Божество смерти - Уоррен Мерфи

Миссис Тракто не знала всего этого.

Впрочем, одно она знала точно – ее голубые в розочку обои спасены.

– Я и не подозревал, что вы так много знаете о людях, – удивленно покачал головой Буйвол Билл, кладя пистолет на тумбочку. – Честное слово, даже представить не мог.

На следующее утро ноги Буйвола Билла уже ступили на землю оджупа, штат Оклахома, – края нескончаемой жары, пыли, трущоб с косо торчавшими телевизионными антеннами и сточными канавами, в которых валялись пустые бутылки из-под виски. Здесь в первые же секунды ему стало ясно, почему он уехал отсюда три года назад: никакого будущего. И никакого прошлого – для него, по крайней мере.

– Эй, Билли-парень, рад видеть ты есть обратно, чувак! – подобное приветствие могло исходить только от Бегущего Оленя.

Имя свое, впрочем, он получил в честь марки трактора – ведь каждый знает, что трактор во сто крат надежнее любого зверя. К тому же настоящие олени уже Бог знает сколько времени не появлялись на землях оджупа, а тракторы с оленьей головой на капоте пахали эти земли не одно десятилетие.

– Я вернулся домой, – поднял голову Буйвол Билл.

– Ну, как жизнь в большой город? – спросил Бегущий Олень, заправляя оранжевую пластиковую ветровку в «Леви Страусе».

– Я бежал оттуда. Я хочу забыть все, чему научился там. Я больше не знаю, кто я такой. Хочу пойти на могилу брата. Спеть там нашу песнь смерти. Ты пойдешь со мной, Бегущий Олень? И приведешь с собой тех, кто еще помнит язык оджупа? И шамана – он знает наши обычаи!

– Ты точно не хотеть пивка вначале, да?

– Не хочу я никакого пива. И никакого виски. И трактора видеть тоже не хочу. Я хочу снова быть оджупа. Даже эта одежда белого человека тоже мне не нужна.

– Эй, если ты не хотеть эти класс штаны, я брать себе, о'кей?

Бегущий Олень весело подмигнул Биллу.

– Можешь взять себе все. Только помоги мне спеть на могиле брата, и пусть с тобой придут шаман, и Маленький Лось, и мой отец тоже. И не называй меня Биллом, Бегущий Олень. Мое имя – Большой Буйвол.

В эту ночь тело его наконец прикрыла одежда, в которой он чувствовал себя, как должно, – руки и ноги открыты, свободны; и он шел вместе с товарищами детских игр к могиле брата, и под взошедшей над степями Оклахомы полной луной воссоединился наконец с теми, кто был с ним одной крови, в молчаливом поминовении соплеменника, ушедшего от них к тем, кого нет более в этом мире.

От ночного холода кожа его стала похожа на гусиную, но он не замечал этого – старые полузабытые песни возвращались к нему: теплые, как молоко матери, родные, как отеческое объятие, слова возникали откуда-то из глубины горла, танцевали на языке, целовали в губы, словно всегда жили где-то в его памяти. Меблирашки в Чикаго, долгие часы бдений в библиотеке – все исчезло в один короткий миг. Ноги его стояли на родной земле, и он был оджупа. Миссис Тракто, квартирная хозяйка, оказалась права. Это – его дом, и он больше никогда его не покинет. Сами собой на его губах возникли слова – песнь о потере, песнь о возвращении, и он, словно растворившись в музыке родного языка, медленно вымолвил:

– Atque in perpetuum frater, ave atque valle.

Улыбаясь, он повернулся к стоявшим рядом друзьям и увидел их окаменевшие лица и лицо шамана, обычно бесстрастное, а теперь перекошенное от гнева. Остальные соплеменники взирали друг на друга в полном недоумении.

– В чем... в чем дело?

– На каком языке ты говорил сейчас, о брат наш Большой Буйвол?

– На оджупа. Он так прекрасен. Я сказал брату: «Покойся в вечности, брат мой; здравствуй и прощай».

– Это не оджупа, никогда такой не был, – озабоченно изрек Бегущий Олень.

Над раскрашенным в священные цвета лицом шамана колыхнулись перья, он медленно качнул головой.

– Но... эти слова я услышал в своей душе! – запротестовал Большой Буйвол. – Именно так говорят в таких случаях оджупа. «Здравствуй и прощай». Это из поэмы о юноше, который возвращается из дальних земель и узнает, что брат его умер. И он говорит: «Покойся в вечности, брат мой; здравствуй и прощай». Ave atque valle.

Ударив себя по лбу, Большой Буйвол в изнеможении застонал. Он только что процитировал латинскую поэму Катулла! И «дальние земли», о которых он говорил, – глубинка давно канувшей в вечность Римской империи.

Повернувшись, он упал на колени перед шаманом:

– Спаси меня! Прошу, спаси меня. Убей во мне чужеземных духов. Избавь меня от проклятия белого человека, о великий шаман! Мне не нужны его знания. Не нужны его языки. Я хочу видеть сны на языке моего народа!

