Упадок и разрушение Римской империи (сокращенный вариант) - Эдвард Гиббон

Если долгое применение Гиббоном «серьезной и сдержанной иронии», которой он научился у Паскаля, в конце концов начинает нас утомлять, мы должны вспомнить вместе с Дж. Б. Бари, что язык иносказаний был необходимой предосторожностью в XVIII веке, когда церковь могла очнуться от своей дремоты и привлечь человека к суду за богохульство.

Современные Гиббону священнослужители и тем более некоторые из тогдашних мирян не поняли и не могли понять того, что он делал. Они и не пытались понять. Их раздражало то, в чем они видели нападки на учреждение, составлявшее часть существующего порядка. За неимением лучшего повода эти люди использовали классический прием – стали оскорблять адвоката, который защищает истца. На первый взгляд это была легкая мишень: Гиббон был человеком тучным и при этом модником, а ум англичанина с трудом прощает человеку такое сочетание. В течение ста лет было привычкой подчеркивать смешные черты его внешности и при этом упорно порочить его характер. За время, прошедшее с тех пор, его душевные качества были оценены более трезво. Эта оценка показала тем, кто потрудился ее выслушать, что хотя мы и можем по-прежнему смеяться над забавными и странными чертами внешности Гиббона (не смеяться мог бы лишь ученый сухарь), но должны признать, что Гиббон отличался духовной цельностью и в области морали, и в области интеллекта. По свидетельству близких друзей, он также был очень человечным, и в этой работе эти три свойства его души чувствуются на каждой странице.

Вполне естественно сравнивать события жизни Римской империи с современной историей Европы. Шестьдесят лет назад, в более приятные для европейцев времена, лорд Брюс провел интересную параллель между Римской империей времен Августовой колонизации и Британской империей. Сегодня те, кто чувствует себя людьми разрушающейся цивилизации, могут найти много материала для сравнений в истории упадка Римской империи. Читателям предоставляется возможность сделать это самостоятельно, однако можно предположить, что здесь будут уместны один или два комментария о подходе Гиббона к избранной им теме.

Гиббон, до того как начать эту работу, провел молодость и начало зрелости за изучением античной литературы, прежде всего римских авторов; его взгляды сформировались на основе тех стандартов, которые он видел в их сочинениях. Почти всю свою работу Гиббон пишет так, как если бы был высокообразованным сенатором лучших дней империи. Его концепция упадка и разрушения была бы естественной для такого сенатора при условии, что время правления Антонинов действительно было золотым веком и что это мнение не могут поколебать более поздние исследования, показавшие, что безмятежный покой в экономике был обманчивым. Приняв теорию скатывания вниз, в упадок не только с вершины процветания, но и с вершины классических стандартов в литературе и философии, Гиббон ведет свой рассказ (по крайней мере, до падения Западной империи) без грубых логических неувязок. Его традиционные жалобы на потерю политической свободы не мешают с большой проницательностью описывать многие политические и административные нововведения, начиная от принципата Августа и кончая организационными мерами Диоклетиана и Константина. Кстати, нелюбовь к придворному церемониалу азиатского происхождения, который был заимствован Диоклетианом и его преемниками, а потом распространился по всей Европе, у Гиббона не менее заметна, чем безразличие к религии.

Естественно, со своей сенаторской или римской точки зрения Гиббон видит во вторжениях варваров чуть больше, чем волны уничтожающей стихии. Но с другой точки зрения, например с той, на которой стоял Бари, можно разглядеть и понять, что вторгавшиеся не всегда желали все уничтожать; иногда они хотели просто переселиться на более благоприятные для жизни земли империи и включиться в ее жизнь. Такое различие точек зрения может привести к расхождениям во взглядах на заселение германскими народностями приграничных областей империи. Более того, германцы привезли с собой много приспособлений, которые сделали жизнь европейцев удобнее, но которых не изобрел греко-римский мир.

Но сильнее всего принятая Гиббоном теория упадка уводит его с верного пути там, где он пишет об истории византийской цивилизации. В этом случае нужно почитать в качестве «противоядия» современных авторов. Читатель может выбрать себе в качестве руководства один вопрос: как получилось то, что сказано в одном метком изречении: «Константинополь постоянно был в упадке и при этом тысячу лет оставался бастионом Европы»?

