Рыцарь Шестопер - Федор Соколовский

«Никак первый круг ада плавно переходит сразу во второй? — попытался иронизировать пленник. — Или это у меня такой сон?.. А может, галлюцинация? Скорей всего так и есть… Я ударился о тротуар, мозги растекаются по бетонной плитке, а остатки сознания прокручивают смесь кошмара и какого-то исторического ужастика… Самое здравое рассуждение, иначе и быть не может…»

Оказалось, что появление новых действующих лиц заметил не только он. Окровавленный мученик, висящий справа от Василия, вдруг заорал:

— Стойте! Не сжигайте меня! Я покажу вам, где спрятаны сокровища князя Балоша Скорого!

Ух, как проняло толпу! До печенок! Сразу трое, если не четверо, заорали на своих подельников, приказывая молчать, а потом потребовали от страдальца повторить сказанное. Тот повторил, опять ставя обязательным условием, чтобы ему за это даровали жизнь. После чего, без перехода и без дополнительных требований, пленник стал красочно описывать сундуки с золотом и драгоценными камнями, которые находятся в известном ему месте. И не надо было быть хорошим психологом, чтобы понять: рассказчик попросту всеми силами старается оттянуть время своего сожжения. Скорей всего он сразу сообразил, кто спешит к приговоренным на помощь.

С одной стороны, у него все получилось великолепно. Только что ревевшая толпа затаила дыхание и старалась ни слова не пропустить из сказанного. С другой — в этом и крылся небольшой просчет: стало слишком тихо. И все прекрасно расслышали топот приближающейся конницы. Вся сотня с лишним голов повернулась в сторону опасности, и все сто с лишним глоток исторгли крик ярости. Хотя на открытое пространство и выскочило всего-то восемь конных рыцарей в полном рыцарском облачении. Их здоровенные лошади тоже поблескивали броней и кольчужными попонами.

Еще звучал крик ярости, когда из многих уст сорвались самые противоречивые команды, а вышедшие из-за лачуг лучники уже отправили в полет стрелы. Первыми жертвами пали как раз лучники в толпе. Вторыми — факельщики. Следом стали валиться копьеносцы. А там и рыцарская конница широким, расходящимся веером вломилась в несуразный, но смело подавшийся навстречу строй разношерстного пешего воинства.

Казалось бы, победа будет на стороне обороняющихся, десятикратное, если не пятнадцатикратное преимущество давало им для этого все шансы. Но…

Неведомо как сюда попавший грешник перестал дышать, наблюдая за страшным таранным ударом, который нанесли рыцари. Орудуя длинными, тяжеленными мечами, они с одного удара уничтожали двоих, троих, а то и четверых противников. Особенно если конь мчался, не сбавляя скорости. Еще одного-двух пейзан затаптывали гигантские копыта или рвали шипы, торчащие в стороны из лошадиных нагрудников. При этом бронированные до пят рыцари не обращали малейшего внимания на удары кос, цепов, кольев, редких мечей, а то и еще более редких копий.

Пройдя стальной гребенкой сквозь орущий строй, они тут же развернули коней и вновь прошлись по кровавому месиву. Затем еще раз. После чего оказалось, что сражаться больше не с кем. Нескольких начавших разбегаться обороняющихся легко перехватила и уничтожила редкая цепочка лучников, взявшаяся за мечи.

Ни один из рыцарей не пал. Ну разве что двое оказались ранеными и пошатывались в своих высоких седлах.

Тогда как в центре площади трагедия разгорелась в прямом смысле этого слова. Пали от стрел все факельщики, но один свалился настолько неудачно, что костер с правой стороны оказался подожжен. Хворост, скорей всего и маслом политый, вспыхнул моментально. И если двоих пленников с левой стороны спасители еще сняли в относительной безопасности для себя, то уже самого Василия выхватили из огня, получив некоторые ожоги. А вот тех, кто подвергся наибольшим мучениям, спасти не удалось, они задохнулись в дыму еще раньше, чем их опалило яркое, смертельное пламя.

Фактически и Райкалин еле прокашлялся, очнувшись только за какой-то лачугой, стоя на четвереньках в каком-то корыте. При этом его интенсивно поливали водой, требовали снять и выбросить штаны и шипящими голосами… ругали! И ругали те самые юные страдальцы, которые недавно висели на столбах слева!

Разум пропускал ругательства в себя с трудом, замедленно, словно с огромным сомнением. Но в сути сомневаться не приходилось:

— Радуйся, ушлепок, что доблестные рыцари Гальцар и Варширок угорели!

— Они бы тебя сейчас лично растерзали за позорящее рыцаря поведение!

— И моли богов, чтобы никого из этой толпы уродов не взяли живьем и не допросили, выясняя, как трусливо ты себя вел.

— Нам же просто деваться некуда, придется тоже молчать. Потому что нас, как твоих оруженосцев, либо казнят вместе с тобой, либо навсегда лишат возможности стать рыцарями.

Судя по выражениям лиц и тону, парни в самом деле предпочли бы пойти на казнь, чем потерять возможность стать рыцарями. Исходя из житейского опыта, понимания воинской дисциплины и минимального знания истории, Райкалин сделал вывод, что оруженосцы не имеют права рта раскрыть на своего рыцаря, но тут вообще пошли угрозы:

— Если ты по собственной тупости проговоришься об ошибках всего нашего отряда, мы тебя тоже щадить не станем! Опозорим на весь мир тебя и твой род до пятого колена!

— Поэтому лучше вообще притворись пока раненым, мычи и показывай на язык, мол, поврежден. Морда у тебя с виду хорошо покалечена. А мы сами все расскажем.

— Ты только кивай, подтверждая наши слова. Понял?

Вот Райкалин и кивнул, в который раз языком ощупывая полость рта. Двух передних зубов — если не трех! — не было, обе губы разбиты и до сих пор кровоточат, так что отговорка для молчания вполне подходящая. Должны поверить, что и язык пострадал.

Он рассмотрел тех, кто его ругал. С высоты опыта прожитых лет оба показались ему недорослями. Лет по шестнадцать каждому, молоко, как говорится, на губах не обсохло. Один плотной комплекции, блондин с наивными глазами на круглом лице. Второй — худощавый, более злой на вид, черноволосый. Он же и ругался громче и с большим презрением.

Оставалось только самому понять; что же случилось здесь с собственным, нынешним телом? Чем оно опозорилось? Неужели так испугалось предстоящего сожжения, что потеряло сознание? Или обгадилось в тот момент, когда копьем нанесли укол в бедро? Конечно, подобное для человека, носящего звание рыцаря, недопустимо.

Но с другой стороны — чего стесняться и кого стыдиться в аду? Все равно ведь хуже некуда! Разве что отправят на второй круг мучений?.. А вот туда почему-то не хотелось.

Размышляя об этом, Вася действовал тем не менее быстро и сноровисто. Разделся догола, омылся в первом корыте, потом в сравнительно чистой воде второго и начал присматриваться, как бы сподручнее приступить к мародерству. Потому что его оруженосцы занимались как раз этим непритязательным делом, ибо трупов на этом подобии улицы хватало. Ну и попутно забинтовывали свои раны разорванными рубахами, снятыми все с тех же трупов.