Вдовы - Эд Макбейн

— Привет, привет, привет! — радостно воскликнул медэксперт, входя и избавляя таким образом Брауна от ответа детективу Монро.

Он поставил на пол сумку и стал вытирать брови и так уже мокрым платком. Затем произнес, обращаясь ко всем:

— Ну не Сахара ли снаружи? Извините за то, что припозднился.

Подхватив сумку, он устремился туда, где лежала жертва, тихо произнес: «О Боже…» — и опустился на колени рядом с убитой. Моноган встал с софы и присоединился к остальным.

Все молча наблюдали, как доктор приступает к обследованию.

В этом городе ни в коем случае не прикасайтесь к мертвому телу, покуда кто-нибудь из отдела медицинской экспертизы не вынесет свой вердикт: это — мертвое тело. Следователи обычно толковали это табу расширительно, а именно: старались вообще ни к чему не прикасаться до тех пор, пока медики не скажут своего слова. Бывало и так, что входишь в квартиру, а там нагишом пожилая леди, и умерла-то она уже несколько месяцев назад и, вообще, лежа в ванне, превратилась в студень. Так нет же! Жди, пока судебный медик не определит, что она мертва…

И вот теперь все они стояли и ждали. Медик осматривал усопшую точно так же, как если бы та была еще жива и нанесла ему обычный ежегодный визит. Он осматривал ее, прижимая стетоскоп к груди и щупая пульс, считал уколы, порезы и ссадины все до единой — их на круг оказалось тридцать две. Не пропустил нигде ни одной, даже трещинки в области таза. Такая скрупулезность привела полицейских в состояние лихорадочного ожидания: а что, если она все-таки не умерла?

— А ведь небось трудно с ходу определить, правда, док? — спросил Моноган, подмигивая Монро, к удивлению Брауна.

— Причину смерти, вот что он имеет в виду, док, — уточнил Монро и тоже подмигнул коллеге.

Браун решил, что они уже и думать забыли о своей ссоре.

Врач искоса посмотрел на них и продолжил обследование.

Наконец он встал и сказал:

— Теперь она — ваша.

И сыщики принялись за дело.

Стенные часы в конторе показывали восемь тридцать. Кроме них, на стенах ничего не было. Даже окон. Зато помещение украшало массивное деревянное конторское бюро, вероятно спасенное в каком-нибудь старом участке после «кораблекрушения», разразившегося в ту пору, когда в полицейские офисы стали завозить модерновую металлическую мебель. Не менее величественными были и деревянное кресло с подлокотниками, помещавшееся перед бюро, и стоявшее за ним высокое судейское кресло без ручек. На нем сидел Майкл Гудмэн. Не просто какой-то там Гудмэн, а доктор Майкл Гудмэн. Хотя ему полагался крошечный кабинетик в полицейской штаб-квартире, в небоскребе, расположенном в центре города.

Эйлин Берк была подозрительно безучастна не только к грандиозной обстановке, но и к происходящему.

— Стало быть, вы служили в ранге детектива второго класса, не так ли? — спросил Гудмэн.

— Да, — ответила она.

— И как долго вы были детективом?

Она чуть не сказала «слишком долго», но вслух лишь произнесла:

— Все эти данные имеются в моем личном деле.

Она уже начинала подумывать, что произошла чудовищная ошибка. Пойти к одному психиатру, рекомендованному другим психиатром. Но она уверовала в Карин. По крайней мере, ей так казалось.

Гудмэн взглянул на бумаги на деревянном столе. Высокий мужчина, курчавый брюнет с голубыми глазами. Нос казался слишком крупным для его лица, усики, вероятно, были отпущены для равновесия. Оправа толстых линз гармонировала с цветом его волос. Он порылся в бумагах.

— О, я вижу, вас часто использовали в подразделении специального назначения, — сказал Гудмэн.

— Да.

— Подстава? Для отвлечения внимания?

— Да.

— И главным образом бригада по борьбе с изнасилованиями.

— Да, — сказана она.

«Сейчас он перейдет непосредственно к изнасилованию, — подумала Эйлин. — А потом доберется и до рапорта, где доложено о том, как изнасиловали саму меня. Все в деле, все же это есть в деле…»

— Итак, — сказал он, взглянув на нее и улыбнувшись, — что заставляет вас думать, что вам понравится работать в бригаде заложников?

— Я не совсем уверена, что понравится. Но вот Карин… Доктор Карин Левковиц…

— Знаю такую.

— Я несколько раз была у нее…

— И что же?

