Против ветра! Андреевские флаги над Америкой. Русские против янки - Владимир Коваленко

– Если я вас правильно понял, сэр, вы предлагаете мне ад, – совершенно спокойно говорит Джексон, выслушав план командующего армией Северной Виргинии. – И я полагаю, сэр, что ваш план сработает. Но… при одном условии.

– Рад выслушать ваше мнение, мистер Джексон.

Не только выслушать. Еще и прислушаться.

– Я должен лично возглавить наступление, сэр. – Тон Джексона не оставлял шансов для возражений. Даже легендарному Седому Лису. – Я бы хотел лично встать во главе своей бригады. Если позволите, сэр.

– В другое время, мистер Джексон, я бы приказал запереть вас на гауптвахте, потому что вы, кажется, не осознаёте своей ценности для нашего дела. Но не сегодня, мистер Джексон. Потому что смысл нашей войны – отстоять право свободного человека принимать решения и нести за них ответственность.

Именно поэтому Юг не мог не восстать после избрания Линкольна. Республиканцы у власти, дележ земель на западе, даже налоги – все тлен по сравнению с главным. Тем, что в Союзе стало возможным избрать президента, не получив голоса ни одного южанина. Линкольн даже свою кандидатуру в Южных Штатах не выдвигал!

И Роберт-Э. Ли, сам будучи противником отделения и войны, прекрасно понимал сограждан, которые не стерпели подобного оборота дел, восстали – и назвали борьбу за право решать самим свою судьбу Делом Юга.

– Нам предстоит сойти в пекло, – повторяет Джексон, словно не услышав слов командира. – И я не позволю никому ступить в преисподнюю прежде, чем это сделаю я. Пройти сквозь ад можно лишь с верой в сердце и именем Господа на устах. Никому иному я не доверю эту работу, сэр. Даже вам.

– Поступайте так, как сочтете нужным и правильным в данной ситуации, сэр.

Роберт Ли вспомнил – точно так же они сидели на ящиках весной, под Чанселлорсвиллем. Командир второго корпуса тогда не просился в огонь, но ухитрился схлопотать пулю в левую руку. И черт знает сколько просвистело мимо. Потому, прежде чем его лучший офицер вышел, Ли придержал его:

– И еще, мистер Джексон. У меня к вам также будет просьба. Если позволите.

– Все что могу, сэр.

– Останьтесь в живых.

– Я постараюсь, сэр. Но обещать не могу.

Они ждали. Накануне солдатам бригады Каменной Стены не давали забыть о близком сражении лишь канонада да непрерывно текущий мимо поток раненых. Солдаты отдыхали, догадываясь – берегут. Для чего – все равно не угадать.

После полудня опустившаяся на поле боя тишина взорвалась канонадой, грохот заполнил все пространство вокруг, и даже в милях от полей Геттисберга собеседникам приходилось склоняться друг к другу, чтобы расслышать голоса в реве сотен орудий. Наступившая через два часа тишина показалась глухотой. Сквозь которую громом небесным прозвучала команда на построение – в линию.

– Примкнуть штыки!

По рядам бежит грозный, лязгающий шелест. Минута – и серо-желтый строй двинется вперед.

Из-за гребня пригорка, укрывшего бригаду от вражеского огня, вылетел на рыжем коне кто-то, за ним на рысях несколько офицеров и два-три ординарца. В руках у одного синий флажок с одинокой белой звездой. Бригада зашумела, приветствуя прежнего командира. Иные с удовольствием отмечали, что Джексон в ношеном мундире… не везет ему на обновки! Раз прифрантился – янки смяли бригаду Хилла, другой – получил пулю в левую руку. Но теперь снова здоров и собирается вести бригаду в бой. Как в старые времена. Соседи получили приказ… Нынешний командир бригады, Джеймс Уокер, не удивлен и не обижен. Когда-то, в Виргинском военном институте кадет Уокер искренне ненавидел преподавателя математики и не называл иначе, чем Дурак Том Джексон. Был и пущенный с крыши кирпич – мимо! – и вызов на дуэль. Завтра он будет ворчать, что командир корпуса отобрал у него славу… А сегодня встанет рядом, на шаг позади, и не будет поддержки крепче.

