Поэзия Я П Полонского - Владимир Соловьев

Соловьев Владимир

Поэзия Я П Полонского

Владимир Сергеевич Соловьев

Поэзия Я.П.Полонского

I

Самый вдохновенный из английских поэтов, Шелли, так говорит о начале своего творчества:

Есть Существо, есть женственная Тень,

Желанная в видениях печальных.

На утре лет моих первоначальных

Она ко мне являлась каждый день,

И каждый миг среди лесных прогалин,

Среди завороженных диких гор,

Среди воздушных замков и развалин

Она пленяла детский жадный взор.

Меняясь в очертаньях несказанных,

Скользя своей стопой по ткани снов.

Она пришла с далеких берегов,

Из областей загадочно-туманных,

Красавицей нездешних островов,

И в летний день, ликующий и жаркий,

Когда небесный свод огнем блистал,

Она прошла такой чудесно-яркой.

Что я - увы! - ее не увидал.

Но и невидимая в своем собственном образе, она давала себя чувствовать поэту во всем, что было от нее:

В глубокой тишине уединенья,

Среди благоухания цветов.

Под шум ручьев, под звонкое их пенье,

Сквозь гул неумолкающих лесов,

Она со мною тихо говорила,

И все дышало только ей одной,

Река с своей серебряной волной,

И сонмы туч, и дальние светила,

Влюбленный воздух, теплый ветерок,

И дождевой сверкающий поток,

155

И пенье летних птиц, и все, что дышит,

Что чувствует, звучит, живет и слышит.

В словах высоких вымыслов и снов,

И в песнях и в пророчествах глубоких,

В наследии умчавшихся веков,

Отшедших дней и близких, и далеких,

В любви к другим, в желаньи светлым быть,

В сказаньях благородного ученья,

Что нам велит навек себя забыть

И познавать блаженный смысл мученья,

Во всем она сквозила и жила,

В чем правда и гармония была*.

Все истинные поэты так или иначе знали и чувствовали эту "женственную Тень", но немногие так ясно говорят о ней; из наших яснее всех - Я. П. Полонский. Это тем более замечательно, что если мы возьмем совокупность его произведений (хотя бы только стихотворных), то далеко не найдем здесь той полной гармонии между вдохновением и мыслью и той твердой веры в живую действительность и превосходство _поэтической_ истины сравнительно с мертвящею рефлексией,- какими отличаются, например, Гете или Тютчев. Отзывчивый сын своего века, Полонский был впечатлителен и к тем движениям новейшей мысли, которые имели антипоэтический характер; во многих его стихотворениях преобладает рассудочная рефлексия и прозаический реализм. И однако же, никто, после Шелли, не указал с такою ясностью на сверхчеловеческий "запредельный" и вместе с тем совершенно действительный и даже как бы личный источник чистой поэзии:

В дни ребячества я помню

Чудный отроческий бред:

Полюбил я Царь-девицу,

Что на свете краше нет.

На челе сияло солнце,

Месяц прятался в косе,

По косицам рдели звезды,

Бог сиял в ее красе.

И жила та Царь-девица

Не доступна никому

И ключами золотыми

Замыкалась в терему.

Только ночью выходила

Шелестеть в тени берез:

То ключи свои роняла,

То роняла капли слез. _____________________ * Цитирую по прекрасному переводу г. К. Бальмонта (Соч. Шелли, выпуск 4, Москва, 1896).

156

Только в праздники, когда я

Полусонный брел домой,

Из-за рощи яркий, влажный

Глаз ее следил за мной.

И уж как случилось это,

Наяву или во сне?!

Раз она весной, в час утра,

Зарумянилась в окне:

Всколыхнулась занавеска,

Вспыхнул роз махровых куст,

И, закрыв глаза, я встретил

Поцелуй душистых уст.

Но едва-едва успел я

Блеск лица ее поймать,

Ускользая, гостья ко лбу

Мне прижгла свою печать.

С той поры ее печати

Мне ничем уже не смыть,

Вечно юной Царь-девице

Я не в силах изменить...

Жду,- вторичным поцелуем

Заградив мои уста,

Красота в свой тайный терем

Мне отворит ворота {1}.

Ясно, что поэт здесь искренен, что это его настоящая вера, хотя бы порою он и колебался в ней. Пусть, уступая на минуту ходячему мнению, он называет откровение истины - "бредом",- он "не в силах изменить" тому, что ему открылось в этом бреду. Для его лучшего сознания красота и поэзия не могла уже быть пустым обманом, он, как и Шелли, знал, что это - существо и истинная сущность всех существ, и если она и является как тень, то не от земных предметов. "_Есть_ существо, _есть_ женственная тень...". "Бог сиял в ее красе..." Так ли говорят поэты, не верящие в поэзию? Для блестящего и несчастного Лермонтова она была лишь созданием его мечты.

