Дочери Медного короля - Айра Левин

Жалкий вид японца успокоил его. Он перестал дрожать. Ружье уже ничего не весило, теперь оно было продолжением его руки, вытянутой по направлению к этой карикатуре. Бормотанье японца и движения его желтовато-коричневых пальцев выражали мольбу.

Он медленно нажал на курок, не шелохнулся при отдаче, будто и не почувствовал ее. Спокойно наблюдал за тем, как на груди японца расцветает ярко-красный цветок. Маленький человечек соскользнул к его ногам и стал царапать землю пальцами. Крики птиц все еще звенели в воздухе.

Он долго смотрел на распростертое на земле тело, потом повернулся и углубился в джунгли, такой же спокойный и уверенный в себе, как в те дни, когда в колледже поднимался на подиум, чтобы получить очередную награду.

В 1947 году он был демобилизован и покинул армию, награжденный двумя орденами. Война оставила ему на память небольшой шрам на боку. Вернувшись домой, он узнал, что его отец погиб в автомобильной катастрофе.

В Менасете ему предложили работу в нескольких местах, но он отказался, так как все они показались ему недостаточно перспективными. Его мать могла жить безбедно на деньги, выплачиваемые по социальному страхованию и прирабатывая шитьем. В течение двух месяцев он получал от федерального правительства двадцать долларов в неделю и наслаждался восхищением своих сограждан, потом решил уехать в Нью-Йорк. Мать попыталась воспротивиться этому, но он уже несколько месяцев был совершеннолетним, и ей пришлось уступить. Соседей удивляло, что, имея возможность продолжить образование за счет государства, он не воспользовался споим правом. Сам он рассматривал университет, как препятствие на пути к успеху.

В Нью-Йорке он устроился на работу в одном книгоиздательстве. Заведующий персоналом уверял его, что со временем он сумеет занять там блестящее положение, но уже через две недели ему до смерти надоело паковать книги.

После этого он работал продавцом в отделе готового мужского платья универсального магазина. Там он оставался целый месяц, но только для того, чтобы заказать себе несколько костюмов с двадцатипроцентной скидкой.

В конце августа, сменив за пять месяцев шесть мест, он начал испытывать серьезное беспокойство. Может быть, он самый обыкновенный парень, как многие другие, и ничего исключительного в нем нет? Однажды вечером, закрывшись в своей комнате, он долго размышлял. Потом, вооружившись авторучкой, составил полный и объективный список своих талантов и способностей.

В сентябре он записался в школу драматического искусства, где все расходы оплачивались государством. Вначале преподаватели возлагали на него величайшие надежды. Он был хорош собой, весьма неглуп, обладал приятным, мягким голосом, которому вредил только его провинциальный акцент. В первое время он был полон рвения, но требовавшаяся от него постоянная напряженная работа быстро ему наскучила. По-настоящему усердно он занимался только дикцией: его неприятно поразило, что у него обнаружили какой-то «акцент».

В декабре — ему исполнилось тогда двадцать два года — он познакомился с одной богатой вдовой, почти пятидесятилетней, но еще весьма привлекательной. Они встретились на углу Пятой авеню и Пятьдесят Пятой улицы, и встреча их была в высшей степени романтична. Поскользнувшись на краю тротуара, в то время как к нему подъезжал автобус, прекрасная вдовушка, вконец растерянная и смущенная, буквально упала в его объятия. Он сделал несколько галантных намеков по поводу сообразительных водителей, тормозящих как раз в нужный момент и пригласил ее в уютный бар, где они выпили по два сухих мартини каждый, чтобы прийти в себя после пережитого потрясения. По счету заплатил он. В последующие недели они часто посещали маленькие кинотеатры для избранной публики и обедали в дорогих ресторанах. Он снова платил, но уже не деньгами.

Их связь длилась несколько месяцев. Он без сожаления оставил школу драматического искусства и целиком посвятил себя завоеванию этой женщины, сопровождая ее повсюду, в частности, и в магазины, где она покупала роскошные вещи не для себя одной. Сперва ему было неловко показываться на людях с дамой вдвое старше, но вскоре он отделался от этого предрассудка. Следует сказать, впрочем, что счастье его было относительным. Лицо этой зрелой женщины неплохо сохранилось, но для ее фигуры годы не прошли бесследно. Через некоторое время он узнал кое-что еще более неприятное. Лифтер дома, где она жила, сообщил ему, что ее поклонники не остаются при ней дольше полугода. Оказывается, он был лишь одним из длинного ряда служивших ей рыцарей. Еще одна ситуация без будущего… В конце пятого месяца, заметив, что она ревнует его все меньше, он решил опередить ее, сказав, что его мать опасно больна и нуждается в уходе.

