Вся правда о небожителях - Лариса Соболева

– Может, присядешь, чадо?

– Угу, – плюхнулась она на стул. – Па, дай тарелку, а то сок течет…

– Ты откуда и куда?

– С работы домой. Там шаром покати, одни полуфабрикаты, а я последнее время на них смотреть не могу, решила нанести тебе максимальный ущерб. Па, можно не разогревать, у меня времени нет, скоро приедет журналистка интервью брать, надо успеть домой доехать.

– Да ну! Настало время нести бремя славы?

Облюбовав второй помидор, София пыталась ложкой выудить его из банки, а он не поддавался, одновременно она обиженно ворчала:

– Твоя ирония неуместна, ты же знаешь, к славе, которой, кстати, у меня нет, я отношусь ровно.

– Хм. – В одном звуке отец выразил скепсис по поводу «ровного отношения» София, понимая его даже не с полуслова, а по выражению лица, поспешила уточнить:

– Ну, слава мне не помешала бы, но я не зациклена на ней. Журналистка неделю меня доставала, сказала, нам обеим это выгодно: ей материал, мне – реклама. Кто ж откажется от бесплатного пиара?

– Дураков нет, – согласился он.

Поставив тарелку с птичкой перед дочерью, Арсений Александрович встал боком, чтоб и турку с кофе из поля зрения не выпускать ни на секунду, и дочь видеть краем глаза. Она, поедая помидоры с курицей, причмокивая и издавая сладострастные стоны, невольно вызвала у него улыбку. При всем при том его не устраивал внезапный налет, точнее, вечная спешка, София будто избегает серьезных разговоров, остается только воспользоваться отведенным временем.

– А скажи-ка, дорогая дщерь, почему ты последние три месяца редко появляешься у своего отца? Заскакиваешь на пять минут, да и то чтоб в скоростном режиме проглотить котлету и убежать. У меня, как у любящего родителя, к тебе масса вопросов, особенно когда ты звонишь и просишь «прикрыть» тебя. К моей радости, твой Борька не звонит мне.

София нахмурила лобик, зеленоватые глаза стеснительно опустила, перестав жевать:

– Я знаю, о чем ты хочешь меня спросить… не надо.

Вовремя подошел кофе, иначе Арсений Александрович не удержался бы от вопросов, принудив Софию к исповеди (ему-то она вряд ли посмеет солгать), что, возможно, привело бы к осложнениям между ними, а кому они нужны? Нескольких секунд паузы хватило на разумное решение не торопить события, он взял турку, разлил по чашкам кофеек и сел напротив дочери. Она так и не подняла на него глаз, ага – стыдилась! Посему нехотя, чтобы замять неловкость дочери, он перевел разговор в другое русло:

– Как я вижу, тебе некогда навещать отца, но писать-то ты успеваешь? Твоя пресс-служба наверняка отнимает много времени.

– Конечно, папа, успеваю, – обрадовалась София теме не новой, но хотя бы более приятной.

– Слава богу, а то ты и за сюжетом не приезжаешь, это меня беспокоит.

– С сюжетом я определилась, когда ты подбросил классный персонаж – венгра, – оживленно залопотала София, доставая из банки еще один помидор. – Кстати, я привезла тебе половину, сегодня отпечатала. Вначале думала писать другой сюжет, но два романа подряд с покойниками – многовато. Взялась за другой. Мотив необычный, как мне кажется, хотя это и девятнадцатый век, но ведь мало что изменилось…

– Изменилось многое с тех пор, дорогая, – возразил отец, – люди стали другими.

– Поэтому времена бабушки Марго мне интересней. Наша сотрудница Инесса, она дознаватель, говорит, что мотив везде и всегда один – деньги, она неправа, верно?

– Не права. Но мотив действительно один на всех: желание. А исполнение желаний – это обретенное счастье, выходит, мотив один у всего человечества – стремление к счастью. Проблема в том, что каждый отдельный индивид имеет собственное толкование этого чувства: для кого-то это чужой кошелек, для кого-то власть, а кто-то мечтает о всеобщем благе.

– Ой, папа, мотив преступления не выглядит так глобально, а мне хочется написать детектив с необычным… желанием, как ты выразился.

Не забывая про помидоры, она задумалась, вспоминая…

Начало нового романа

У maman и papa по-светски чопорно выверены мимика, движения и жесты, о непринужденности речи не может быть. Непоседливой и любознательной Марго с плутовскими зелеными глазами, которая не любила покой, трудно было держать себя в тисках светскости. Но она, дабы не злить maman и не получить порцию упреков, ровно два дня соответствовала идеалу, и то потому, что приехал брат Мишель с подполковником Суровым, иначе ее не заманили бы в родительский дом никакими коврижками. Когда же maman по просьбе pаpба сидела за роялем и технически безупречно исполняла вторую сонату Бетховена, Марго тихонько шепнула брату и Сурову:

– Завтра с утра едем кататься верхом, отобедаем у меня, а вечером нанесем визит одному знатному господину, он венгр, обещаю: там скучно не будет.

