Отцы Ели Кислый Виноград. Третий Лабиринт - Фаня Шифман

К вечеру Ширли окончательно проснулась, почувствовав себя лучше, и встала. Она приняла душ, оделась, собрала свои вещи и медленно спустилась в кухню. Там сидели родители и о чём-то взволнованно переговаривались тихими голосами. При её появлении они замолкли. Девочка не стала ни о чём спрашивать, она вообще молчала, когда мама подавала ей ужин, равнодушно жевала и глотала, не ощущая вкуса.

Родители неловко молчали, изредка переглядываясь между собой. Потом несмело начали разговор. Ширли молчала, даже вроде не очень вслушиваясь в то, о чём они ей говорили, в чём пытались убедить. Разве что, услышав слово "Австралия", резко качнула головой. Встав из-за стола, Ширли попросила отца отвезти её в общежитие.

Это был сказано тихим голосом, но с такой твёрдостью, что Моти понял: если он не выполнит просьбу дочери, она будет добираться до Юд-Гимеля самостоятельно, – и это на ночь глядя, ещё и слабая после вчерашнего потрясения!.. Тогда окончательный разрыв с семьёй станет неминуемым. После того, что у него вышло с сыновьями, он больше всего боялся потерять дочь. Поэтому он помог ей загрузить вещи в машину, и они поехали.

Ширли, воспользовавшись тем, что в машине они с отцом одни, искоса глянула на него и тихонько прошептала: "Папа…" Моти встрепенулся, уставился на дочку и тут же снова на дорогу: "Что, родная моя?" – "Папочка, папуля, я очень люблю тебя", – девочка тронула отца за руку и потянулась к нему, как в детстве, чтобы поцеловать – как раз в этот момент машина остановилась на перекрёстке, и Моти наклонился к дочери, нежно поцеловал. Девочка снова повторила: "Папочка, я очень люблю тебя… и маму тоже… Но у меня своя жизнь, и я не могу… э-э-э… больше оставаться с вами… Я пойду своей дорогой, а она у меня – в Меирии, с друзьями… Это решено…" – "Но, Ширли, девочка… А почему ты не хочешь с мамой об этом?.." – "Я не могу с нею… после того, как… Она такое говорила о моих друзьях. Пусть даже она говорит не то, что думает, но это ещё хуже. Но почему, почему она решила, что должна повторять за… элитариями, их злобные глупости?.. После этого я не могу с нею всерьёз… Познакомившись заново с её семьёй, полюбив их… я не могу такое принять, это… – голос девочки прервался и зазвенел: – предательство… Поэтому я и хочу с тобой поговорить… с тобой мне проще…" Зажёгся зелёный свет, но Моти словно не замечал этого. Сзади разразилась какофония пронзительных сигналов, и он тронул машину с места.

Молча, он проехал за перекрёсток, притормозил у тротуара и медленно заговорил: "Ты неправа, дочка… Мама тебя любит…" – "Я тоже её люблю… Но не могу простить фальшь… предательство… Ты хотя бы не предавал… Ты в этом вырос… Хотя… тоже… нельзя сидеть на двух стульях…" Она замолчала, а отец тихо прошептал:

"Прости меня, девочка…" Ширли снова заговорила: "Ты хотя бы понимаешь, что у меня другой путь. И, пожалуйста, не останавливайте меня, я уже всё решила для себя…" – "Но я же тебе говорил, что это опасно… особенно сейчас, после Турнира… Да, мы заметили, что ты нас не слушала… Вот и у меня неприятности на работе, мне намекнули – это из-за того, что я тебя плохо воспитал… Нет, дочура, только не подумай, роднуля, что я тебя упрекаю!" – поспешил добавить Моти, ласково, но с горечью поглядев на дочь. – Я тебя очень люблю и… даже в общем-то… горжусь, что ты, такая маленькая и хрупкая – и такая сильная у нас выросла… Но пойми: нам с мамой очень тревожно за тебя… А маму не суди строго…