Люблю мечты своей созданье

С глазами полными лазурного огня,

С улыбкой розовой, как молодого дня

За рощей первое сиянье... {2}

Но если поэтическая истина есть только создание мечты, то вся жизнь есть лишь "пустая и глупая шутка", с которою всего лучше покончить в самом начале. Счастлив поэт, который не потерял веры в женственную Тень Божества, не изменил вечно юной Царь-девице: и она ему не изменит и сохранит юность сердца и в ранние, и в поздние годы.

157

II

Много поэтических мыслей, благородных чувств и чудесных образов внушила не изменившему ей певцу его Царь-девица. Прежде чем отметить и подчеркнуть в отдельности те стихотворения и части стихотворений, на которых особенно видна ее печать, укажу на общую им всем черту, отличающую творчество Полонского сравнительно с другими поэтами, не только уступающими или равными ему, но и превышающими его силою художественного гения. Впрочем, с точки зрения строгой эстетической доктрины эта отличительная черта в поэзии Полонского, может быть, скорее недостаток, чем достоинство,- я этого не думаю,- во всяком случае несомненно, что эта черта оригинальная и в высшей степени пленительная. Ее можно выразить так, что в типичных стихотворениях нашего поэта самый процесс вдохновения, самый _переход_ из обычной материальной и житейской среды в область поэтической истины _остается ощутительным_: чувствуется как бы тот удар или толчок, тот взмах крыльев, который поднимает душу над землею. Этот переход из одной сферы в другую существует, конечно, для всех поэтов, так как он есть неизбежное условие истинного творчества; но у других поэтов он далеко не так чувствителен, в их произведениях дается уже чистый результат вдохновения, а не порыв его, который остается скрытым, тогда как у Полонского он прямо чувствуется, так сказать, в самом _звуке_ его стихов.

Вот два примера наудачу. Стихотворение "Памяти Ф. И. Тютчева":

Оттого ль, что в Божьем мире

Красота вечна,

У него в душе витала

Вечная весна,

Освежала зной грозою

И сквозь капли слез

В тучах радугой мелькала

Отраженьем грез.

Оттого ль, что от бездушья,

Иль от злобы дня,

Ярче в нем сверкали искры

Божьего огня,

С ранних лет и до преклонных

Безотрадных лет

Был к нему неравнодушен

Равнодушный свет.

Оттого ль, что не от света

Он спасенья ждал,

Выше всех земных кумиров

158

Ставил идеал,

Песнь его глубокой скорбью

Западала в грудь

И как звездный луч, тянула

В бесконечный путь.

Разве не чувствуется здесь, как тот звездный луч, который тянул Тютчева, тянет и самого Полонского в тот же бесконечный путь вверх от бездушья и злобы дня. В последней строфе, которую не привожу, поэт опять спускается в эту злобу дня и прозу {3}. Внимательный читатель заметит кое-что прозаическое и в трех приведенных строфах, но в такой мере, которая не только не мешает их чарующему впечатлению, а, напротив, входит в его состав: чувствуешь в поэтическом порыве и ту землю, от которой он оттолкнулся.

То не ветер - вздох Авроры

Всколыхнул морской туман;

Обозначилися горы

И во мгле Данаев стан... {4}

В этом вздохе Авроры разве не слышится вздох поэзии, всколыхнувший житейский туман в душе поэта? К лучшим стихотворениям Полонского всего более применимо то удивительное определение или описание поэзии, которое дает гениальный лирик Фет:

Одним толчком согнать ладью живую

С наглаженных отливами песков,

Одной волной подняться в жизнь иную.

Учуять ветр с цветущих берегов.

Тоскливый сон прервать единым звуком,

Упиться вдруг неведомым, родным,

Дать жизни вздох, дать сладость тайным мукам,

Чужое вмиг почувствовать своим;

Шепнуть о том, пред чем язык немеет,

Усилить бой бестрепетных сердец,

Вот чем певец лишь избранный владеет!

Вот в чем его и признак и венец! {5}

Этот размах и толчок, сгоняющий живую ладью поэзии с гладких песков прозы, почти всегда чувствуется у нашего поэта - чувствуется даже тогда, когда он остался неуспешным, только раскачал, но не сдвинул ладью,- как, например, в юбилейном гимне Пушкину: и здесь ощутителен порыв вдохновения, но без соответствующего результата - само стихотворение неудачно и легко поддается пародии. Но зато как прекрасно юбилейное приветствие, обращенное к Фету: