Андрей Соболь: творческая биография - Диана Ганцева

оказалось, что юношеская биография моего героя достойна приключенческого романа. К двадцати семи годам он уже исколесил всю Россию от Перми до Нижнего Новгорода, от Иркутска до Мариуполя, то мальчиком-подручным на пароходе, то в составе опереточной труппы, то «в кандалах, с сотней уголовных», отправленных по этапу в Сибирь; успел поработать агитатором в еврейской политической партии: «разъезжал по еврейским городкам и местечкам, очень милым еврейским девушкам рассказывал о французской революции, „разъяснял“ Энгельса, цитировал Блосса»; прошел несколько тюрем: Мариупольскую, Виленскую, Бутырки, Александровский централ и Горный Зерентуй, и самую страшную царскую каторгу — Амурскую колесную дорогу или, как ее называли заключенные, «Колесуху»; объездил нелегальным эмигрантом «весь Запад», в его маршрутном списке Рим, Брюссель, Париж, Мюнхен, Ницца, Копенгаген, Сан-Ремо и маленькая деревушка на итальянской Ривьере Cavi di Lavagna, где члены боевой организации партии эсеров, среди которых был и А. Соболь, «на горе St. Anna расстреливали ежедневно картонное чучело: готовились к поездке в Горный Зерентуй, чтобы убить начальника каторги за смерть Сазонова».

Он горел идеей революции и народной справедливости. Всегда стремился в гущу событий, но как-то однажды… Или это было не вдруг и понимание пришло постепенно — с чувством внутренней боли и страшного душевного надрыва. Весной 1916 года под именем Александра Александровича Трояновского Андрей Соболь был направлен на Кавказский фронт, а в августе 1917 года, окончив школу прапорщиков в Петрограде, уехал на Северный фронт комиссаром Временного правительства: «Три месяца я был в солдатской гуще, три месяца я „уговаривал“ — от полка к полку, от дивизии к дивизии — три месяца напряжения, муки, горести и обид — и так ощутительно-близко видел, как разворачивается великая всероссийская водоверть. В ночь на 30 октября в городишке Вейзенберг я получил кулаком в грудь на собрании представителей 47 дивизии. А несколько недель спустя на могилевском вокзале я глядел на убитого Духонина; в тот день в опустошенной ставке я по настоящему познал, что такое одиночество и как порой даже смерть желанна». Мечта о революции и справедливости обернулась в реальности страшным вихрем, «всероссийской водовертью», в которой захлебнулась страна и тот самый новый мир, который виделся на обломках старого, но так и не воплотился: «…самое страшное во всем, что окончательно и бесповоротно пришел его величество Хам и тяжелыми сапогами придавил все, плюнув на все…».

Почти 10 лет он будет пытаться найти себя в ошалевшей от революционных событий Москве и в пытающейся прийти в себя от идеологических чисток литературе. Об авторитете Соболя в писательском мире говорит избрание его в 1922 году секретарем Союза писателей. А о популярности свидетельствует тот факт, что в 1927 году, по результатам читательского опроса, Андрей Соболь оказался на первом месте в числе самых любимых писателей. Однако в новой России места для себя он не найдет — 7 июня 1926 года его найдут на Тверском бульваре у памятника Тимирязеву в луже крови и с револьвером в руке. Через несколько часов после этого писатель Андрей Соболь умрет в больнице, а его книги на долгие годы исчезнут с полок книжных магазинов и частных коллекций, будут изъяты из открытого доступа библиотек.

Когда я бралась за творчество неизвестного автора, мне не было страшно — просто нужна была тема, достаточно актуальная, чтобы с ней взяли в аспирантуру. С Соболем меня взяли. Страшно стало потом, когда выяснилось, что его текстов нет ни в одной библиотеке города. И о нем информации тоже не густо.

За несколько дней до защиты меня остановил в коридоре универа кто-то из преподавателей филфака, входивших в академическую комиссию. Я тогда была не в себе от волнения и предстоящего события и, конечно, сейчас не вспомню, кто это был.

— Дианочка, а не могли бы вы мне хотя бы парочку текстов героя вашей диссертации дать для прочтения?

Да, оппоненту я тоже отправляла вместе с диссертацией копии избранных произведений Андрея Соболя.

И так получилось не потому, что автор «вышел в тираж» или не пользовался спросом. В 1927 году, по результатам читательского опроса газеты «Гудок», Андрей Соболь оказался на первом месте в числе самых любимых писателей. Анонсы его произведений печатались в толстых журналах, сборники рассказов, несмотря на неодобрительные рецензии, переиздавались, четырехтомное собрание сочинений выдержало два издания подряд в 1927 и 1928 годах, а читатели в журнальных анкетах о самых читаемых и любимых авторах ставили его имя рядом с С. Есениным.

В начале 1930-х книги Андрея Соболя исчезли из библиотек. Кампании по «чистке библиотечных фондов» проводились в послереволюционные годы регулярно, но стихийно — «по инициативе трудящихся» и «с воодушевлением на местах». «В Московской области изъятые книги переводились в „специальный фонд“, в Ленинградской области — в „закрытый“, а в Западной области помимо спецфонда был создан фонд „МНД“, что расшифровывалось как „Массам не давать“» (Евгения Добренко «Формовка советского читателя»). А в регионах «идеологически вредные» произведения часто попросту уничтожались — шли на растопку.

Так что в родной Белинке мне выдали только пропущенную в свое время цензурой брошюрку Издательства Всесоюзного общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев из серии Дешевая библиотека журнала «Каторга и ссылка» с воспоминаниями Андрея Соболя о «Колесухе» — царской каторге на Амурской колесной дороге. Собрание сочинений и сборники повестей и рассказов я копировала в Питере — в Российской Национальной библиотеке, копии статей и публицистики, написанной современниками, везла из «Ленинки» — Российской Государственной библиотеки в Москве, а критические исследования, рукописи и воспоминания современников собирала по частным коллекциям, библиотекам и архивам не только России, но и Израиля.

Библиотечные копии стоили немыслимых денег, которых у юной провинциальной аспирантки, конечно, не было. И если бы не гранты и программы Центра научных работников и преподавателей иудаики в вузах «Сэфер», мне никогда не удалось бы не то что завершить, но даже начать работу над диссертацией. Жаль только, что не сделала на память копию первой страницы хотя бы одной книги со штампом «СПЕЦХРАН».

В аудиторию, где проходил отчетный семинар по стажировке студентов и аспирантов из стран СНГ в Еврейском университете в Иерусалиме, я ворвалась, опоздав на полчаса.

— Ну? — с немым вопросом во взгляде смотрела на меня Ленка: мы жили с ней в одной комнате, и только она знала, куда я уехала с утра пораньше.

— Нашла!!! — шепот не в силах был скрыть моего ликования. —