Крики за стеной - Кирилл Зоркий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я буду кричать! Я буду кричать так, что у тебя уши истекут кровью! Ты схватишься за голову и будешь просить меня прекратить!
– Гы-гы-гы-гы. Валяй! Я уже давно привык к твоему противному писку!
– АААААААААА! ХАААААААААА! АААААААААА!
– Ла-ла-ла-ла-ла. Ничего не слышу. В квартиру проник комарик? Надо его прихлопнуть!
– АААААААААААААААААААААААААААААААА!
Стены звенели от терзающего рева. Где-то вдалеке слышался детский плач. Всякий, кто слышал сию адскую пьесу, инстинктивно вжал голову в плечи и затаился, словно боялся попасть под раздачу. В издаваемом шуме уже мало кто мог бы опознать звуки мыслящих существ.
Игра не ладилась. Ярослав и Владислав сидели подавленные. Любая шутка или завязка диалога казались неуместными. Незримый смог, источаемый проблемной квартирой, затянул своей чернотой блеск в глазах непричастных окружающих. Он проникал в горло, рождая там неприятный тяжёлый ком. Посредством проводов сочился он и в комнату Влада:
– Блин, Ярик, я так больше не могу. Гамать под такие скримеры нереально. Без обид. Давай, может быть, в следующий раз? – вымученно произнес он. Дальний друг очень хотел найти понимание в желании оставить товарища в одиночестве.
– Да, давай лучше в следующий раз. У самого настроение пропало. Сорян, что так получилось, – виновато согласился с ним Ярик. В этот момент он сожалел, что не живет где-то в далеком малолюдном хуторе. Сожалел, что среди всех домов в городе его угораздило заселиться именно в этот. – Давай, пока!
– Пока!
Приятель отключился, и наш геймер остался один в помещении. Он свернул игру и отрыл новости. Стало хуже. Попытки абстрагироваться не увенчались успехом. Ярослав сидел прямо напротив жуткой стены, из которой доносились зловещие возгласы. Он остался с ней один на один. Он был вынужден выслушивать все её порождения. Однако куда страшнее было осознавать, что за этим тонким барьером располагаются двое людей, готовых без малейшей жалости растерзать друг друга:
– Выпьем за то, чтобы ты копыта откинула. Чокаясь!
– Ты совсем ополоумел? Не буду я за такое пить. Не буду!
– Ахахаха, будешь!
– Отдай мою рюмку! Отдай! Отда-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-й!
– А всё. Стаканы стукнулись. Рано или поздно ты выпьешь оттуда за свою кончину!
После секундной паузы зазвенело стекло.
– Теперь никто оттуда не выпьет! Никто!
– Ты че вытворила, собака? Совсем уже без цепи озверела? За свои деньги новую рюмку мне купишь!
– Расстроился, да? Расстроился! Твоя обрыганная посуда, значит, тебе важна? Вот тебе! – звон керамики выстрелил по щелчку последней фразы. – Вот тебе, псина! Вот тебе за мои мучения! Вот тебе за издевательства! Вот тебе за то, что не считаешь меня человеком!
Ругательства ураганом сметали кухонную утварь, разбивая её вдребезги об пол. По оценкам Ярослава, от такого количества битой посуды в комнате за стеной уже образовалось минное поле. “Во дела! – думал он. – Этот конфликт усугубляется в геометрической прогрессии. Может, вмешается? Позвонить куда следует… Нехорошо на людей стучать. Мне ведь они ничего плохого не сделали. Да, шумно. Но и с моей квартиры, честно говоря, иногда бывают шумы по пятницам… Они взрослые люди, Ярик. Они как-то дожили до своего возраста. А это значит, что в конечном счете разрулится всё. Покричат, побьют посуду и утихомирятся. Не стоит так волноваться. Обычная семейная ссора. Такие у всех бывают…”
– Ну всё, убожество, ты нарвалось! Совсем уже краёв не знаешь!
– Ни шагу ближе! Ни шагу! Я буду защищать себя!
– Положи нож, психованная! С твоей больной башкой брать в руки острые предметы противопоказано!
