Волновая функция (СИ) - Катлас Эдуард

К сожалению, единственное высеченное рядом слово — или то, что казалось похожим на слово, снова, в который раз, не давало никакой привязки. Не позволяло двигаться дальше.

Я вернулся к прямым аналогам.

Gutta Cavat Lapidem — терпение и труд все перетрут. Но тут важна дословность, иначе в попытках поиска перевода можно уйти слишком в сторону. Дословно, ближе к оригиналу, это звучало как «капля точит камень». Но и это лишь сокращенная версия, которую высек на стене мой предшественник.

«Gutta cavat lapidem non vi, sed saepe cadendo». «Капля точит камень не силой, но частым паденьем». Понятно, почему он высек эту фразу здесь. Также, как и я, замученный прорубанием бесконечного коридора из одной неизвестной точки в другую. В надежде, что когда-нибудь конец тоннеля окажется на поверхности. Ему тогда точно не помешали стимулы, хотя бы в виде изречений мудрецов.

В метре от этой на стене шершавилась еще одна надпись. Что-то, напоминающее клинопись. Ужасно, никаких намеков. Мне бы уточку там, лодочку, человечка с розеттского камня. Хоть что-то, что позволило бы убедиться, что эти фразы вообще связаны между собой, а не просто выбиты неподалеку. Другой шагающий, в совершенно другое время, возможно тысячелетием раньше или позже, что-то выбил на стене. Откуда мне знать, что в это время он хотя бы думал о том же, о чем и мой римлянин. О том, что он знал, что написано рядом, не стоило даже и мечтать.

Еще один тупик, в прямом и переносном смысле. Тупик на стене, тупик — в конце этого длинного коридора, по которому я ходил каждый день, чтобы выгрызть из скалы еще несколько сантиметров.

Мне нужна пиктографическая письменность, или картинки с надписями — как для детей. Собственно, в этой обители им я и являлся — ничего не понимающим, тыкающимся вслепую ребенком.

Я нашел символ солнца в начале коридора Надежды, как я начал его называть. Бесконечного тоннеля, прорубленного в надежде добраться до поверхности. Надо же как-то его назвать, этот вариант показался мне неплохим.

Сомневаться приходилось буквально во всем. Это солнце — или это глаз с ресничками? А может, у них этот значок вообще объединял и то, и другое, могу себе такое вообразить. Но все-таки больше походило на солнце.

Надпись под ним. Это что? Дословно — солнце? Или «надежда»? или наоборот — «неправда, дальше никакой надежды, лишь длинный коридор куда-то в бесконечность. Безнадежный путь в безвестность». Ну тут я загнул, надпись для такой сентенции все-таки коротковата — одно слово.

К примеру, оно могло означать «темнота».

Ведь Lux Veritatis тоже означало не «место для лампочки», как я решил в прошлый раз. А целый «свет истины». Чтоб их, эти образные выражения. При правильных предпосылках можно прийти к совершенно неверным результатам. И, хотя в начале этого пути разница невелика, дальше ошибки могут только накапливаться. А при недостаточности материала — их никак не исправить кросс-проверками.

И еще один тупик. За неделю мой замечательный булыжник ну никак нельзя было поставить на соседний пьедестал с розеттским камнем. Ну хоть впадина для «света истины» уже готова.

Вот он летает вокруг, явно плохо понимая, чего я добиваюсь. Следит за моим дыханием. Хорошо не за пульсом.

Но все-таки я продвигался. От одного ступора к другому. Переносил, копировал на глиняные таблички интересные находки, сравнивал их между собой. Примерялся, с какой стороны лучше подобраться к неподъемной, как казалось, задаче. Складывал таблички, перебирал их, когда находилось время.

Осматривал окрестности.

Через неделю я приостановил походы в конец тоннеля Надежды, решив, что в этот раз добавил достаточно сантиметров к его бесконечности, и переключился на менее затратные задачи. Времени и так не хватало — слишком много отнимало подкормка лиан, сбор листьев для еды, перемещения, приготовление новых табличек и куча других бытовых мелочей.