Он вернулся в родной город, не забыв предварительно спороть фирменные ярлыки модного портного со своих костюмов и заложить свои дорогие часы. Как неприкаянный, бродил он по дому, мучаясь сожалениями: почему не встретилась ему вдова помоложе и более склонная к постоянству?

Потом он снова начал строить планы и на этот раз решил продолжать образование, благо за ним еще сохранилось право на бесплатное обучение.

После долгих размышлений он остановился на университете Стоддард в Айове, который считался чем-то вроде загородного клуба для отпрысков миллиардеров со среднего Запада. Его приняли без малейших затруднений, благодаря прекрасным оценкам из колледжа.

На первом курсе он встретил восхитительную девушку, чей отец был вице-президентом крупной фирмы по производству сельскохозяйственных машин. Они стали неразлучны — ходили вместе на прогулки, пропускали занятия, а также спали. В мае она сообщила ему о своем женихе, молодом человеке из их круга, и выразила надежду, что он не слишком серьезно относился к их роману.

На втором курсе он познакомился с Дороти Кингшип.

Герми Ходсен принес ему две серовато-белые таблетки, за которые он уплатил пять долларов.

В восемь часов вечера он направился к обычному месту их свиданий — стоявшей в тени, на краю лужайки, скамейке между факультетами искусств и фармакологии. Дороти уже ждала его. Она сидела, сложив руки на коленях, в легком пальто, наброшенном на плечи: апрельский вечер был свежим. Освещенная фонарем листва отбрасывала тень на ее лицо.

Он присел рядом, наклонился, чтобы поцеловать ее. Она улыбнулась ему. Из открытых окон факультета искусств доносились, перебивая друг друга, контрастирующие мелодии доброго десятка роялей.

— Я принес это, — произнес он после недолгого молчания.

Он вынул конверт из кармана и вложил его в руки Дороти.

— Нужно принять обе сразу. Тебя, вероятно, будет тошнить, может быть и температура слегка повысится.

— А что в них содержится?

— Хинин. И еще что-то, точно не знаю. Не беспокойся, Дорри, все будет хорошо.

Они вместе пересекли лужайку. Остановившись перед зданием современного типа, в котором помещалось женское общежитие, они поцеловались.

— Увидимся завтра на занятиях, — сказал он. Почувствовав, как она дрожит, прижавшись к нему, он добавил: — Не переживай, бэби. Если это не подействует, мы сразу же поженимся.

Вернувшись к себе, не в силах заниматься, он присел к столу, положил голову на сложенные руки. Таблетки могли и не подействовать. «Я ничего не гарантирую, — сказал Герми Ходсен. — Если у девчонки двухмесячная беременность…»

Он подошел к письменному столу, открыл нижний ящик, вытащил из-под аккуратно сложенной стопки пижам две брошюры в мягкой обложке, отливавшей медью.

Обнаружив во время их первой встречи, что Дороти не просто принадлежит к клану Кингшипов, известных промышленных магнатов, но является родной дочерью президент медеплавильной компании, он отправил в нью-йоркское отделение фирмы письмо, в котором под предлогом желания приобрести ее акции попросил выслать ему материалы, рассказывающие о деятельности компании.

Через две недели, когда он лежал на кушетке, поглощенный чтением «Ребекки» [1] (он уверял, что книга ему страшно нравится, так как Дороти была от нее без ума), он получил эти брошюры. Они произвели на него сильное впечатление. Одна из них называлась: «Техническая документация по производству меди и медных сплавов на предприятиях Кингшип», другая: «Предприятия Кингшип производят медь для мира и войны». Они были снабжены множеством иллюстраций: шахты, доменные печи, обогатительные аппараты, конвертеры, блюминги… Он перечитывал эти тексты сотни раз, возвращался к ним снова и снова, улыбаясь, как женщина, читающая любовные письма, и скоро выучил их на память.

Но в этот вечер их обаяние не имело над ним власти. «Разработка открытым способом в Лэндерсе, штат Мичиган. Годовое производство одной этой шахты равняется…»