Место, где зимуют бабочки - Мэри Элис Монро

Все так и случилось. Шочикецаль прикрепила к своей спине воздушные крылья бабочки и полетела в самый огонь, чтобы напитаться в пламени всеми цветами радуги. А когда она снова спустилась на землю, то превратилась в цветы и в разноцветных бабочек, став не только богиней любви, но и богиней земли, цветов и растений.

С тех пор каждый год, когда настают холода, а дни делаются короткими, бабочки со всех концов света устремляются к югу, на свой особый Священный Круг, в память о тех двух бесстрашных богинях, что принесли себя в жертву, подарив земле свет и жизнь.

– Вот так, моя милая. Теперь-то ты понимаешь, что жизнь, любая жизнь, состоит из смерти и воскресения? Нельзя родиться заново, не принеся себя в жертву. Сейчас я спрошу тебя, моя девочка. Моя маленькая богиня! А ты согласна принести свет в этот мир?

Глава первая

Каждую осень миллионы хрупких созданий, прекрасных оранжево-черных бабочек-данаид устремляются из Соединенных Штатов и Канады на зимовку в горы Центральной Мексики. Они преодолевают по воздуху более двух тысяч миль. Эти ежегодные путешествия данаид – феномен, похожий на чудо. Ведь бабочками движет исключительно инстинкт самосохранения.

За многие годы Эсперанса Авила столько раз рассказывала эту историю, что и сама почти уверовала в нее. Нет, она никого не собиралась обманывать: просто хотела утешить, заглушить боль и горечь потери, ужасной потери. А получилось, что она упрятала внучку в теплый защитный кокон, в котором та росла и взрослела.

Выходит, она, Эсперанса, наплела целую гору лжи да в придачу попала в сети собственного обмана… И выход у нее сейчас только один: рассказать Луз всю правду, какой бы горькой она ни была. Сидя перед трюмо, Эсперанса расчесывала свои длинные белые волосы и сосредоточенно считала, сколько раз взметнулась ее расческа и опустилась вниз ниже талии. Светало. Слабый утренний свет проникал в спальню, выкладывая на стенах причудливые узоры. Эсперанса бросила взгляд на старую фотографию, раскрашенную сепией, их с Гектором фото. Гектор Авила, ее второй муж. Он смотрел на нее с улыбкой – радостной и обаятельной. Расческа замерла в воздухе. Эсперанса окунулась в то время, когда Гектор был жив и они были вместе. Ах, эти его мягкие, шелковые волны волос… Они напоминали ей океанские волны прибоя. Муж был влюблен в океан. А какие у него были глаза! Густо-синие, цветом тоже похожие на океан.

Гектор Авила был любовью всей ее жизни, любовью, которую у нее так скоро отняли. Когда она была молода, ее густые черные волосы струились до самых бедер. Гектор любил ее волосы. Ночами, зарывшись в их нескончаемый водопад, он шептал ей: они такие блестящие, потому что в них отражаются звезды… А еще, в минуты любви, он перебирал пряди ее волос или припадал к ним лицом. Боже! С тех пор прошла целая вечность, но она и сегодня, стоит закрыть глаза, помнит запах его кожи – как помнит и каждую минуту, что им довелось провести наедине.

Она очнулась. Увы. Сейчас ее длинные волосы совсем не похожи на тот сверкающий водопад с блестками ночных звезд. И Гектора давно нет на свете. Никто не касается нежной ладонью ее волос. В далеком прошлом остались безмятежные дни и ночи со всеми их радостями и открытиями. Сегодня ее волосы похожи на снежный покров, невесомо легший на зябкие плечи. Сердце сжалось в приступе боли, и в голове вспыхнула мысль: а не пришла ли пора тронуться в путь, и поскорее, пока у нее еще остались на это силы?

И вдруг все поплыло перед глазами. Эсперанса схватилась за край трюмо. Она просто устала, попыталась она успокоить себя. Прошлую ночь почти не спала. Думала, вспоминала, старалась уложить в голове события давних лет, пересмотреть другими глазами… С момента как ей позвонила Мария, ее дочь, воспоминания нахлынули с новой силой. А вместе с ними и старые страхи. Она лишь ненадолго забылась сном, но одолели кошмары – они терзали ее и терзали, не отпуская ни на миг до рассвета.

Эсперанса привычно прошлась глазами по другим фотографиям на столике и задержалась на одной, в серебряной рамочке. Самая дорогая ее сердцу фотография! Ее младшая дочь, Марипоса, с маленькой Луз на руках – вся светится счастьем, ясные светлые глазки полугодовалой малышки блестят, как два маленьких солнышка. Эсперанса почувствовала, как на глаза навернулись слезы. Сердце затопила волна любви к этой крохотной девочке. Ее сокровище! Подарок судьбы. Этот ребенок помог ей выжить в последние годы – после того как Марипоса бесследно исчезла.

