Маркиз должен жениться - Сабрина Джеффрис

Прежняя жизнь кончилась.

Глава 1

Илинг,

1825 год

Оливер смотрел из окна библиотеки Холстед-Холла. Пасмурный зимний день лишь усугублял мрачное настроение маркиза. Тяжелые воспоминания так и лезли наружу из самого дальнего чулана памяти, где он их обычно хранил. В городе Оливер чувствовал себя лучше — там легче забыться среди веселых девиц и пьяного разгула. Правда, этого хватало ненадолго.

Хотя семейная драма случилась девятнадцать лет назад, ее отголоски еще не стихли.

В ту ночь бабушка объявила гостям, что мать уехала в охотничий домик, чтобы побыть наедине с собой, и там заснула. Ночью, разбуженная шумом, она решила, что в доме грабитель, и выстрелила, тут же обнаружив, что убила своего мужа. Впав в безумие от отчаяния, она застрелилась.

Объяснение звучало не слишком убедительно. Пересуды и домыслы так и не улеглись. Многие догадывались о правде. Бабушка приказала Оливеру и остальным детям никогда не обсуждать эту тему, даже между собой, чтобы скандал быстрее забылся. Однако Оливеру часто казалось, что она так говорит, потому что винит в случившемся его, своего старшего внука. Иначе зачем она недавно отменила свое распоряжение и стала вдруг расспрашивать его о ссоре с матерью? Оливер, разумеется, ничего ей не рассказал, он даже думать об этом не мог.

Маркиз развернулся и прошелся вдоль стола, за которым в ожидании бабушки сидели его братья и сестры. О Боже, зачем она попросила их собраться именно здесь? Холстед-Холл всегда будил в нем чувство вины, Оливер как мог избегал его. Много лет дом стоял заколоченным. Воздух был пропитан запахом плесени. В доме было холодно, как в погребе. Только в одной комнате мебель стояла без чехлов, там управляющий занимался текущими делами. Для этой встречи пришлось снимать чехлы здесь, а ведь бабушка вполне могла пригласить их в свой городской дом.

В прежние времена Оливер отказался бы от поездки в свое заброшенное имение. Но три дня назад с его братом Гейбриелом произошел несчастный случай, и теперь братья и сестры чувствовали, что с бабушкой надо вести себя осторожнее. Она молчала о происшествии, а это было ей несвойственно. Что-то затевалось, и Оливер подозревал, что им всем это придется не по душе.

— Как твое плечо? — спросила Гейба их сестра Минерва.

— А как ты думаешь? — ворчливо отозвался тот. Руку он держал на перевязи. Черный костюм для верховой езды был помят, тусклые темные волосы, как всегда, взлохмачены. — Дьявольски больно.

— Что ты фыркаешь? Не я же неслась как сумасшедшая и чуть не убилась до смерти!

Двадцативосьмилетняя Минерва была средней из детей — на четыре года моложе Джаррета, второго из братьев, на два года старше Гейба и на четыре — старше Селии, самой младшей. Но как старшая из девочек, Минерва всегда стремилась опекать остальных. Она даже внешне была похожа на мать — та же молочно-белая кожа, те же золотисто-каштановые волосы и темно-зеленые глаза. У Гейба такие же. А вот Оливер на этих двоих совсем не похож. Внешность он унаследовал от их отца, наполовину итальянца, — темные глаза, черные волосы, смуглая кожа. И мрак в сердце.

— Тебе повезло, что лейтенант Четуин вовремя придержал лошадь, — заявила Гейбу Селия, которая выглядела бледной копией Оливера. Казалось, кто-то добавил ложку сливок в черный кофе. И глаза у нее были светло-карие. — Говорят, у него больше храбрости, чем ума.

— Тогда они с Гейбом — отличная пара, — прорычал Оливер.

— Оставь его в покое, слышишь! — Джаррет бросился на защиту брата. В его внешности сливались черты обоих родителей: черные волосы, сине-зеленые глаза, но никакого намека на итальянские корни, не то что у Оливера. — Ты его все время пилишь, с самого дня той дурацкой скачки. Он был просто пьян. Ты должен бы понимать, что это такое.

Оливер резко обернулся к Джаррету:

— Да, но ты-то не был пьян. И ты позволил ему…

— Джаррет не виноват, — вмешался Гейб. — Четуин бросил мне вызов. Если бы я не согласился, он назвал бы меня трусом.

— Лучше быть трусом, чем покойником, — раздраженно бросил Оливер. Доводы брата казались ему глупостью. Жизнь важнее, чем все остальное. Ею не стоит рисковать ни ради женщины, ни ради чести, ни ради репутации. Жаль, что он так и не сумел внушить это своим бестолковым братцам.

Гейбу особенно следовало подумать. Гонка проходила на самой опасной в Лондоне беговой дорожке. Ее обрамляли два больших утеса, и располагались они так близко, что в просвете помещался только один экипаж. Наездник, чтобы не разбиться о камни, должен успеть затормозить в последний момент. Многие не успевали.

Лондонские повесы называли это «проскочить в игольное ушко», а Оливер — «сбрендить». Конечно, Четуин успел придержать лошадь, но коляска Гейба зацепилась за один из утесов. Колесо отвалилось, и фаэтон превратился в груду щепок, клочков кожи и перекрученного металла. Лошади, слава Богу, не пострадали, а Гейб отделался переломом ключицы.

— Четуин оскорбил не только меня! — Гейб упрямо выпятил подбородок. — Сказал, что я испугаюсь скачек потому, что я такой же трус, как наша мать, которая стреляла по теням. — Голос Гейба дрожал от бешенства. — Он назвал ее холстедской убийцей!

При этом упоминании давнего семейного скандала все замерли. Оливер стиснул зубы.

— Она умерла много лет назад. Тебе ни к чему защищать ее честь.

Лицо Гейба окаменело.

— Кто-то должен это делать. Ты же не хочешь.

Это правда. Он не хочет. Она совершила немыслимое. Он никогда не простит ее. А себя он не простит за то, что допустил такое.

Дверь распахнулась. В библиотеку вошла бабушка. За ней следовал семейный поверенный Элиас Богг. Молодежь затаила дыхание. Присутствие адвоката не сулило ничего хорошего.

Богг опустился на стул. Бабушка остановилась во главе стола и обвела внуков усталым взглядом. Оливер испытал новый приступ вины. Бабушке был всего семьдесят один год, но выглядела она гораздо старше. Казалось, груз ответственности давит на ее хрупкие плечи и она сгибается под его тяжестью.

Оливер давно уговаривал ее оставить руководство семейной пивоварней, которую основал дед, и нанять управляющего, но она отказывалась, говорила, что ей нравится работать, иначе, чем она станет заниматься — сидеть в деревне и вышивать?

Возможно, у нее были причины так говорить. Эстер, или Хетти Пламтри, происходила из тех, кого называют простонародьем. Ее родители держали таверну. Там Эстер и встретила будущего мужа. Вдвоем они превратили пивоварню Пламтри в настоящую пивную империю, доходы с которой позволили их дочери Пруденс получить образование в самой лучшей школе для молодых леди и позже заполучить в мужья промотавшегося маркиза.