Делай со мной что захочешь - Джойс Оутс

В этом месте ограда качалась. При желании он мог ее приподнять, но внизу проволока была заостренная, и если бы ребенок полез под ней, то мог бы пораниться.

Позади — многоквартирный дом, пустые слепые окна, шесть этажей. Кто-нибудь следит за ним? Слишком много окон, слишком много возможностей, которые надо держать в голове. Прикидывай не прикидывай — все едино, ну их к черту. Он пошел дальше, обогнул квартал и по магистрали снова подошел к своей машине. Он снова сел в нее, стал ждать, закурил сигарету, глядя на окна школы, представляя себе мелькающие за ними лица, определенное лицо, то единственное — одно только лицо во всей вселенной. В своей ненасытной жажде его увидеть он почти видел его. Видел это чудо, и, однако же, так страшно — увидеть это лицо. Оно существует. И поскольку оно существует, в мире не может быть покоя, никогда не будет покоя, хотя лицо это — такое прекрасное, такое чудо… Лицо, которое является в мечтах, которое лелеешь. Это было лицо ребенка — ясное, живое, наивное лицо ребенка, который все видит и, однако же, не понимает, что видит, по-настоящему даже и не видит. Надо щелкнуть пальцами, закричать, чем-то тряхнуть, чтобы создать шум, и только тогда взгляд сфокусируется на чем-то… Да, взрослые обречены все видеть, подсчитывать, без конца строить планы и главное — видеть лица других взрослых. Попытайся смотреть так, чтоб не видеть, попытайся бежать! Невозможно.

Дверь на площадку для игр распахнулась. Десять тридцать! Он посмотрел на часы и с изумлением увидел, что уже больше десяти тридцати! Вот появились старшие дети — мальчики лет одиннадцати с повязками на рукаве, дежурные по площадке; а вот цепочкой выходят и другие. Идут. Да, выходят и, не успев очутиться на площадке, ломают ряд и разбегаются во всех направлениях.

Ему показалось, что он увидел ее — мелькнула светлая головка. Он поправил очки.

В дверях стояла женщина — учительница; на ней — темно-синее платье, на плечи наброшен свитер. Она курила. Скоро мальчики-дежурные соберутся в углу площадки, а детишки поменьше будут играть сами по себе. Он уже не раз это наблюдал. А учительница, надзирающая за играми, через пять — десять минут исчезнет.

Он ждал. Старших мальчиков привлекло что-то у качелей. Они стояли, заложив руки в карманы, смеялись над кем-то. Женщина в дверях повернулась, собираясь уйти. Все было отлажено, предсказуемо. Он выждал и затем осторожно вылез из машины, одергивая пальто, точно шел на смотр. Без колебаний он шагнул к ограде, и глаза его быстро обежали группы детей, с криками носившихся туда-сюда, всю эту массу лиц, ног в поисках ребенка со светлой головкой, — да, вот она, конечно же она, стоит рядом с другой малышкой, которая присела на корточки и что-то сооружает на земле, а из чего — он не мог разглядеть. Оба ребенка копошились неподалеку.

Девочка была маленькая, лет семи; на ней было либо очень светлое, либо выцветшее голубое платьице и белый свитерок; который он уже не раз на ней видел. В глаза прежде всего бросались ее волосы — очень светлые, почти белые, они шапкой мелких кудряшек словно ореолом окружали ее голову. Среди этой суматошной детворы девочка выделялась своими волосами, неизменно притягивавшими взгляд. Больше уже ни на кого смотреть не хотелось.

Он вцепился пальцами в сетку. Руки у него были маленькие, как у мальчишки, и костлявые. Он дернул за сетку и тотчас почувствовал, как в руки и плечи его прихлынула сила, прихлынула чуть ли не с болью откуда-то из груди, даже глубже, чем из груди. Мускулы его напряглись. Как теперь это казалось легко, как легко! И какая это будет победа! Он стал приподнимать ограду, крепко уперев ноги в землю, даже не качаясь, несмотря на невероятное напряжение. Со спины не заметно было, какую он вкладывал в это силу, даже лицо его не отражало ничего — разве что вокруг рта и у глаз кожа сжалась и еще больше побледнела.

Он был очень сильный. Маленький, но очень сильный. Ему не часто приходилось пользоваться своей силой, но, когда это требовалось, он всегда был приятно удивлен. Он словно бы уступал ей, отдаваясь на волю своих медленно, хитро набиравших силу мускулов. Ему казалось, что он вообще может поднять всю ограду, вырвать опорные столбы из асфальта и отшвырнуть в сторону. Надо только стоять вот так, раздвинув ноги, сохраняя равновесие, твердо сохраняя равновесие, сосредоточившись на том, что он делает, — медленно, спокойно отдавая приказ своим рукам и плечам… так он может что угодно сделать, может весь асфальт на площадке разворотить, всю вселенную. Солнце вышло из-за туч и затопило все вокруг, сразу изменив вид площадки… и яркий солнечный зайчик величиной с ребенка медленно пополз по стене школы.

«Да, вот ради этого стоит жить».

