Поэзия Я П Полонского - Владимир Соловьев

159

Ночи текли,- звезды трепетно в бездну лучи свои сеяли...

Капали слезы,- рыдала любовь,- и алел

Жаркий рассвет,- и те грезы, что в сердце мы тайно лелеяли,

Трель соловья разносила, и бурей шумел

Моря сердитого вал,- думы зрели и - реяли

Серые чайки... Игру эту боги затеяли... {6}

Поэзия есть участие человека в этой игре, затеянной богами; каждый поэт видит ее и участвует в ней по-своему.

III

Область и характер поэзии Полонского как будто заранее очерчены в одном из его первых по времени стихотворений:

Уже над ельником, из-за вершин колючих

Сияло золото вечерних облаков,

Когда я рвал густую сеть плавучих

Болотных трав и водяных цветов.

То окружая нас, то снова расступаясь,

Сухими листьями шумели тростники;

И наш челнок шел, медленно качаясь,

Меж топких берегов извилистой реки.

От праздной клеветы и злобы черни светской,

В тот вечер наконец мы были далеко,

И смело ты могла с доверчивостью детской

Себя высказывать свободно и легко,

И голос твой пророческий был сладок,

Так много в нем дрожало тайных слез,

И мне пленительным казался беспорядок

Одежды траурной и светло-русых кос.

Но грудь моя тоской невольною сжималась,

Я в глубину глядел, где тысячи корней

Болотных трав невидимо сплеталось,

Подобно тысяче живых зеленых змей.

И мир иной мелькал передо мною,

Не тот прекрасный мир, в котором ты жила...

И жизнь казалась мне суровой глубиною

С поверхностью, которая светла {7}.

Спутница поэта в ту минуту - кто бы она ни была и как бы ее ни звали являлась верным прообразом его поэтической деятельности. "Пленительным беспорядком" отличаются его произведения; есть и в них земной траур по мирскому злу и горю, но голова его музы сияет золотистым отражением небесного света; и в ее голосе смешиваются тайные слезы переживаемого горя с пророческою сладостью лучших надежд; чувствительная - быть может даже слишком - к праздности злобе светской, она стремится уйти туда, где за колючими вершинами земли сияет золото вечер

160

них облаков, и там высказывается свободно и легко, с доверчивостью детской.

Полонский, как все истинные поэты и мыслители, ясно видит противоположность между тем прекрасным и светлым миром, в котором живет его муза, и тою суровою и темною глубиною жизни, где сплетаются болотные растения своими змеиными корнями. Но как же он относится к этой общей и основной противоположности,- в чем особенность его миросозерцания? Для сравнения возьмем двух наиболее родственных ему лириков - Тютчева и Фета.

Тютчев, который глубже других поэтов чувствовал и ярче выражал и темную основу всякой жизни, и светлый покров, наброшенный на нее богами, примирял эту коренную противоположность чисто религиозным упованием на окончательную победу светлого начала в Христе и в будущем христианском царстве. Фет, на которого тьма и тяжесть бытия действовала более своею житейскою стороною, обращенною к практической воле, не думал ни о каком примирении или разрешении, а просто _уходил_ в дрожащие напевы своей поэзии (его собственные слова: "...и отчего в дрожащие напевы я уходил, и ты за мной уйдешь...") {8}. Для Фета между двумя мирами нет ничего общего, они исключают друг друга, и если жить и действовать приходится в мире практической воли, себя пожирающей, то петь и творить можно, только совсем забывая об этом злом мире, решительно повертываясь к нему спиной и уходя в область чистого созерцания.

Полонский не остается при этой двойственности и разобщенности; не отворачиваясь безнадежно от темной жизни, не уходя всецело в мир чисто поэтических созерцаний и ощущений, он ищет между этими двумя областями примирения и находит его в той идее, которая уже давно носилась в воздухе, но вдохновляла более мыслителей и общественных деятелей, нежели поэтов. У Полонского она сливается с его поэзией, входя более или менее явно в его художественное настроение. Это идея _совершенствования_, или прогресса.

Над жизнью земного человека наш поэт не ставит, подобно переводчику Шопенгауэра {9}, надпись из дантовского ада; для него эта жизнь не ад, а только _чистилище_, она возбуждает в нем печаль, но не безнадежность. Хотя он не видит в истории тех ясных идеалов, в которые верил Тютчев, но она не есть для него, как для Фета, только торжище развратной толпы, буйной от хмеля преступлений,- он слышит в ней глагол, в пустыне вопиющий, неумолкаемо зовущий:

161

О подними свое чело!

