Собор без крестов - Владимир Шитов

Приговором суда Виктор был доволен, так как, взяв организацию преступления на себя, рассчитывал

получить гораздо большую меру наказания. Вероятно, та неопытность, с которой они подошли к совершению

преступления, и легкость задержания дали основания суду считать их не такими опасными для общества, какими

они были в действительности. Да к тому же и чистосердечное признание в содеянном сыграло не последнюю

роль при назначении наказания.

Почему стоящий на стреме Жора их не предупредил о ментах, для них было тайной до сих пор, пока не

очутились в зоне. Туда Борода письмом сообщил, что тот слишком поздно увидел ментов, а поэтому едва сам

смог смыться с базы незаметно. За такое поведение Жоре в «семье» был свой разбор, после которого он долго

болел, но намного стал умнее и дисциплинированнее.

Поведение Жоры его тогда так взбесило, что он решил и сам хорошо проучить шалопая, но, выйдя на волю и

встретив Ирину, отказался от своего намерения, так как определился вообще порвать со своим прошлым и не

выяснять теперь уже ненужных отношений.

Однако письмо Бороды показало, что прошлое от него самого не желает добровольно отступать и за

самостоятельность надо бороться.

В 11 часов Гончаров зашел во двор знакомого особняка, с волнением открыв запор. Двор был обнесен

высоким деревянным забором, скрывающим от прохожих и соседей тайную жизнь его жильцов уже много лет.

Гончаров не прошел и десяти метров, как увидел пахана, спешащего из дома ему навстречу.

Прошедшие годы Бороду почти не изменили внешне, но чувствовалось, что он пополнел, и движения его

стали медленнее, как бы он ни старался казаться бодрым при своих шестидесяти пяти годах, среднем росте и

чеховской бородке.

— Заждались мы тебя, Виктор, — ласково произнес он, обнимая его.

Виктор ожидал встречи с ворчливым дедом и соответственно подготовился к грубому ответу, но, почувствовав доброжелательность в голосе и поведении Бороды, посчитал неуместным хамить.

— Жизнь, Илларион Константинович, научила не спешить, а идя вперед, много оглядываться.

Борода не стал углублять такую тему разговора, а, продолжая свою мысль, сказал:

— Повзрослел, возмужал и решил старика забыть. Нехорошо. — В его голосе было столько доброты, а в

жестах ласки, что Гончаров решил с ним не конфликтовать до времени. — Позвал тебя, чтобы как-то отметить

твое возвращение. Ты же мне не чужой, или я ошибаюсь? — вкрадчиво спросил он.

— У меня к вам никаких претензий нет, — ответил Гончаров, помнящий с благодарностью, как однажды

Борода не дал совершить над ним расправу одной воровской группе, которой Виктор, будучи вором-одиночкой, помешал своей самодеятельностью в осуществлении разработанной операции. Борода не только защитил его

тогда, но и принял в свою группу, считавшуюся самой мощной в округе.

В группе числилось семнадцать человек, из которых только девять находились на свободе. Другая половина

у хозяина своим «трудом» зарабатывала досрочное освобождение, постоянно чувствуя поддержку своей

«семьи».

В этой «семье» Виктор прошел от пацана на побегушках, стоящего на стреме, до особо опасного

рецидивиста, умеющего легко себя утверждать и становиться своим в разных режимах содержания, тюрьмах.

Однако такое самоутверждение досталось ему нелегко — приходилось быть битым, бить жестоко, заводить

нужные знакомства и отдаляться от бакланов и псов. Татуировки на его теле сами за себя говорили

сокамерникам. По ним можно было прочесть, кто он такой: за что судим, сколько раз и к какой преступной группе

относится.

За искусно выполненный на спине собор с куполами без крестов он самодеятельному художнику дал бутылку

водки. У этого собора имелось место для «постройки» еще нескольких куполов, но Гончаров решил в его

«строительстве» остановиться на достигнутом.

Зайдя в дом, Виктор увидел в зале шикарно сервированный стол, за которым сидели в основном знакомые

лица: Диспетчер «семьи», и попросту говоря, наводчик, высокого роста симпатичный мужчина лет пятидесяти, изяществу манер которого мог позавидовать не один дипломат. Он обладал многими положительными

качествами для своей «профессии» — легко сходился с незнакомыми людьми, по мере необходимости мог

выдавать себя за простака или, наоборот, назваться педагогом, показав эрудицию и в литературе, и в спорте. У

него была цепкая память. Если бы Диспетчер свои способности проявил в нужном обществу направлении, то мог

стать знаменитостью в какой-нибудь области знаний, а незаурядным артистом — без сомнения. К тому же

Диспетчер неплохо играл на гитаре, а свой недостаток в вокале восполнял отличным музыкальным слухом, поэтому песни в его исполнении были приятны для слуха каждого.

