Лёд и пламя. Слишком поздно - Тери Сан

   'Разве я могу позволить себе любить ТЕБЯ?'

   'Могу, Серг. Ещё как могу!'

   Мне казалось, что всё реально контролировать. Если иметь достаточную силу воли, возможно обуздать любое чувство, бороться, задушить. Просто не позволять себе. Даже думать не позволять!

   А потом стало поздно.

    'Когда у меня настолько сорвало крышу, что я не смог жить без тебя? Я не знаю, Серж. Я не знаю'.

   В тот мартовский день мы встретились на перемене, спустя пару часов. Помню, курили, изредка бросая друг на друга взгляды тайком, перешучивались. А потом...

   Потом не могли разойтись. Никак. Так два человека в мгновение ока становятся лучшими друзьями, находят десятки увлекательных общих тем, опрокидывают внутренние щиты, готовы щедро поделиться и разделить особенное духовное тяготение, близость.

   Мы пошли ко мне домой, в сопровождении целой толпы провожатых. С нами навязались Ленка с Натахой, Анька и даже твой друг Андрей.

   Мне было плевать, сколько их будет. Твоё солнце светило мне, и я совершенно потерялся в этом свете. Желал видеть тебя, говорить, готовый вытерпеть любое присутствие, если оно становилось залогом и гарантией твоего. Ты был нужен мне, Серг. Как кислород, воздух, глотнув которого один раз, я оказался не в состоянии дышать без него. Никак.

    Автобусы не ходили. В городе постоянно возникали перебои с бензином, вынуждая учеников, живущих в пригородных районах, становиться жертвами расписания или полагаться на друзей. А так как ты жил в семи километрах от города, в старорусском поселке, неудивительным оказалось, что все остановились у меня, а затем и засиделись до самой ночи. Давно уехал Андрей, убрела Ленка, распрощавшись и пообещав заскочить с утра.

    Мы не замечали ничего. Увлечённые, шумные, перевозбуждённые и словно горевшие изнутри. Говорили, говорили, рылись в дисках, вытаскивали музыку, смотрели фотки, насиловали приставку, сотрясали стены громоподобным хохотом.

   Опомнились, лишь когда в комнату зашла моя мать и объявила, что, если ты не планируешь заночевать у нас, то лучше выдвигаться сейчас, иначе родители будут волноваться.

   'Сказать, что у меня сердце перестало биться от одной мысли, что ты можешь остаться?'

   Но ты не остался, очевидно, решив, что наша дружба слишком коротка, чтобы в первый же день испытывать её на предмет возможных обстоятельств. Разумеется, я вызвался проводить.

   И лишь на остановке осознал, что с нами, оказывается, идут Анька и моя сестра. Всё это время они тусили с нами, но увлечённый тобой, я практически не воспринимал их присутствия. Даже не обратил внимания на тот факт, что Анька осталась до самой ночи, и ей обязательно влетит от родителей. Потому что её предки строго относились к подобным вещам. Я не заметил. 'Да и как мог заметить, если видел, только тебя?'

   Твой смеющийся солнечный свет, негромкий голос, неторопливые уверенные движения, особенную манеру держаться. Слегка вальяжную и, в тоже время, лёгкую, уверенную, основательную и невероятно озорную, полную мальчишеских шуток и каверз.

   'Ощущал ли ты искру, Серг?'

   Мы столкнулись в дверях. Наташка и Анька улетели на лифте вперёд, я задержался, одевая кроссы, рванул ручку на себя и влетел в тебя лбом. Ты стоял под дверью, решив напугать или подшутить, но шутка не удалась, движения не рассчитали амплитуду, - встал слишком близко на порог - и мы просто оказались друг в друге на несколько томительных, летящих вечностью секунд, вспыхнувших жаром, заставивших замереть обоих. Ты стоял совершенно обалдевший, растерявшийся и вдруг обнял неуловимо.

   Я размышлял об этом впоследствии. Что это было?

   Или... мне привиделось?

   Я рассмеялся, делая самую изумлённую морду, оттолкнул, сообщив, что "нисколько не страшно", и ты философски незамутнённо выдал, что пытался пошутить.

   Мы разлепились, так и не успев соединиться. Сказать, что оттолкнуть тебя для меня было смерти подобно? Словно душу вынуть изнутри, почти физическая боль в ощущении разорваться, преодолеть себя. Но я испугался, Серг.

   В ту секунду, мать его, я испугался по-тупому, дебильно, абсолютно идиотски испугался, что не удержусь, поцелую, и чёрт там знает, что заставило меня рвануть от тебя, словно ошпаренного. Впоследствии, я тысячу раз буду корить себя за этот поступок, сожалеть, мечтать отмотать назад, повести себя иначе... Но мы рассмеялись, вошли в лифт, и дальше сознание просто исчезло, растворившись в присутствии "нас".

   Я шёл рядом, мы болтали и смеялись, внезапно понимая и открывая, что у нас так много общего на двоих.

   Ты начинал фразу, я её заканчивал. Ты называл певца, я знал нашу любимую с тобой песню...

   Могло ли такое быть, Серг, что мы оказались двумя половинами внезапно встретившегося целого? Хотелось в это верить. Нам было удивительно комфортно рядом, уютно, легко, по-особенному здорово. 'Понимал ли ты, что я чувствую? Испытывал ли, то же самое, Серг?'

   'Да.' - в твоих глазах я читал ответы на собственные вопросы. Видел собственные сомнения, понимания, осознание, радость, таящийся страх. И знал, что ты никогда не признаешься в этом. А я... слишком боюсь этого, что бы поверить.

   Но мне были нужны слова, Серг. Оказались необходимы. Твои слова о твоих чувствах ко мне. Признание. Ниточка надежды, любой повод, дающий право сказать, озвучить или попытаться осмыслить вдвоём, что вот да, оно случилось, угораздило. Но теперь, когда мы это приняли, поняли, подумаем, как дальше будем быть, что делать, может быть не надо ни от чего отказываться, просто принять, попробовать, и всё получится. Достаточно лишь начать, поверить.

   Слов не было. Не было ничего из того, что могло бы помочь нам. Ни единого намёка с твоей стороны, ни малейшего повода, предлога, поступка. Ничего.

   Шли дни, недели. Мы заделались лучшими корешами. Пролетали, складываясь, месяцы, растянувшиеся в пространстве бесконечной вечностью ожидания.

   Ты смотрел на меня с неуловимой светлой мукой. А мне казалось, что тебе всё равно. Что ты не испытываешь ничего из того, что отныне раздирало и рвало мою душу на части. Для тебя мы всего лишь друзья, Серг. Если бы я умел читать мысли... Если бы. Но я не умел их читать.

   И мы с тобой бесились как два придурка, зажигали на дискотеках, взрывали бары и... Серг, почему мы не кадрили девчонок? Знали ли мы ответ, на этот вопрос?

   Я, стоя на парапете крыши, хлестал пиво и орал: "Свободу асфальту!!!"

   А ты, натянуто смеясь и пряча испуг в раскосых аквамариновых глазах, стягивал меня вниз, на секунду задерживая руки чуть дольше положенного и, в тот же миг, одёргивая их назад. Словно прикоснуться, оказывалось преступлением, страшным грехом, заставляющим осознать правду, после которой назад дороги не будет, а мы не готовы оказались по ней идти. Слишком страшно, стыдно, позорно, невозможно признать и принять такую реальность.