Против ветра! Андреевские флаги над Америкой. Русские против янки - Владимир Коваленко

Хозяин подпалубных бездн чуть прищурился. Видел бы его Алексеев… Не обиженный жизнью человечек – истинный отец своим людям, благодаря которому преисподняя превращается в место службы, трудной, но достойной.

– Я пожилой человек, и мне, что бы я ни ворчал, поздно переучиваться. Тебе – в самый раз. С машинами знаком, научись и с людьми ладить. Старший помощник… Знаешь, сколько механиков за такой перевод удавятся?

Много. Все, кто не мог выбрать Морской корпус и оказался при машине не по велению сердца… Мецишевские же способны были потрясти старинными золотыми грамотами. Не под кустом найдены! Но во всяком деле найдется человек, выбирающий трудный путь не из принуждения, но по призванию. Тот, что мечтает не о соленом ветре в лицо, а о мощной машине, послушной каждому приказу.

– Мне нравится моя служба.

– Что значит – нравится не нравится? Вы русский офицер! Кто-то должен присмотреть за Алексеевым на мостике. Вчерашний гардемарин… Того и гляди дров наломает. Но – рвется в дело. Знаете, отчего ему на замену не нашлось ни одного лейтенанта? А вот чтоб сидел здесь, в Чарлстоне, и чинился до конца войны. Для того у нас из экипажа и сотню лучших матросов выдернули. Чтоб, даже если починится, не мог паруса поставить… Чего не учли: он хитрый. Помните, как этот обормот мне крошки в кровать подал? Ведь догадался, как брандспойт заставить насухую воздух качать. Так вот – он узнал, что Копытов с компанией обсуждали, как бы царя не огорчить гибелью отпрыска… Теперь рвется в бой. И есть надежда, что вместо механиков предметом его злых шуток станут враги отечества. Уже стали – вот его первая: раз на «Невском» паруса ставить больше некому, так и черт с ними. Старые пушки тоже долой! На их место поставить что-нибудь, что дырявило бы мониторы насквозь…

Старший механик остановился – перевести дух, и Мецишевский уточнил:

– А откуда вы знаете про разговоры командующего эскадрой, Николай Федорович?

– При мне он это обсуждал, – буркнул тот, – да что там говорить – со мной. Господин капитан-лейтенант по себе судить изволили: знали мое отношение к царенышу… но не к службе-с! Николай Васильевич нас союзникам вроде кости бросил. Лучшую машину и лучшие обводы русского флота – гнить в качестве брандвахты. Вот тогда я решил, что «Невскому» куда лучше пойдет в качестве командира шкодливый мальчишка, нежели, прости, Господи, politikan.

Отсутствующее – увы, до времени – в русском языке слово «механик» словно выплюнул.

– Но почему…

– Я не пошел к нему в помощники? По той же причине. Не гожусь. Корабль после перестройки окажется чем-то новым, какого не бывало. Вроде же «Виргинии». На мостике нужны люди без шор на глазах… Вы же человек хотя и молодой, но послужить успели, глупость из головы выветрилась. С новым делом разберетесь быстрей меня. Кого мне еще наверх отдать? Верхотурова? Зимана? Извини, но ты – лучше.

– Я? Но я поляк!

– Да хоть негр. Адам, я тебя знаю. Ты же пулю в лоб пустишь, но присягу соблюдешь до донышка. Так?

– То так… – от волнения у Мецишевского проскочил родной язык.

– А раз так… Штабс-капитан Мецишеский! Сми-и-ир-на! Левое плечо вперед! Церемониальным маршем! На мостик, шагом – марш!

Мостика, правда, никакого не было. Зато имелся мечущийся по обращенному в большую стройку кораблю капитан. Увидел, руку протянул:

– Сегодня не виделись… Ну, передумали?

Как перестал суетиться – словно застыл. Пожатие, как всегда, неожиданно мягкое. Уговаривающее. Такое, словно Алексеев не считает нужным хвастаться силой, которая – есть. Не только и не столько в мускулах.

Кивок вышел сам собой.

– И все же – я поляк.

Голова склоняется набок – и нет заботливого капитана. Есть мальчишка, почти ребенок. Шкода!

– Правда? Почему не доложили своевременно?

Но прежде чем в мозгу возникает ответ, недавний гардемарин вновь превращается в капитана.