– Марго… – протянул было Мишель, сморщив нос, это означало, что визиты не входили в его планы, но сестра была неумолима и категорична:

– Не спорь со мной, милый, я так решила.

– Да уж, коль ты решишь, тебя не переубедишь, – посетовал он.

– А для меня желание Маргариты Аристарховны закон, – сказал Суров.

– Благодарю вас, – Марго одарила подполковника улыбкой, но, заметив укоризненный взгляд отца, плутовка приложила палец к губам, будто вовсе не она вынудила шушукаться брата и гостя.

Суров перевел глаза на графиню за роялем, а потом внимание его сосредоточилось на Марго. Он не любил бывать в высшем свете в виду того, что не мог похвастать своим происхождением, о котором нередко расспрашивали. Но в обществе миниатюрной и прехорошенькой Марго с удивительно живым и притягательным лицом он чувствовал себя легко и свободно. С братом они были похожи: те же глаза зеленого цвета, те же густые каштановые волосы, удлиненный овал лица, но у Марго линии плавные, а у Мишеля резко очерчены. Он высок, рассудителен, сестра полная ему противоположность во всем – ураган, однако Суров полжизни отдал бы, чтоб оставшуюся половину провести с ней.

Во время прослушивания сонаты она косилась на Мишеля, из всех родственников Марго любила только его всей душой, остальным отдавала дань вежливости. У нее, двадцатишестилетней женщины, сложилось мнение, что она старше брата, а было как раз наоборот, и разница составляла семь лет, но, видимо, взросление у некоторых мужчин затягивается надолго. За год Мишель мало изменился, правда, возмужал, военная служба ему пошла на пользу, но он как был меланхоликом, таковым и остался. Ее подмывало спросить, позабыл ли братец свою ночную принцессу, да не решалась, боясь разбередить старую рану. Выдастся случай, и она непременно расспросит о Мишеле Сурова, которому Марго была не просто рада, а очень-очень рада.

Одно то, что Александр Иванович сидел рядом, наполняло ее восторгом, однако, несмотря на суждение родственников, будто на лице Марго написаны все мысли, а скрытность ей совершенно не знакома, восторг она держала глубоко внутри или прятала за искренней благожелательностью. Да как же не восторгаться высоким, плечистым, подтянутым офицером, на которого заглядывались женщины, а он представлял собой образец добродетели? Даже тонкие усики над верхней губой не придавали ему легкомысленности, он был серьезен и вдумчив – не подступись. К тому же сочетание светлых волос и глаз… О, эти бирюзовые глаза… Иногда они обжигали ее, и даже прожигали насквозь от груди до самых пяток, Марго чувствовала, как предательски рдели у нее щеки. Становилось жарко, требовался глоток воды, благо лакей стоял позади, держа поднос с бокалами лимонада, иначе она сгорела бы дотла. Марго украдкой проверяла, есть ли в Сурове хоть толика того огня, который жег ее? А он был спокоен, хладнокровен и внимателен настолько, насколько позволяли приличия, – какая досада. А что, собственно, она хотела бы от него? О, нет, это тема запретная навсегда.

Настенька закрыла ставни и возилась с замком, он не хотел защелкиваться, но тут откуда ни возьмись появился господин Шабанов:

– Позвольте мне, Настасья Назаровна.

Не привыкшая к вниманию молодых людей по причине юного возраста, она смутилась, опустила голову, но отступила. Илларион приложил некоторые усилия, и дужка навесного замка защелкнулась, после чего юноша, удовлетворенный своим умением, доложил:

– Полагаю, смазать замочек надобно, проржавел малость, можете завтра и не открыть без помощи.

– Благодарю вас, сударь, – сказала Настенька. – Пойду, магазин закрою, а завтра мадам про замок скажу.

Она забежала в магазин с вывеской над входом «Дамский каприз», где продавалось белье, а также изделия белошвеек – платочки, скатерти, салфетки, чепчики и прочая дамская надобность. Илларион не решился последовать за ней без приглашения, в ожидании девушки он прохаживался, заложив руки за спину, чему-то усмехался, глядя себе под ноги, а иногда поднимая женоподобное лицо к небу. Что уж он там высматривал – одному ему известно, но может, Илларион и не разглядывал ночное небо, а мечтал о сегодняшнем вечере – каким он выдастся.