И все же остается правдой то, что и Западная, и Восточная империи пришли к своему концу. Позднейшие историки больше занимались выяснением причин этого падения, чем просто рассказывали о нем. Между этими исследователями нет полного согласия, поэтому читатель может выбрать Гиббона – хладнокровного наблюдателя за угасанием Западной империи. В этом случае мы обнаруживаем, что он не столько искал причины разрушения, сколько удивлялся, как такая сложная структура могла не распадаться столько веков. Мы, видевшие, как имперские системы, которые считались прочнее римской, рассыпались за немногие годы, можем только похвалить Гиббона за мудрость и разделить с ним его удивление.

Если сделать все эти поправки, то место, занятое Гиббоном для ведения рассказа внутри римского мира, фактически становится достоинством, а не недостатком. Он вводит нас в самую середину этого мира и рассказывает нам о нем, никогда не теряя из виду свою цель и опираясь на авторитетные работы древних авторов и такое количество взятых оттуда подробностей, которое нельзя найти ни в одной современной работе. В конечном счете книга Гиббона стала чем-то большим, чем собрание подробностей жизни Римской империи. Многими признано, что она является эпической поэмой в прозе, где весь исторический опыт рассматривается в масштабе целого мира. Хотя Гиббон и смотрел на историю только как на «список преступлений, безумств и несчастий человечества», благодаря широте обзора и состраданию его взгляд на историю ставит автора на ту ступень искусства, выше которой поднимаются лишь великие поэты.

Порядок частей текста в сокращенном варианте тот же, что у Гиббона, но из этого правила есть одно заметное исключение – начальный отрывок, озаглавленный «Пролог». Как указано в тексте, он взят из конца главы 3 и казался лучшим началом, чем текст, с которого начинается глава 1. Включить же оба отрывка сразу помешал недостаток места, поэтому редактор, не претендуя на то, что его мнение важнее мнения самого автора, решил в этот единственный раз сделать исключение и изменить порядок текста. Поскольку каждая глава представляет собой аккуратно спланированный и заботливо реализованный кусок того, что уже было названо здесь «великой симфонией», как бы одну из ее музыкальных частей (такая часть, как правило, завершается четко оформленным впечатляющим финалом), целью редактора было по возможности включать главы в сокращенный вариант книги целиком. За это пришлось расплачиваться тем, что другие главы были выброшены из текста тоже целиком. Включенные главы имеют те номера, которые даны им в полном варианте книги. Таким образом, читатель может легко найти там полный вариант главы. Номера пропущенных глав указаны в примечаниях. Если глава попадала в текст полностью, этих обозначений казалось достаточно. Но в идеальное правило – включать в сокращенный вариант только полные главы – пришлось внести значительные изменения. Там, где были опущены части глав, применяются два вида обозначений-указателей. Если пропуск не сильно влиял на непрерывность повествования, опущенные абзацы заменялись тремя строками отточий. Если разрыв в тексте был большим, на место пропуска вставляли краткое изложение содержания пропущенного отрывка, выделенное курсивом. Размер этих изложений доведен до наименьшей величины, при которой еще возможно уместить в них необходимую информацию. Из-за того, что в тексте сделаны эти разнообразные вырезки, оказалось невозможным сохранить первоначальные названия глав, и их заменили другими. В целях экономии при печатании книги пришлось также убрать подзаголовки абзацев, которые в полном варианте стояли на полях. Вместо них в текст были вставлены в ограниченном количестве подзаголовки, размещенные посреди страницы, которые должны делить текст на равные по длине отрывки и служить читателю указателями. Во многих случаях они совпадают или почти совпадают с первоначальными заголовками абзацев.

Этими фразами, расположенными вне основного текста, ограничилось наше вмешательство в работу Гиббона. Основной текст нигде не был ни изменен, ни исправлен для соединения отдельных отрывков. Нашей целью было напечатать в точности то, что написал Гиббон, осовременив только орфографию, поскольку все уже давно так делают. Этот текст был взят из переизданного доктором Уильямом Смитом издания, которое впервые было опубликовано в 1854–1855 годах деканом Милменом. В целом оно считается самым правильным вариантом книги. В изданиях, вышедших при жизни Гиббона, есть явные опечатки, в современных же воспроизведена часть этих ошибок, а иногда еще добавлены и новые разночтения. Совершенно невероятно, что существует издание, где текст «Упадка и разрушения…» воспроизведен по-настоящему точно[1]. В наш текст мы внесли несколько исправлений, о которых умолчали; еще одно предложено в сноске. В модернизации правописания сделан еще один шаг вперед, но несколько устаревших форм речи, которые придают тексту колорит XVIII века, все же не были принесены в жертву идеалу единообразия и связности.