Во многом я тоже виноват… Ведь она всегда старается мне угодить, она меня очень любит… Я должен был раньше это понять и с самого начала не настаивать на многих вещах… Это же её родные… Как я мог! – и Моти опустил голову, охватив её руками. – Они ведь тебя так хорошо приняли!.. Несмотря на то, что ты на меня похожа…" – "Ладно, папуля… прошлого не воротишь… Но ты знай – я пока что поживу в общежитии… А домой – нет, папочка, ни за что… Прости меня, но – не могу…" – и её глаза подозрительно заблестели. "Ладно, родная, не надо расстраиваться… Мы что-нибудь придумаем… А может?.." – с безумной надеждой спросил Моти. – "Нет! И вот ещё что, папа! Вы с мамой обсуждаете опцию Австралии – так вот: НЕТ И НЕТ! Вы как хотите, но для меня это немыслимо!" – "Но там же у тебя была бы возможность получить хорошее художественное образование, анимациями бы занялась всерьёз! А Тору можно учить и там – в той школе, где ты училась. И Яэль рядом – я же видел, как вы с нею сдружились!" – "Нет, папочка, родной мой!

Я ни в какую Австралию не поеду, тут у меня всё самое дорогое… Вот и ты не захотел туда ехать, хотя все родные твои там…" – "Ладно, мы ещё об этом поговорим… Подумай, что у тебя будет с учёбой, если вашу ульпену и вправду закроют, как братья говорили…" – и Моти решительно тронул машину, замолчав и оставив за собой последнее слово.

Моти довёз дочку до перекрёстка, где начинался присоединённый к Эрании микрорайон Юд-Гимель, и она попросила остановиться здесь, дальше не ехать. Он хотел помочь дочери донести её вещи, она осторожно, но твёрдо отклонила его предложение. Она только в полном молчании поцеловала его в щёку, помахала рукой и потащила тяжёлую сумку по поднимающейся вверх и почему-то сильно сузившейся улице… Она слабым кивком и улыбкой ответила на робкую просьбу отца звонить каждый день, только молча пожала плечами… Моти с горечью смотрел ей вслед…

Но почему такой болью сжало сердце?..

Когда Ширли поздним вечером появилась на пороге их маленькой квартирки в общежитии, Ренана молча, без улыбки, уставилась на неё, потом, не глядя, пробурчала: "А я уж думала, что ты больше не появишься, что тебя дома запрут…" Она поразила Ширли несвойственным ей угрюмым видом и покрасневшими глазами, тем, что молча помогла Ширли втащить и поставить под кровать тяжёлую сумку. Вопреки обыкновению, девушки даже не расцеловались при встрече. Ширли отказалась от ужина, сказав, что поела дома перед отъездом, уселась в уголок дивана и молча поглядывала на подругу, которая лениво ковыряла ложкой в тарелке. Наконец, Ширли спросила: "А ты чего не ешь?" – "Не могу… пока не узнаю, где папа…" – "А-а-а…

Прости…" – не глядя на подругу, протянула Ширли.

Ренану как прорвало: "Это ты прости… Слишком много на меня навалилось со вчерашнего вечера… И всё в себе… Не хотелось никому говорить…" – "А что?" – смущённо спросила Ширли. И Ренана принялась рассказывать о том, что случилось на Турнире. Ширли, потрясённо слушая, поняла, что её вчерашний сон парадоксально отразил реальный кошмар ареста Бенци. Семья до сих пор не знает, где он и что с ним. Ширли вдруг вспомнила, что в её сне Бенци как бы удалялся в завихряющуюся бесконечность, в глазах застыло выражение не свойственного ему отчаяния и безнадёжности. К горлу подступил комок, стало жутко, от чего сердце затрепыхалось в груди с такой силой, что, казалось, воздуха не хватает. Но об этом она подруге не могла рассказать – та и так была почти на грани истерики.