Не верь тяжелым сновиденьям

...............................

Чтоб жизнь была тебе понятна,

Иди _вперед_ и невозвратно

..........................

Туда, где впереди так много

Сокровищ спрятано у Бога {10}.

Та безмятежная блаженная красота, которая открывается поэтическому созерцанию природы, должна будет открыться и в жизни человечества:

О, в ответ природе

Улыбнись, от века

Обреченный скорби

Гений человека!

Улыбнись природе!

Верь знаменованью:

Нет конца стремленью;

Есть конец страданью! {11}

Сильнее, чем в этих отвлеченных стихах, выражается бодрое чувство надежды на лучшую будущность в стихотворении "_На корабле_",- прекрасном образчике истинно поэтической аллегории, в которой конкретный частный образ так внутренне связан с более общею идеей, так ясно ее выражает, что вовсе нет надобности в особом указании на нее или в истолковании смысла стихотворения: этот смысл и его конкретное выражение здесь нераздельно слиты.

Стихает. Ночь темна. Свисти, чтоб мы не спали!..

Еще вчерашняя гроза не унялась:

Те ж волны бурные, что с вечера плескали,

Не закачав, еще качают нас.

В безлунном мраке мы дорогу потеряли,

Разбитым фонарем не освещен компас.

Неси огня, звони, свисти, чтоб мы не спали!

Еще вчерашняя гроза не унялась...

Наш флаг порывисто и беспокойно веет;

Наш капитан впотьмах стоит раздумья полн...

Заря, друзья, заря! Глядите, как яснеет

И капитан, и мы, и гребни черных волн.

Кто болен, кто устал, кто бодр еще, кто плачет,

Что бурей сломано, разбито, снесено

Все ясно: Божий день, вставая, зла не прячет...

Но не погибли мы, и много спасено...

Мы мачты укрепим, мы паруса подтянем,

Мы нашим топотом встревожим праздных лень,

И дальше в путь пойдем и дружно песню грянем:

Господь, благослови грядущий день! {12}

162

Светлых надежд на спасение родного корабля поэт не отделяет от веры в общее всемирное благо. Широкий дух Бесчеловечности, исключающий национальную вражду, свойствен более или менее и другим нашим, как и вообще всем истинным, поэтам; но из русских, после Алексея Толстого, он всех решительнее и сознательнее выражается у Полонского, особенно в двух стихотворениях, посвященных Шиллеру и Шекспиру {13}.

С вавилонского столпотворенья

И до наших дней - по всей земле

Дух вражды и дух разъединенья

Держат мир в невежестве и зле.

.......................................

У разноязычных, у разноплеменных,

У враждебных стран во все века

Только два и было неизменных

Всем сердцам понятных языка:

Не кричит ли миру о союзе кровном

Каждого ребенка первый крик,

Не для всех ли наций в роднике духовном

Черпает силу гения язык?

Не затем ли вся Европа встала,

Засветила тысячи огней

И отпела, и отликовала

Шиллера столетний юбилей.

Полонский, при всей своей неосторожности, свободен от обманов ребяческого оптимизма и не ждет золотого века на завтрашний день; он не думает, как один знаменитый писатель, что еще одно усилие людей благонамеренных и - и на земле водворяется мир, правда и блаженство.

Лучших дней не скоро мы дождемся:

Лишь поэты, вестники богов,

Говорят, что все мы соберемся

Мирно разделять плоды трудов,

Что безумный произвол свобода свяжет,

Что любовь прощеньем свяжет грех,

Что победа мысли смертным путь укажет

К торжеству отрадному для всех...

Путь далек, но вся Европа встала - и т. д.

Прогресс все-таки есть, хотя он меряется не годами, а лишь целыми веками:

Но вперед шагая с каждым веком,

Что мы видим в наш железный век?

Видим,- в страхе перед человеком

163

Опускает руки человек,

В побежденных сила духа воскресает...

Победитель, раздражая свет,

Не затем ли меч свой грозный опускает,

Что его пугает гром побед?

Меч упал, и вся Европа встала - и т. д.

........................

О, Германии поэт всемирный!

Для тебя народы все равны,

Откликаюсь я на звон твой лирный

Тихим трепетом одной струны...

Той живой струны, что в глубине сердечной,

Братия, у всех у нас звучит

Всякий раз, когда любви нам голос вечный

Божий голос - громко говорит.

В том же смысле и обращение к Шекспиру:

Европы сын, повитый Альбионом!

Пока растет Европа - ты растешь...

Как Греция прошла на Запад с Аполлоном,