– Шучу, пан Адам. Ну, право, неужели я об этом не знал? Польский народ временами рождает людей, одаренных острейшим чувством чести. Когда Николай Федорович отказался от должности, он рекомендовал мне вас именно в этом качестве, чем очень меня порадовал. Вам как старшему помощнику предстоит работать не столько с машинами, сколько с людьми, и тут нужен человек с живой душой и, как выражаются наши чарлстонские друзья, тонкой кожей. Сам я, как знаете, таким даром не обладаю. А потому мне и нужна ваша помощь…

Добрые слова обернулись вялотекущим кошмаром. Но взявшись – делай. И какой смысл бежать к капитану с разными мелочами, когда он учит будущих офицеров? Нарезные орудия внове для него самого. Может быть, поэтому после ремонта «Александр Невский» получит пушки одного типа: семидюймовки Уэрты. Их отливают и высверливают здесь же, в Чарлстоне. И если заменить подбитую пушку Армстронга или Блэйкли, вовремя вывезенную из Англии, будет нечем, этим всегда найдется замена. Снаряды к ним тоже снаряжают по всему Югу – значит, любой порт от мексиканской границы до северного фронта всегда восполнит запас. Калибр? Ну, тут все просто. Семидюймовку можно зарядить безо всякой механики, и быстро. А броню северных мониторов она пробивать должна… Зачем брать больше?

Такие вопросы и решает капитан. Где взять пушки, откуда добыть броню, в какой район выйти на крейсерство. Мецишевскому достались вопросы приземленнее.

Вот матросы ворчат у котлов. Вслух пока не жалуются, но русский человек терпелив. И спаси царица небесная исчерпать его терпение. Вот и приходится – слушать. Капитан, конечно, послеживает. Завтракает из матросского котла. Но выяснить настроение подробно и принять меры – работа старпома.

– Разве это еда? Рис да рис… Хлебушка нет совсем.

Если бы дело ограничивалось разговорами! Но врач, выслушав, неожиданно нахмурился:

– Верно, – сказал, – в связи с непривычной пищей можно ожидать всплеска желудочных и кишечных заболеваний. Мне сообщили из госпиталя: раненые с эскадры почти не прибавляют в весе… Того и гляди православных могил на местном кладбище прибавится.

– Что же делать?

Доктор ненадолго задумался:

– Фрукты нам таскают союзники – бесплатно. Хорошо бы намекнуть, что лимоны и апельсины нам сейчас всего полезней… Для начала – вскрыть ящики с сухарями. У нас их запасено на год! С ржаным сухарем и рис с кукурузой пойдут… А так – ищите хлеб, Адам Филиппович. Лучше бы ржаной, но пойдет и пшеничный.

Вскрыли сухари – как в походе. Так же, как и в походе, оказалось – упаковка пропустила сырость. В половине плесень, эти сразу за борт. В других морские черви.

– Сойдут, – сказал врач, – но червей нужно вытряхивать.

Тут Адам и взял его за лацканы. Сказал пару ласковых – по-русски и по-польски. Но тот стоял на своем:

– Без сухаря смертность будет выше, – и: – Ищите хлеб, штабс-капитан.

– Но отчего? – уныло спросил старпом. – Опять воровство?

Доктор развел руками:

– Секретность. Корабль готовили к короткому плаванию по Балтике. Вот маркировки. Все горящее отдали, чтоб не списывать… Ваш предшественник, царствие ему небесное, тоже не знал, что предстоит дальний поход, потому все это принял. Поверьте, кораблю гораздо проще списать провиант, чем береговому складу. Потому – общая практика.

– Ясно… Простите, доктор. Но с этой, как вы выражаетесь, практикой придется покончить.

– Не стоит извинений, Адам Филиппович. Это не вы бранились – должность. А к интендантским делам вы просто не привыкли.

– К дурному питанию вверенного мне экипажа, смею надеяться, мне привыкать не придется… Но на мысль вы меня навели!

Спина Мецишевского еще ощущала недоверчивый взгляд врача: «А куда ты денешься?», когда навстречу из-за стола приподнялся начальник чарлстонского интендантства. Этого явно никто не смеет называть тыловой крысой: правый рукав серого мундира пуст. Вот почему у него такой страшный почерк!

– Хлеб? Здесь хлебом зовут рис… Но проблему я понимаю. Не поверите, мы кормим пленных янки лучше, чем солдат на фронте, а они мрут. Именно потому, что не могут приспособиться к нашей пище.

– Вот, – бухнул на стол изъеденный вредителями сухарь Мецишевский, – это нам приходится выдавать к рису и кукурузе… Мы вообще союзники или как?

– Еще как! – отвечал ему однорукий майор, рассматривая произведение русских коллег. Потом спрятал сухарь в стол. – Два месяца в условиях сырости и все еще пригоден в пищу… Наши галеты портятся быстрее. Конфедерация будет рада ознакомиться с русским опытом. Вы не знаете, можно ли достичь подобного эффекта с изделиями из рисовой или кукурузной муки? Ржаной у нас нет. Не растет.

– Проверим… – буркнул Мецишевский, – может, у вас хоть мельницы есть? Чтобы заново растереть это в муку и перепечь.