– Гектор, – вырвалось у нее. – Мне так нужно твое мудрое слово. Оно мне всегда нужно, но сегодня особенно. Я должна поговорить с Луз, но не могу пока найти верных слов. Сама я как-нибудь справлюсь со своим горем, я мать. А Луз… ей исполнился двадцать один год, она уже не дитя, но она молода, а молодежь рубит сплеча… Я за все эти годы насочиняла для нее кучу небылиц о ее матери. А теперь вот это! Как мне перед Луз оправдаться? Как сделать, чтобы она поняла, почему я на это пошла? – Эсперанса в отчаянии уронила голову себе на руки. – Вдруг она на меня так осерчает, что не простит за вранье?

Загрубевшими пальцами она собрала пряди волос и принялась методично сматывать их в узел, словно это были не волосы, а тонкая пряжа. В голове билась одна-единственная мысль: как сказать Луз правду о ее матери? Им надо где-то уединиться, чтобы никто не помешал, и тогда она расскажет внучке все как было, от начала и до конца.

Она почувствовала дрожь в кончиках пальцев. Это от напряжения. Она воткнула последнюю шпильку, закрепляя пучок на затылке, открыла шкафчик и взяла с полки кремовый пузырек с таблетками, что был припрятан у нее под стопками белья и носков. Она не говорила Луз, что принимает сердечные препараты, снимающие сердцебиение. Хватает у той и других переживаний. Не надо взваливать на внучку бабушкины проблемы. Сама как-нибудь справится.

Эсперанса открыла флакончик и со вздохом вытряхнула на ладонь последнюю таблетку в розовой оболочке. Нужно срочно пополнить запас. Вот только хватит ли у нее денег на все? Лекарство-то дорогое. Она положила таблетку на язык и запила водой из стакана. Впрочем, обо всем этом она подумает после. А сейчас у нее много других забот.

Осторожно наложив на щеки немного румянца, Эсперанса подкрасила губы. Помада придала красивую форму ее усохшим губам, в одно мгновение оживила их. Она внимательно оглядела себя в зеркале. Порой, вглядываясь в свое отражение, она вдруг видела напротив себя не изможденную жизнью старуху с лицом, испещренным морщинами, а ту юную девушку, которой была когда-то. Вот и сегодня на нее сверкнула глазами молодая девчонка. Только в глазах ее затаилась тревога – совладает ли она с тем, что ей предстоит?

Облокотившись на край кровати, Эсперанса нагнулась надеть легкие туфли из парусины, потом опустилась, встав на колени. Обычно она читала утренние молитвы, теребя в пальцах четки. Она приподняла матрас и пошарила там – но не в поисках четок. Сегодня она искала другое. Матрас был тяжелый, и Эсперанса почувствовала, что задыхается от напряжения. Наконец пальцы нащупали небольшой кожаный мешочек, и она потянула его к себе.

Это был кошелек ручной работы. Много-много лет тому назад он проделал с ней такой далекий путь из крохотной мексиканской деревушки – аж в штат Милуоки. Сев на деревянный пол скрестив ноги, Эсперанса потеребила пальцами бабочку, искусно вытисненную на золотистой коже, и, не колеблясь, вынула из мешочка толстую пачку счетов и денежных купюр. Она пересчитала банкноты, тщательно расправляя у себя на коленях каждую. Губы сложились в довольную улыбку.

Денег должно хватить.

Эсперанса поднялась на ноги и быстро оделась: черный плащ, красная шелковая косынка – подарок Луз, ее дорогой внучки. Перед тем как закрыть за собой дверь, она еще раз проверила, отключила ли она кофеварку, не забыла ли вытащить из розетки утюг, потом неистово перекрестилась перед образом Девы Марии Гваделупской в застекленной рамке на стене прямо у входа в дом. Задула свечу перед образом и вышла.

Северный ветер ударил в лицо, обдав холодом. Она приподняла воротник плаща и плотнее укутала шею. Осень пришла в Висконсин рано, а весна давно отшумела. Медленно спустившись по ступенькам крыльца на выщербленную бетонированную дорожку, Эсперанса услышала:

– Уезжаете?

Это был хрипловатый голос соседки, и Эсперанса повернула голову в ее сторону. Иоланда Родригес. Одетая по погоде тепло – толстый черный свитер, перчатки, – она сгребала нападавшую за ночь листву на лужайке у себя перед домом. При появлении Эсперансы Иоланда оторвалась от работы и, вскинув голову, впилась в нее блестящим взглядом черных, как вороново оперение, глаз.

– Да, – коротко ответила Эсперанса, стараясь говорить уверенно, и подошла к металлической ограде, разделявшей лужайки.

Заслышав чужой голос, два черно-белых песика неизвестной породы бросились к изгороди, заходясь заливистым лаем, но Иоланда их шуганула, сама же приостановилась, тяжело опираясь на грабли.