Новый аттракцион - Михаил Чулаки

Степан Васильевич лежал наедине со своими думами, пока Валя вышла погулять с Диком. По утрам обычно гуляет она, потому что любит вставать рано, энергия в ней бурлит с утра, а Степан Васильевич, никогда не ходивший к девяти на службу, привык залеживаться.

Но вот послышался ключ в двери, а потом шаги когтистых лап в прихожей - пришли.

- Ты подумай, Степа! - жена вошла в спальню, как была, в пальто. - Ты подумай, кто-то к нам на лестницу коробку со щенками подбросил. Это Дик их почуял, наверх меня потянул. Стоит коробка на самом верху, знаешь, перед дверью на чердак. Пятеро сидят, уже смотрят своими глазенками, головенками вертят. Ну какие подлые люди!

У Степана Васильевича с женой полное согласие в любви к собакам.

- Подкинули, сбросили с себя ответственность, - не могла успокоиться Валя. - Сами не утопили в первый момент, сами не пристроили - думайте, добрые люди! Чего будем делать с ними?

- Что же мы можем сделать?

- Ну, устроить куда-то. Там же и мальчишки их найдут, станут таскать на руках, заиграют, затискают, и просто дворники могут вышвырнуть. Для них это - грязь. Лучше бы людскую грязь убирали!

- А они хоть какой породы?

- Кто ж их разберет? Скорее, никакой. Светленькие, пятнистые. Лапки тоненькие, не как у Дика были, помнишь? Сам маленький, а каждая лапа как у львенка. Были бы породистые, их бы продавали за доллары, а не на лестницу подкидывали. Может, возьмем пока, будем пристраивать? И Дик не против, он их облизал. Да и нашел их сам, меня привел.

- Будем их пристраивать и никуда не пристроим, потому что безродные никому не нужны, всем породы подавай. А они вырастут, что тогда делать будем? Если маленьких не пристроим, то уж взрослые точно никому не нужны. И мы что, с пятерыми дворняжками останемся? Нам, прости, просто не прокормить.

Но Валю столь очевидный довод убедил не совсем.

- Так что же, пусть погибают? Буквально на наших глазах?

- Может, кто-то возьмет? Не всех оптом, а разберут по одному? Ну если очень тебе понравились и Дик не против, возьми одного. Одного маленького прокормим как-нибудь. Мы одного, другие по одному. Нельзя же на себя взваливать больше, чем можем потянуть. А если какие-то погибнут, ну, значит, судьба. Лучше погибнуть в младенчестве, чем потом бездомными мыкаться, садистам в руки попадать.

- Ты, как всегда, очень разумно всё расставил, - скорее с осуждением сказала Валя. - В другие времена мы бы могли! Помнишь, я как раз думала, что нужно дачу купить, и деньги уже были. А теперь ни дачи, ни тех денег, всё псу под хвост пошло. За городом могли бы и нескольких животин держать. А теперь, конечно, куда же нам лишних пятеро в квартиру. Но все-таки судьба, что Дик их вынюхал. Пойди, выбери, если так.

- Да возьми сама, какой тебе больше понравится. Самого сильного, активного.

- Вот уж наоборот! Если спасать, надо самого слабенького взять, которого никто, кроме нас, не возьмет. А других, может, и разберут жильцы. Я им снесу кашки и посмотрю, кто как ест.

В семье Степан Васильевич всегда принимает стратегические решения. Вот твердо сказал: нельзя всех брать. Действительно, вырастут, никто не возьмет - и что с такой оравой делать? А уж подробности он всегда предоставляет на усмотрение жены. Поэтому смотреть щенков он не пошел. Рассудил он абсолютно правильно: ну увидит, погладит - трудно будет потом бросить и забыть. В Степане Васильевиче иногда прорывается некоторая слабонервность. А чего не видишь - о том и душа не болит.

Валя отнесла подкидышам каши и вернулась с приобретением:

- Ты посмотри, какое чудонько! Все на кашу набросились и ее оттеснили. Четверо в миску мордами, а ей уже не подойти. Она лезет сзади, повизгивает. Значит, она вот и есть самая слабенькая.

Существо, и без того крошечное, совсем терялось на давно уже необъятных просторах Валиной груди. С годами жена постепенно приобрела весьма громоздкие габариты, которые уже не зависели от обилия или скудности ежедневной пищи, - собственная конституция есть высший закон не только для страны...

Новоявленное существо бойко смотрело черными глазками и казалось вполне довольным внезапным поворотом своей судьбы.

Вот и появилась в доме Феня, названная так Степаном Васильевичем за большие уши: есть такая смешная большеухая лисичка - фенек.