Рядом с Диспетчером на диване сидел Валет. Увидев Гончарова, они бросили игру в карты и устремились к

гостю с радостными улыбками. Валет первый облапил его и дружески прижался щекой к его лицу. Волна

нежности прошла в душе Гончарова к своему бывшему подельнику, и он, отвечая на его ласку, искренне

поцеловал в щеку, не обращая внимания на Диспетчера и дружеские его проявления.

Из смежной комнаты в зал плавающей походкой зашла дочь Бороды Альбина, одетая в фирменный костюм, из-под которого просматривался серый свитер крупной вязки.

Плотно облегающая ее фигуру одежда, по-женски тонко и умело подобранная, в нужном свете преподносила

окружающим ее хозяйку, обладающую к тому же развитыми бедрами и грудью.

Высокого роста, она гордо несла на длинной шее свою голову с темными волосами до плеч. Такие женщины

знают, что они нравятся мужчинам, привыкли к комплиментам, приставаниям, а поэтому умеют постоять за себя.

Виктор урывками много раз видел и ранее Альбину, но накоротке они не были знакомы: то он находился в

зоне, то она была занята учебой в мединституте.

Увидев Альбину, Виктор не мог не отметить ее красоты: «Как расцвела в свои 28 лет. Такой не каждый и

красавец подойдет». Он поймал себя на мысли, что с удовольствием разделил бы с ней свои ласки. Однако

вспомнив Ирину и свое намерение порвать с прошлым, он решил не распускаться.

Альбина, подойдя к Виктору, обдала его тонким запахом неизвестных ему духов. «Вот в камере был бы такой

запах и содержание, тогда и на свободу не потянуло бы», — подумал он.

Альбина, поздоровавшись с Виктором, произнесла:

— Так вот кого мы ждали, — потом, обращаясь к отцу, сказала: — Можно приглашать к столу.

Борода, подойдя к Виктору, спросил:

— Ты не возражаешь отметить с нами свое возвращение?

Увидев жадные взгляды Валета и Диспетчера, направленные на бутылки со спиртным, проявленное к себе

внимание Бороды, Виктор поддался всеобщему настроению и угрюмо обронил:

— Не пропадать же добру.

Они стали рассаживаться за столом. Альбина принесла с кухни кастрюлю с отварным картофелем.

Началось застолье, которое продолжалось несколько часов. В оживленной беседе они перебирали и

вспоминали всех общих знакомых.

Несмотря на многословие сидевших за столом, Виктор понимал, что застолье движется по графику и

направлению, разработанному заранее Бородой. За все время гулянки никто из присутствующих не спросил его о

планах на будущее.

Одна Альбина не принимала участия в их беседе и была почти трезвой, так как спиртное употребляла такой

рюмочкой, что ей место рядом с аптечными весами. Посчитав свою миссию исчерпанной, Альбина ушла в свою

комнату.

Борода, видя, что каждый выпил и поел столько, сколько мог, решил устроить за столом передышку.

Обращаясь к Диспетчеру, он попросил:

— Станислав, сыграй нам что-нибудь на гитаре.

— Да и спеть не забудь, — добавил блаженно улыбающийся Валет.

Диспетчер, взяв гитару, пересел из-за стола на диван и со знанием дела стал ее настраивать. Затем, облегченно вздохнув, произнес:

— Первую заявку принимаю от виновника торжества.

— «Тоска по любимой», — заказал Виктор и приготовился слушать песню, с которой впервые познакомился в

доме Бороды. Эта песня напоминала ему годы молодости, а ее содержание было близко и понятно.

— Заказ принят, — дурашливо заверил Диспетчер. Он стал не спеша перебирать пальцами струны гитары, и

они заговорили. Прислушиваясь к их звучанию, Диспетчер запел:

Чередой за вагоном вагон,

Перестуки по рельсовой стали.

Спецэтапом идет эшелон

Из столицы в таежные дали.

Заносило пургой паровоз,

А на окнах морозная плесень.

И порывистый ветер унес

Из вагона тоскливую песню.

Не печалься, любимая,