– Уйди! Уйди! Уйди! Уйди! Уйди! Уйди!
– Ты думаешь, что какой-то мелкий кусок металла испугает меня? Да я такие осколки нержавейки использую как зубочистки!
– Пусти! Пусти руку! Или я за себя не отвечаю!
– Куда ты тычишь… Опа! Выкинем-ка теперь эту штуку подальше. И начнём урок смирения!
– А-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и!
– На! На! – выкрикивал дикий мужской голос с каждым звуком глухого удара. – Получи, что заслужила!
Физического насилия в паре метров от себя Ярослав уже терпеть не мог. Усмирив в себе парализующий страх, он резко вскочил и побежал менять ситуацию. От двери квартиры, где юноша жил, ему пришлось сделать всего пару метров. Там располагалась бывалая деревянная дверь с облезлой обивкой. Скромный интервентор ткнул пальцем в черный пластмассовый звонок и стал ждать результата. Продолжительное электронное кряхтение в конечном счете привело к обеспокоенному молчанию внутри. Следом незакрытая дверь распахнулась.
За порогом стоял невысокий лысеющий мужчина с мутными, как кисель, глазами. Далеко за его спиной опиралась на стену женщина средних лет с засаленными черными волосами. Она обеими руками закрывала лицо и заметно покачивалась вперед-назад. Где-то в глубине помещения тихо плакал ребенок, на которого никто уже давно не обращал внимания.
– Че? Кто? – осторожно начал разговор мужчина.
– Сосед ваш я. У вас тут всё нормально?
– А! Молодой, ты, что ли? Нормально всё. Всё под контролем.
– Точно нормально? – продолжал допытывать Ярослав, обращаясь к женщине вдалеке.
– Да, – с трудом выпалила она.
– Да говорю же тебе, молодой: всё нормально. Не лезь в чужую личную жизнь.
– Ладно, извините, за беспокойство, – закатив глаза, отчеканил “молодой”. – Больше вопросов нет.
– Давай иди! – пробурчал напоследок сосед и захлопнул дверь.
Ярослав вернулся в квартиру. Результатом своего вмешательства он остался доволен: разбираться не пришлось, серьёзных травм никто получить не успел, крики притихли. Его звонок однозначно немного отрезвил застенных обитателей. И ссора начала утихать:
– Ишь молодой какой наглый. Нос к нам совать вздумал. Не знает жизни еще совсем… Успокой своего спиногрыза уже наконец. И сама успокойся. Я в толчок пошёл – едва слышался мужской голос.
И пару минут Ярослав мог наслаждаться тишиной. Однако затем младенческий плач из недр адской квартиры приблизился к злосчастной бетонной перегородке. Жалобные крики невинного дитя выбивали душу из тела, вызывая необузданную волну грусти и сострадания. Но кроме живых воплей младенца с той стороны стены доносились еще и мертвые звуки. Полные безысходности прерывающиеся всхлипывания и скулёж. Обладательница сих выплёскивающихся наружу страданий уже давно утратила способность плакать. Они оголяли её умершее опустошенное нутро.
Ярослав не понимал, как так можно жить. Не понимал, как до такого состояния люди могли дойти. И до костей боялся, что через десяток лет он станет таким же.
Мужской голос тем временем вернулся. После пары невнятных фраз и неуклюжего звона бутылки он принялся хозяйничать:
– Ну че ты… ик… хнычешь? За дело же получила? Ик! За дело!
– Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы.
– А что ты хотела? Ты же знала… ик… к кому идешь. Предыду-щий хахаль твой повежли-вее, может, был и все дела… Но как ребенком запахло сразу свинтил! А я? А я тебя принял! Ик! С улицы пригрел! Крышу над головой дал! И тебе, и твоему прицепу! Замёрзла бы… без меня ты. Ик! Так?
– Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы.
– И что я взамен хочу? Ты знаешь! По-слу-ша-ик-ние… по-слу-ша-ик-ние… послушание, короче! – с третьей попытки слово было произнесено правильно. – Ты понимаешь это?
– Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы.
– Понимаешь! – интерпретировал мужской голос скулёж как