В какой-то момент, я отметил, что отношусь к собору уже как к родному дому. Что принципиально верно — в этом мире у меня точно никакого другого дома не существовало. Но привык я крайне быстро — всего лишь второе посещение. Это начало проявляться в мелочах — раздражение, если лист от ползучей лианы падал мимо воды и начинал подсыхать, превращаться в мусор на дне коридора. Сразу хотелось его поднять, убрать туда, где он будет полезен. Избавиться от мусора.

Скоро так дойдет до генеральной уборки. Только с учетом масштабов святилища она может занять неоправданно большое время.

Я высвободил себе несколько часов в условный день, между сном и сном, и руки сразу добрались до пусть и не стратегических, но более интересных задач.

В одном из огромных гротов, который я отметил в первое прибытие, мне еще тогда хотелось разведать не его дальние углы, которые давно исхожены поколениями шагающих, а его потолок, уходящий вверх, в темноту.

Вряд ли я тут первый такой умный, но всегда оставался шанс, что у остальных просто не дошли до этого руки.

Все шагающие до меня появлялись здесь также — беспомощными, обнаженными, в полной темноте. Да, в итоге, мои предшественники сумели обустроить и это мрачное место. Кумулятивный опыт тысяч миров не мог не сказаться. Но у них явно не могло хватить времени на все.

Лучше я за день проверю десяток лишних, пусть и диких, гипотез, чем пробью тоннель еще на палец вглубь. Тем более свою лепту в коридор Надежды в это раз я уже привнес.

Пещера, к которой они когда-то пробились, не отличалась шириной — может метров пять от стены до стены, в среднем, где-то больше, где-то меньше. Достаточно комфортная ширина, чтобы никто и не думал ее расширять дальше, но недостаточно широкая, чтобы обустроить здесь какую-нибудь мастерскую.

Если в ней когда-то и текла вода, то те времена прошли давно.

Она была длинной — почти сотня метров, полторы сотни шагов, в нее врезался коридор, наискосок. Длиной пещеры воспользовались в полной мере, хоть она и уводила в сторону от выбранного направления. Лишь в самом ее конце рукотворный тоннель возникал вновь — и уходил дальше. И дальше.

Я очень живо представлял себе того, чей удар кирки в какой-то момент прорубил дыру, провалился в эту драгоценность. После того, как он расчистил дорогу, забрался внутрь, осветил стены этой пещеры, прошелся по ней, понял, что своим везением сэкономил себе и собратьям десятилетия труда.

Думаю, такие удачи случались здесь нечасто.

Очень хотелось повторить.

Меня интересовало пару обвалов, которые никто не разобрал, и по которым я мог подняться немного повыше, осмотреть потолок.

Нужно соблюдать осторожность. Без обуви, без одежды все это оказывалось в разы сложнее, чем могло бы.

Я забрался по одной из каменных куч, для начала не самой большой. Камни даже не растащили — они не мешали проходу, а для дела камней здесь хватало и без того.

Взобравшись, я понял, что высоты кучи недостаточно, чтобы рассмотреть потолок. Свет до туда не доставал. Это притом, что я даже не знал в точности, что именно ищу. Может — лаз? Вполне возможное дополнительное ответвление куда-нибудь в сторону, вверх, которое позволило бы как минимум расширить границы нашей священной обители.

Это не было невероятным. Пещера ведь здесь откуда-то взялась. Почему бы ей и не продолжиться куда-нибудь еще.

Но потолок скрывался в сумраке, дальше, чем мне удавалось рассмотреть.

— Выше? — попросил я светлячка, и неожиданно понял, что это первое мое слово здесь с момента прибытия. Как-то сам с собой я, конечно, разговаривал, но вести внутренний диалог удобней про себя.

Светлячок, мой свет истины, неуверенно приподнялся у меня над головой, уйдя со стандартной позиции следования чуть сверху, сзади и справа.

— Еще выше, — подбодрил я его. — Нужно осветить потолок.

Светлячок поднялся еще. Многого от него не потребовалось, метр — и стены смыкались без малейших щелей, разломов, проходов или лестниц прямиком на поверхность.

Для порядка я погонял светлячка еще туда и сюда, под самым потолком, до пределов, до которых сам мог хоть что-то рассмотреть, и даже постучал по стене молотом. Чего уж, раз забрался, нужно использовать все варианты.