета, как перед расстрелом.

— Ничего особенного, девочка моя, — презрительно фыркнул Г. М. — Когда испанцы, португальцы или арабы начинают орать друг на друга, а вы знаете не более дюжины слов, это звучит так, словно вот-вот произойдет убийство, хотя в действительности означает всего лишь спор из-за одной песеты в счете. Ш-ш! Понимаете…

К тому времени он уже находился у двери, где стюард кланялся так низко, как будто собирался пасть ниц. Вручив ему монету, Г. М. спустился на три ступеньки, не поднимая головы. Впереди, на расстоянии сорока футов, тянулось приземистое здание аэровокзала с рядом стеклянных дверей.

Тогда Г. М. поднял взгляд и увидел то, что находилось прямо перед ним. Его шея вздулась, а глаза выпучились под стеклами очков. Если бы он не держался за перила, то наверняка упал бы с лестницы.

— Гореть мне в аду! — прошептал он.

Глава 2

На сей раз возглас Г. М. не был лишен оснований.

Он едва слышал гром приветствий, казалось исторгаемый тысячами североафриканских глоток, который едва не снес с него шляпу. Его затуманенный взор сначала различил два ряда красных шелковых канатов, прикрепленных по краям к металлическим подпоркам, которые тянулись от подножия передвижного трапа к центральной двери здания, образуя широкий проход, разделяющий толпу надвое.

Взгляд Г. М. устремился вверх. Над центральной дверью виднелись три приветствия, сплетенные из ярких тропических цветов и пламенеющие на фоне буро-зеленых холмов. Все три были на разных языках и располагались друг над другом следующим образом:

Salud y Pesetas y Cosas Nuevas a SIR HENRY MERRIVALE![4]

Vive le Vieux Bonhomme, SIR HENRY MERRIVALE![5]

Салам алейкум,[6] СЭР ГЕНРИ МЕРРИВЕЙЛ!

Последнее приветствие было написано арабскими буквами, которые мы не стали заставлять типографов воспроизводить. Но это было не все. За правым красным канатом неподвижно стоял оркестр из двадцати, главным образом медных, духовых инструментов. Каждый вновь прибывший мог сделать вывод, что оркестр составили танжерские полицейские. Над их смуглыми лицами белели шлемы, похожие на американские. Форменные рубашки и шорты имели цвет хаки светлого оттенка; белая перевязь пересекала свисток, прикрепленный к цепочке на шее, спускаясь через грудь к белому поясу с белой дубинкой. Вымуштрованные, они ожидали тайного сигнала, по которому заиграли прямо в лицо сэру Генри «Боже, храни короля!». Гражданское население за левым красным канатом приветствовало знатного гостя с не меньшим энтузиазмом.

Морин Холмс, стоя на ступеньке позади Г. М., робко заговорила ему на ухо:

— Боюсь, сэр Генри, кое-кто знает, что вы здесь.

— Ну… — пробормотал великий человек, очевидно еще не решив, как относиться к увиденному. Внезапно он встрепенулся: — Ой, девочка моя! Посмотрите туда!

Это был окончательный триумф. le moment supreme.[7] У центральной двери аэровокзала стояли два арабских мальчика лет девяти-десяти, в подозрительно белых куртках и брюках. Оба были облачены в красные фески с кисточками, что в наши дни символизирует всего лишь принадлежность к мусульманской вере. И оба склонялись по обеим сторонам предмета, напоминавшего свернутую в рулон широкую красную дорожку.

Повинуясь сигналу, мальчики метнулись вперед, как обезьяны. Красный ковер быстро развернулся перед трапом.

— Хм! — произнес сэр Генри Мерривейл с новыми нотками в голосе.

— Красный ковер для вас! — воскликнула Морин. — Разве это не чудесно?

— Ничего особенного, — отмахнулся Г. М. — Я равнодушен к таким вещам. — Поднеся ладони ко рту рупором, он крикнул: — Эй!