Девочка смотрела в его сторону.

— Пойди сюда, — позвал он ее.

Она посмотрела на него. Он осторожно, сдержанно поднял руку в знак приветствия. Он весь дрожал, но на таком расстоянии она не могла этого заметить. Он повторил, уже громче: — Пойди сюда. Ты, девочка, вот ты… ты… пойди сюда на минутку.

Волосы у нее были такого удивительно красивого цвета, что от них невозможно оторвать взгляд. Дух захватывало от этого цвета волос, этого лица. Он жадно смотрел на девочку и вдруг дернул лицом, чтобы очки, соскальзывавшие с носа, не упали; он весь вспотел.

— Пойди сюда, пожалуйста. Ты. Элина. Я знаю, что тебя зовут Элина. Пойти сюда на минутку.

Другие дети наблюдают за ними? Кто-нибудь наблюдает? Этого он не видел.

Она медленно подошла к ограде. До чего же медленно она идет — просто рехнуться можно. Какой-то ребенок с криком пробежал мимо нее. Но она и внимания не обратила. Она смотрела на него.

— Ножка… когда ты ушибла ножку? — воскликнул он.

Он увидел на ее левом колене маленькую заплатку из пластыря.

Она не отвечала. Остановилась в нескольких шагах от него и застенчиво ему улыбалась. Взгляд его сразу потеплел, в глазах защипало; ему хотелось вырвать ограду из земли и отшвырнуть подальше. Но он лишь мягко сказал: — Элина, вот видишь, я знаю твое имя, верно? Это тебя не удивляет?

Личико у нее было маленькое — идеальный овал. Глаза — голубые. Нет, он, конечно же, никогда еще не видел такого красивого ребенка и не представлял себе, что она такая красивая.

Он чувствовал, как все внутри у него дрожит.

— Элина, знаешь, откуда я знаю твое имя? Знаешь? Нет? Потому что мама послала меня привезти тебя из школы. Твоя мама. Она хочет, чтобы я привез тебя домой, миленькая. — Девочка смотрела на него во все глаза, с легкой улыбкой. Взгляд у нее был пустой, словно затуманенный. Он почувствовал, что не может дольше смотреть ей в глаза… А совсем рядом что-то происходило, мальчишки кричали, барахтались в куче, — он бросил взгляд в их сторону и быстро перевел его назад, на девочку. — Элина? — мягко сказал он. — Ведь тебя так зовут? Маленькая Элина? Верно?

Она кивнула.

— Ну, так вот, твоя мама послала меня за тобой. И нам надо спешить, не то она рассердится. Можешь пролезть под сеткой, миленькая, если я ее подниму?

Она стояла теперь у самой сетки. Он смотрел на нее сверху вниз, глаза жгло от слез. В голове — между глаз — что-то стучало, словно билось сердце, сильное, страшное сердцебиение, такого он никогда прежде не испытывал. В лоб ему точно стучали молотом.

— Элина. Элина. Иди ко мне, миленькая, лезь, миленькая, под сетку, можешь? Можешь, душенька? Не бойся. — Он прйподнял ограду, пошатнувшись под ее тяжестью, но почти тотчас крепче уперся ногами в землю, и мускулы на его плечах и руках радостно вздулись, стали каменными. По низу живота резанула боль, но он не обратил на это внимания. Вот так, вот так! Сколько же сюрпризов готовит нам жизнь! Он крепко сцепил челюсти, глаза его сузились, стали как щелки, и, однако же, он сумел мягко сказать девочке: — Ну же. Полезай, Элина. Скорее. Ну же.

Она медлила.

— Я сказал, лезь под сетку. Ну же. Ну же, миленькая. Давай. Ну же. Платье твое не зацепится… Я держу сетку — она не упадет… — Он с трудом перевел дух и снова пошатнулся, но устоял. — Слушайся же меня, Элина, — пробормотал он. — Слушайся. Да, вот так, да, не бойся… пролезай под сеткой… пролезай…

И девочка пролезла под сеткой.

— Не плачь, — сказал он. — Только этого не хватало.

Они сидели в машине, стоявшей на гравийной дорожке, позади склада. Место было подходящее, но он не мог вспомнить, как они туда попали. В голове у него все еще стучал молот. Внезапно он увидел надпись: НА ЭТОЙ СТОРОНЕ НЕ ПАРКОВАТЬ.

Он передвинул рычаг в нейтральную позицию и не стал выключать зажигание. С улыбкой глядя на девочку, он сдернул с головы шляпу и бросил ее на заднее сиденье, поверх чемоданов. — Сюрприз, Элина, сюрприз ко дню рождения… с опозданием на несколько месяцев, я знаю… но все равно… — Он провел рукой по лохматому каштановому парику и, все так же улыбаясь, сорвал и его. Девочка смотрела во все глаза. Он взглянул на себя в зеркальце заднего вида — волосы у него были светлые, с проседью, и редеющие, но все еще достаточно густые. Без парика и шляпы лоб его словно бы выпятился, закруглился — костистый лоб серьезного человека.