Сказки - Петре Испиреску

блоху ковали, подковы ей по два пуда на ногу пришивали, чтоб той блохе легче скакать. Прыгнула раз блоха за облака, целый кузов сказок там набрала да нам принесла.

Сказку записала муха,

Грамотейка, цокотуха,

А не веришь сказке той,

Значит, сам ты врун большой.

Это только присказка, а сказка впереди!

Так вот, жили-были на свете царь с царицей. И были они оба молоды и пригожи, и чего только ни делали, чтобы детей иметь; и к знахарям ходили, и звездочетов просили, чтобы те им по звездам прочитали-угадали, будут ли у них детки или нет. Только все напрасно!

Прослышал как-то царь, что недалеко оттуда, в одном селе живет старичок — мудрый ведун. И послал царь людей, чтобы того старичка к нему привести. А старичок не идет, упирается: «Коли кому что надобно, — говорит, — пусть сам ко мне пожалует».

Порешили царь с царицей к старичку поехать, взяли с собой вельможных бояр, да войско, да слуг и отправились в то село.

А старичок их еще издали завидел, вышел встречать да и говорит:

— Добро пожаловать! Чего ты, царь-государь, от меня хочешь? Что узнать желаешь? Ох, много тебе горя то желание принесет.

Говорит ему царь:

— Я тебя, старик, о том не спрашиваю! Лучше скажи, может, ты такое снадобье знаешь, чтобы нам детей иметь? Я тебя за него озолочу.

— Как же! Есть у меня такое снадобье. Только, так и знай, — родится у вас один-единственный сын, и на того вам недолго радоваться.

Дал им старичок волшебное снадобье. Обрадовались царь с царицей и воротились во дворец. Не прошло и недели, понесла царица, и пошло во дворце и по всему царству превеликое веселье.

Перед самыми родинами начало дитя у царицы во чреве плакать-кричать, да так, что его ни мать, ни знахари никак унять не могли.

— Не плачь, дитятко, — молвил царь. — Я тебе какое захочешь царство-государство подарю, любую королевскую дочь высватаю.

И-и, чего только царь ему не наобещал! А дитя знай кричит-заливается. Вот царь и скажи:

— Не плачь, сынок, я тебе Молодость без старости и Жизнь без смерти подарю.

Только он это вымолвил, замолчало дитя и на свет родилось. Стали тут все на радостях плясать, в бубны бить, в суренки гудеть. Целую неделю все царство веселилось, пировало.

И начал царевич расти, — что ни час все больше, смелее и мудрее становиться. Посылал его царь-отец в разные школы, ко всяким мудрецам. Что другим детям за год дается, то царевич за месяц выучит. Царь в нем души не чает, глаз с него не сводит, на него не нарадуется.

Да и все в том царстве, на него глядя, радовались, им гордились: вот, мол, какой у нас царевич подрастает, мудрый да ученый, как царь Соломон!

Только видят царь с царицей, с некоторых пор затосковал, закручинился царевич, все задумывается. Вот в один прекрасный день, — как раз царевичу пятнадцать лет исполнилось, и царь со всеми боярами да приказными дьяками пировал, — встал царевич из-за стола да и молвил государю:

— Ну, батюшка, пришло тебе время то обещание выполнить, что ты мне при рождении дал.

Опечалился царь да и говорит:

— Полно-те, сыночек! Откуда я тебе такое достану? Ведь такого никто еще на белом свете не видывал! Я тогда только так посулил, чтоб тебя унять-утешить.

— Коли ты, батюшка, обещания своего сдержать не можешь, придется мне самому весь белый свет исколесить, покуда я Молодость без старости и Жизнь без смерти найду.

Упал тут перед ним царь-отец на колени, а за ним все бояре, весь двор. Стали они царевича просить, слезно молить царство не покидать: «Скоро мы тебя, царевич, на престол посадим. Отец твой стар, устал страной править, а мы тебе самую прекрасную в свете царевну сосватаем».

Только не смогли они его уломать: стоит царевич на своем, словно каменный. Видит царь, ничего не поделаешь, разрешил сыну, куда хочет, ехать. Стали добра-молодца в путь-дорогу снаряжать, снедь да одежду в сумы укладывать. Пошел царевич по царским конюшням коня себе выбирать. А там у царя такие жеребцы стояли, лучше во всем свете не сыскать. Царевич по конюшням похаживает, коней поглаживает, а как на какого руку положит, либо за хвост ухватит, так конь с ног валится. Всю конюшню обошел и уж пошел было к выходу, да в темном куточке еще одного коня приметил. Стоит коняка-раскоряка весь паршивый-шелудивый, а худой — кожа да кости! Подошел к нему царевич, дернул за хвост. Уперся конь ногами в землю, не шелохнулся. Стоит перед ним прямой, как свеча, голову к нему поворачивает.

— Чего желаешь, хозяин? — человечьим голосом спрашивает.

Тут царевич коню о своей затее поведал. А конь ему в ответ:

— Чтобы то, что ты задумал, да выполнить, проси, хозяин, у царя — твоего батюшки меч-кладенец, копье, лук с колчаном да со стрелами и то платье, что он молодым до женитьбы носил. А за мною, смотри, шесть недель кряду сам ходи-ухаживай, ключевой водой пои, ячменем, на молоке варенном, корми.

Выпросил царевич у отца все, что конь наказывал.

Позвал царь боярина, ключника степенного, что царскими ключами ведал, и приказал ему сундуки открыть, где царское платье хранилось: пусть-де царевич сам выберет, что ему надобно. Три дня и три ночи рылся царевич в сундуках и наконец на дне одного, такого старого, что вот-вот развалится, нашел все, и одежду и оружие, что его отец молодым носил. Глядь, а то оружие все ржой поедено. Принялся тут царевич сам его тереть-чистить, и через шесть недель стало то оружие светлее зеркала, так огнем на нем солнце и горит. И за конем царевич все время сам присматривал, из своих рук его поил-кормил, как его вещий конь учил. Немало ему потрудиться пришлось, а своего добился.

Как услышал конь, что оружие и одежа готовы, отряхнулся, как от воды, и спали с него и короста и парша; стал вещий конь таким, каким его мать принесла, — гладким да сытым, с четырьмя крыльями могучими.

Глянул на него царевич: «Добро! — говорит, — через три дня в дорогу!»

— Был бы ты, хозяин, здоров да доволен, а по мне, хоть и сейчас, — отвечает ему конь.

На третий день спозаранку поднялся во дворце и по всей стране великий плач.

Молодой удалец в богатырских доспехах рукой о рукоять меча опирается, с отцом, с матерью обнимается, со всеми прощается — с боярами да с