— Беседовала с ней. Ну, знаете, в «Опоссуме», выше этажом. Отделение по оказанию психологических услуг — сокращенно ОПУС. Отсюда и прозвище — «Опоссум». Так окрестили это важное учреждение полицейские, проходившие там целительный курс снятия психологических стрессов. Естественно, словечко «Опоссум», пущенное кем-то в оборот, проще выговорить, чем длинное ученое название. Оно и звучит, если хотите, веселее, более джазово, что ли. На пятом этаже. А офис Энни Роулз, бригада по борьбе с изнасилованиями, был на шестом.

«То, что поднимается, — подумалось Эйлин, — должно опускаться…»

— Карин считает, что работать в бригаде заложников будет для меня интереснее.

На самом же деле она сказала, что эта работа не так опасна.

— Что она имела в виду? — спросил Гудмэн. — Что значит — интереснее?

«Влепил в десятку, — отметила Эйлин, — умнее, чем я думала».

— За последнее время, — сказала она, — у меня было слишком много эмоциональных перегрузок.

— Это из-за стрельбы?

«Ну вот, начинается», — подумала Эйлин и сказала:

— Да, из-за стрельбы. И, кроме того, возникли кое-какие осложнения…

— Когда вы убили человека? — он не дал ей договорить.

Что ж, карты на стол. Она убила этого человека. Ну конечно же убила. Убила человека. Убила человека, который зарезал трех проституток и шел на нее с ножом… Лишила его жизни. Ее первая пуля угодила ему в грудь и швырнула к кровати. Она выстрелила еще раз и попала в плечо, это круто развернуло его, а потом Эйлин произвела третий выстрел, в бок, швырнувший тело на кровать… Тогда и она не могла понять, почему стреляла и стреляла в безжизненное тело, видя, как кровь хлещет по спине, и все время приговаривая:

— Я же дала тебе шанс, дала тебе шанс…

До тех пор, пока не израсходовала все патроны. Карин Левковиц потребовалось много времени, чтобы помочь ей понять — почему.

— Я убила его в октябре.

— Не в этом году?

— Нет, в октябре прошлого года. В Карнавальную ночь.

«Маска, кто ты? — подумала Эйлин. — Я же дала тебе шанс… Я же дала тебе шанс… Но дала ли?»

— Почему вы наблюдаетесь у доктора Левковиц?

Интересно, знаком ли он с Карин лично? И вообще, знают ли в этом городе все психиатры друг друга? А если так, обсуждал ли он с Карин то, о чем они говорили в течение последних месяцев?

— Я вижусь с Левковиц, потому что у меня проблемы с огнестрельным оружием. Я бы назвала это застенчивостью.

— Ага, — хмыкнул он.

— Я не хочу, чтобы у меня возникла необходимость убить еще кого-нибудь.

— Понятно.

— И не хочу больше быть подставой, наживкой. Эта работа дисквалифицирует полицейского из отряда спецназначения.

— Могу себе представить.

— Кстати, — заметила она, — я не в восторге от психиатров.

— Ну что ж, счастье, что я всего лишь Психолог, — сказал он, улыбаясь.

— Это одно и то же.

— Но вы же любите Карин?

— Да, — сказала она и, помолчав, добавила: — Она мне очень помогла.

«Надо оставаться в рамках, не перехлестывать», — тут же подумала Эйлин.

— Как именно она вам помогла? — спросил Гудмэн.

— Ну, существуют ведь и другие проблемы, помимо работы.

— Давайте сделаем так: в первую очередь поговорим о проблемах, связанных с работой.

— Я уже только что вам сказала: не хочу очутиться в ситуации, когда опять придется кого-нибудь убить.

— «Кого-нибудь убить». Хм.

— Ну, вообще, стрелять, убивать.

— Для вас это одно и то же?

— Если на вас нападают и у вас есть считанные секунды на размышление, то разницы нет. По-моему.

— Должно быть, очень страшненько.

— А это и было страшно.

— И вам до сих пор страшно?

— Да.

— Очень страшно, мисс Берк? Или — как?

— Очень.

«Теперь-то чего скрывать». Карин освободила ее от комплекса скрытности.

— Ага, очень. Потому что вы убили этого человека?

— Нет. Потому что меня изнасиловали. Я не хочу, чтобы меня опять изнасиловали. Убью любого, кто попытается это сделать. Вот я и не желаю быть… Словом, постоянно попадать в ситуацию, когда кто-нибудь попытается меня изнасиловать; при одной мысли об этом меня охватывает ужас. Ведь тогда придется убить насильника, а это… меня и приводит в ужас, я так думаю. Снова убить кого-то? Ну уж нет.

— Получается нечто вроде порочного круга, так?

— Если я останусь в спецназе, то — да.

— Поэтому вы и пришли к мысли о работе в бригаде заложников.

— Ну, это мысль Карин. Она сказала, что я должна все обговорить с вами. Все пересмотреть заново.