Коробка наверху простояла четыре дня. Валентина Егоровна носила малышам кашу, еще один щенок исчез на второй день - наоборот, самый сильный, так что оправдался ее расчет, что нормальные люди выберут бойкого и жизнеспособного друга человека. А потом коробка с тремя остававшимися маленькими обитателями исчезла. Хотелось думать, что кто-то мог взять всех разом, хотя бы чтобы продать - многие сейчас на улицах торгуют щенками или котятами, особенно пьяницы; но куда вероятнее, что дворники обнаружили наконец незаконных поселенцев и выкинули коробку со всем содержимым, потому что дворники не любят непрописанных жильцов на лестницах. Двуногих бомжей дворники часто боятся и не трогают, хотя от них-то и грязь, и прямая опасность, а на четвероногих отыгрываются - как и обычно, на беззащитных. Братья и сестры исчезли, а Феня осталась. Повезло ей, попала пусть в бедную, но культурную семью. Даже в известную, хотя ей мирская слава безразлична, надо думать.

Дик малышку опекал: вылизывал шерстку и зализывал за ней кучки, словно бы торопясь скрыть детские грешки от хозяев, чтобы те не рассердились. И Валентина Егоровна старания Дика одобряла, поскольку он таким образом сильно облегчал ей жизнь: ведь убирать пришлось бы не мужу, а ей, естественно: известный, хотя бы и в прошлом, писатель до такой прозы не опускался.

В детскую мисочку Дик тоже не лез, хотя туда попадала более нежная и вкусная пища, какой, по теперешней бедности, не доставалось ему. Зато Феня всегда бежала проверить, а что там в миске у Дика, убеждалась, что ее завтрак лучше, и возвращалась к своей посуде, тоненько рыча на всякий случай: "Не тронь! Мое!"

- Хорошая Феня собака, но все-таки немножко стервочка, - обобщил свои наблюдения Степан Васильевич.

- Просто у нее в генах заложено: не упустить чего. Бездомность у нее в генах, надо же понимать!

Степан Васильевич собак любит, но при этом трезво допускает, что достоинства в них бывают разные, а Валя всех считает добрейшими и умнющими и оправдывает во всем.

- Лопает много, ее надо Фенелопой называть, - примирительно обобщил Степан Васильевич.

- Потому что у щенков сытости нет. Тем более, если бездомность в генах.

Валя как ухватится за одно слово, так и не может отвязаться. "Гены", видите ли. А на самом деле, наследственность - штука совсем непонятная.

Степан Васильевич всегда пил только в гостях и по необходимости, что далеко не для всех писателей характерно, Валя тоже к этому популярному делу равнодушна, а в сыне их проявились почему-то совсем другие склонности. Откуда только гены взялись?!

Их с Валей единственный сын Саша погиб в сильно пьяном виде. С новой толстой книги Степан Васильевич подарил Сашке машину, маленький "Москвич", уж больно Сашка просил, не мог оторваться от руля отцовской "Волги", обещал сдать все экзамены, которых столько умудрился задолжать в университете, что его уже собирались выгонять несмотря на просьбы уважаемого отца, - словом, сыграл на родительских чувствах. Тогда собственный "Москвич" у студента казался невероятным развратом, Сашку стали обзывать "золотой молодежью" и хотели разбирать Степана Радина на партийном собрании, но до собрания Сашка не дожил, у него и впрямь закружилась голова, он подумал, что всё ему дозволено: друзья, девочки, пьянки-гулянки, - и путь его на скорости под сотню пересекся с равнодушным несокрушимым бульдозером. Бульдозер сразу и не заметил нечаянного соприкосновения, а "Москвич" с Сашкой - в гармошку... С чего это в сыне завелось, чья в нем взыграла порода? Степа Мохнаткин и в молодости загулами не страдал, да и все прежние Мохнаткины - и отец, и дед были скромными, трезвыми, работящими. Такая вот история с генами.

Породу Фени определить так и не удалось. Она была не совсем гладкошерстой, как левретка, но и далеко ей было до болонистой курчавости. Растопыренных ушей ее хватило бы на большую лайку, но ростом она была меньше фокстерьера. Хвост висячий, мордочка острая, вытянутая. Цвета светлого, но не белого, а палевого - в общем, всего в ней намешано понемногу.

Чуть выросши, Феня стала бесцеремонно приставать к хозяевам, когда те садились за стол. Дик себе такого никогда не позволял. Но маленькую и смешную Феню не хватало духу прогнать и наказывать. Она поднималась на задние лапки, цеплялась передними за край стола - просила. Сунуть нос в тарелки недоставало роста, а то бы, наверное, не постеснялась. Не дотягиваясь до тарелки, она переставляла лапы с края стола на хозяйские колени и подталкивала носом руку, несущую ложку ко рту, - прямо под локоть поддавать приспособилась, хитрюга такая! Приходилось Феню осторожно возвращать на пол, чтобы не пролить суп от ее толчков, но Феня не смущалась, протягивала лапу - дескать, не сердись, помиримся.