Впереди – миля ада. Чтобы Джексон Каменная Стена бросил в пекло своих парней, не встав рядом с ними? Это не про Старого Джека. Звучат привычные команды. Строй выравнивается. Но даже бестелесные ангелы не смогут пройти лежащее впереди поле и не полечь костьми! Генерал принялся искать в памяти знак. Не может быть, чтобы Господь оставил правое дело и не показал пути к победе. Заныла недавно зажившая рука, напоминая о прошлом сражении. Чанселлорсвилль! Лабиринт лесных дорог, ведущих к внезапной смерти и грозной славе, бригады и дивизии, которые некому и некогда строить в линии после очередной атаки. Тогда артиллерия северян ревела, как адский барабан, но потери оказались не слишком велики…

– Нет, – рука Джексона – здоровая – решительно рубит воздух. – Не линии! Я хочу стрелковые цепи. Густые. Так, чтобы на одного из моих ребят в рукопашной пришлось не больше троих янки. С троими они управятся…

Цепь подвигается вперед – неторопливо. Непривычно – не чувствовать рядом плеча товарища. Идешь, словно в одиночку. Руки крепче стискивают еще холодную винтовку. Пересвист свинца почти не производит впечатления на людей, привыкших слышать влажный треск, с которым пуля рвет тело соседа. Да и ядра чаще поднимают в воздух клочья земли, чем тела, мгновение назад бывшие товарищами. В иных головах свербит: «Какого черта эти умники заставляли нас смыкаться? Наступай мы по-старому, янки перебили бы половину…»

Но большинство думает лишь о том, чтобы удержать место в редком строю – цепь ровная, а сзади смотрят. Вторую цепь ведет Бульдог Уокер, храбрец под стать своей бригаде, а первую сам Джексон Каменная Стена. Спокойно ведет, не оглядываясь. И потому позор – отстать от него на глазах всей бригады и на глазах проклятых янки.

Бригада Каменной Стены идет, по очереди подставляя фланг – бригаде Стеннарда, бригаде Харроу, бригаде Холла… Пуль много, и многие находят своих жертв, но северянам приходится целиться. И кого они предпочитают взять на мушку?

Офицера. Еще лучше – генерала. Офицеры в бою погибают чаще, чем рядовые. А генералы чаще, чем офицеры. Это изменится, но сейчас, на залитом кровью поле Геттисберга, всхлипывающем под ногами, как потерявшийся в толпе ребенок, это так.

Однако статистика – американская наука! – сегодня не просто благосклонна к Джексону, она на него рукой махнула. Либо на истового протестанта опустился свыше покров, сквозь который пули проникать не осмеливаются…

С самого начала атаки генерал шагает в первой цепи бывшей своей бригады, и можно лишь догадываться, сколько стрелков-северян пытаются войти в анналы истории, застрелив легендарного Каменную Стену Джексона. Не преуспел пока ни один.

Вот вражеская бомба превратила в кровавую пыль одного из вестовых, снесла ординарца, подошедшего что-то сказать, – Джексона лишь обдало красными брызгами и обрывками серого мундира. В двух десятках шагов позади, во второй линии, получил пулю в плечо и убыл в тыл нынешний командир бригады Стоунуолла. Знамя бригады дважды перешло из рук в руки, как эстафета славы и смерти, а Джексон остается невредим. Мундир пробит в нескольких местах, в каблуке правого сапога засела пуля – генерал вряд ли вообще это заметил. Был занят, считал – сколько северян придется на каждого из парней первой линии в рукопашной. Пятеро? Семеро? И не станет ли встречный огонь северян тем арифметическим действием, что сломает все расчеты южных командиров…

Но вот – рубеж. До позиций янки осталось примерно триста ярдов. Самых трудных, самых кровавых. Кровавых потому, что триста ярдов – оптимальная дистанция для огня картечью, да и пехота хоть и принуждена тратить время на прицеливание, может садить без поправок; трудных потому, что у людей, что идут сейчас в поредевших цепях, есть запас прочности, безграничный по меркам мирного времени, но медленно истаивающий здесь – с каждым пройденным шагом, с каждым павшим товарищем…

Джексон оглянулся назад. По неуловимым, понятным только ему признакам – как впиваются руки в приклады винтовок, как укорачивают солдаты шаг – он видел, что бойцы достигли предела человеческих сил. Дальше их ведет нечто большее, чем воля или отвага.

Что?

Он и сам не знал…

– Слушай меня! – рявкнул Джексон, перекрывая гром битвы. – Передай по цепи: делай, как я!

И, полуобернувшись к жидким серым шеренгам, генерал процитировал первую строчку из 22-го псалма Давида, именуемого также пастушеским псалмом: «Господь – Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться: Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего!»

– «…на злачных пажитях и водит меня к водам тихим…» – нестройно отозвались ближайшие к нему серые ряды.

Там, за невысокой стеной, возникло движение, и огонь северян ослаб. Джексон не знал, что там случилось, но голос его вырос, заполнил собой ту полоску, что осталась от пройденных наискосок равнин преисподней. Опасность словно исчезла, и даже гибель товарищей порождает лишь холодное желание дойти. За всех, кто не пересек поле.