– Я не могу сделать этого, – печально ответил шаман. – Есть лишь один путь избавить тебя от заклятия – но это самый древний и самый страшный из наших обрядов, сын мой.

– Смерти я не боюсь. Я и так давно уже умер.

– Не твоя смерть страшит меня, – ответил шаман.

– Эй, сделай этот парень чего он хочет! – подал голос Бегущий Олень.

Большой Буйвол всегда ему нравился, и он подозревал, что шаман слишком уж держится за старые обычаи. Да их и не осталось почти: нынешние обычаи народа оджупа – алкоголь, телевизор и грузовики с прицепами.

Но шаман снова покачал головой. Вокруг них простиралась священная земля – холмы, на которых захоронены останки тех, кто ушел в другой мир. Много веков люди этой земли несли сюда священные вещи – бизоньи рога, связки высушенных грибов, сухую траву с дальних равнин, шаманы племени созывали сюда добрых духов. Несли сюда и кресты – некоторые из людей оджупа стали христианами. Но все равно земля эта оставалась священной землей оджупа, ибо такой ее сделал в незапамятные времена первый шаман племени. И здесь среди прочих лежали останки тех, кто сложил свои головы в войнах, тех, кто сражался против кавалерии белых людей, и тех, кто позже дрался на стороне одних белых людей против других белых. Морские пехотинцы, артиллеристы, десантники.

– Эй, шаман, ты что все время трясешь головой? – спросил Маленький Лось.

Он работал на стройке в близлежащем городке Энид и вопреки своему имени обладал таким ростом, что вполне мог засунуть старика под мышку и нести его на манер свертка с бельем из прачечной.

– Беда Большого Буйвола – большая беда. Наши легенды говорят о человеке, потерявшем душу своего племени. Такое уже случалось. Но теперь нужно созвать все племя, чтобы оно просило духов прийти сюда, – если они захотят спасти потерявшего душу.

– Ну и давай. Твое же дело – всякие такие заморочки с этими духами.

– Есть одни духи и есть другие. Знаю духов ярости, крови, гордыни и злейшего из них – великого духа заблуждения.

– Заблуждения?

Маленький Лось рассмеялся. Про такого духа он никогда не слыхал, и имя его звучало не слишком устрашающе. К тому же у них явно подходил к концу запас пива, а зрелище ночного кладбища не придавало Маленькому Лосю бодрости. Он вообще терпеть не мог кладбища, особенно ночью. Большой Буйвол – самый, как он помнил, башковитый парень в резервации – ревет, упав на колени, машет руками в воздухе и что-то воет на чужом языке. А Бегущий Олень смотрит на часы – ну да, скоро ведь в Эниде закроется винная лавка. А остальные знай шлепают себя по всем местам – ночь-то холодная.

В холодную ночь, подумал Маленький Лось, звезды кажутся больше. Звезды он тоже не любил. Он вообще не любил выходить из дому. Особенно не любил Маленький Лось разный шум. Ему нравились компьютеры, комнаты с кондиционерами и люди, которые не повышают голоса, что бы ни случилось. А тут Бегущий Олень орет на шамана, Большой Буйвол все ревет. Маленький Лось наконец решился:

– Читай свои молитвы, шаман. И пой песни. Поздно уже и холодно. Большой Буйвол – хороший парень, и всегда таким был. Из лучших. Дай ему передохнуть. Да и мне заодно. И остальным – тоже.

– Во-во, – поддакнул Бегущий Олень.

Остальные дружно присоединились, и шаман в конце концов устало покачал головой.

– Я стар. И мне уже не пережить того, что случится, но вам придется увидеть все это самим.

– Да ничего, старик, ничего и никогда не случается. Если твое колдовство так сильно, то что мы до сих пор делаем в этой вонючей дыре, куда засунули нас белые люди? Давай, делай что полагается, пусть успокоится Большой Буйвол, а потом пойдем домой и выпьем как следует.

Произнес эти слова все тот же Маленький Лось, но чувствовалось, что присутствующие вполне с ним согласны.

Опустившись на колени, старик простер руки – ладонями вверх – и запел; голос, ритм самой земли слышались в этой песне, голос неба и ритм Вселенной, сверкающей мириадами огней над холмами кладбища народа оджупа. И Большой Буйвол вдруг запел на своем смешном языке ту же песню. Бегущему Оленю словно кто-то шепнул на ухо, что нужно разжечь огонь, но Маленький Лось уже собирал ветки. Шаман наклонился к самой земле – и выпрямился, держа в ладонях горсть священных грибов.

Он бросил их в огонь. Взвился сизый дым, и все сгрудились вокруг, вдыхая его, и выдыхали вместе со словами священной песни – шаман и молодые воины на языке оджупа, Большой Буйвол – на своем сумасшедшем языке.