Постовой - Роман Путилов

обеда, потом шел гулять с одноклассниками, вернувшимися из рядов непобедимой и легендарной на полгода раньше или вообще не озаботивших себя военной службой. Казалось, этот праздник молодости будет длиться вечно. В одно не прекрасное утро он закончился. Себя я осознал, плавающим в ванной, полной остывшей воды. Мой, отравленный спиритус вини, организм не хотел дальше жить в этом злом мире. В горле булькал чистый цианид, а голова болела так, как будто с нее сняли скальп. Я с трудом вылез из ванны и по стеночки пошел на кухню.

— Ты пришел в три часа ночи, а перед этим сорок минут поднимался по лестнице, ночью шаги в подъезде хорошо слышно — сказала мама, ставя передо мной большую чашку кофе.

Я подумал (оказалось, что после глотка кофе, я вновь смог думать), что на преодоление одного лестничного пролета у меня уходило около четырех минут. В это время мне протянули красную телефонную трубку на длинном витом шнуре.

— Ты как, пропащий, добрался до дома? — радостно, и до боли моих отравленных алкоголем перепонках, запищала в трубке Леночка Смирнова, моя очень симпатичная одноклассница, которую я вчера, до момента, пока был в сознании, пытался отволочь в уголок, чтобы предаться различным непристойностям.

— Лен, не кричи, пожалуйста, и почему пропащий?

— Так ты вчера убежал!

— От кого убежал, от тебя? — удивился я.

— Нет. Мы возле метро такси ловили, чтобы по домам ехать, а потом видим, что тебя менты пытаются в вытрезвитель увезти.

— Менты?

— Ну да, будку свою подогнали и тебя тянут.

— А я?

— А ты в столб вцепился, и какую-то песню орешь, что — то типа «сверкая блеском стали», они тебя оторвать не могут. А потом мы подошли, стали их уговаривать, что мы тебя заберем. А пока мы разговаривали, ты взял и убежал куда-то. Они за тобой поехали, но я так понимаю, не нашли.

— Выходит, что не нашли. Ладно, спасибо вам, что меня спасли, еще увидимся.

Я отнес трубку в коридор, свернул двухметровый шнур, вернулся на кухню, взглянул в грустные глаза мамы:

— Мам, я все, выпивать завязываю, завтра пойду в военкомат на учет становится, ну а потом на работу устраиваться. — Ты лучше в институт иди восстановится.

Я осторожно, чтобы голова не взорвалась болью, мотнул головой. В прошлой жизни, по настоянию родителей, я поперся восстанавливаться в институт в середине января за три дня до начала зимней сессии, посреди года, наплевав на настоятельный совет декана, восстановится осенью. Декана я переборол, но сессию не сдал, и декан мне смог доказать, что стоило его послушаться.

— Нет, мама, я узнавал, меня посреди года не восстановят. Не надо злить администрацию. Пойду работать.

Мама поджала губы:

— Я бы еще подумала на твоем месте.

— Конечно, мамочка, я подумаю.

— Привет — кто-то схватил меня сзади за рукав старой куртки.

Я обернулся. Серые глаза, мелкие, непослушные кудряшки темными прядями, в художественном беспорядке, рассыпались по плечам. Губы сложились сердечком, и потянулись ко мне. Моя первая жена, юный, только что распустившийся цветочек. Моя первая взрослая любовь обхватила мои плечи тонкими руками тянулась ко мне. Я положил руки на ее плечи, и приподняв ее, отодвинул от себя. На юном личике радостная улыбка сменилась недоумением и обидой, а я вспоминал нашу давно забытую, как детский кошмар жизнь. Скоропалительную свадьбу, первые годы безумной страсти, а потом все эти тягучие годы, одновременно совместного и раздельного существования, грязный и скандальный развод.

— Извини, Таня, но нет, прощай.

Я шел по узкой тропинке, чувствуя спиной ее полный обиды взгляд, взгляд человека, который, пока, ничего плохого мне не сделал. Но это только вопрос времени. Чтобы продолжать радоваться этой жизнью, мне не надо было иметь ничего общего с этой юной девушкой.

Глава 3

Второй раз в туже реку.

— Товарищи кандидаты. Объясняю вам еще раз — ответить на две тысячи вопросов за отведенные три часа вполне реально, только не надо излишне умствовать. Если вас спрашивают, болит ли у вас иногда голова — пишите да, иначе, если у вас никогда голова не болит, вам место в скорбном доме. Еще вопросы есть? Вопросов нет. Значить приступаем. Время пошло.

Это был последний этап медкомиссии, легендарные две тысячи вопросов, на которые надо было отвечать не задумываясь, в автоматическом режиме. Остальных врачей я прошел легко, тряся военным билетом с отметкой, что еще месяц назад другое государственное министерство считало меня абсолютно здоровым. Вербовщика МВД я встретил в военкомате, становясь на воинский учет. Я сидел напротив молодой женщины, в обтягивающем ее упругие формы сером кителе и слушал, какая сказочная жизнь наступит у меня, как только я соглашусь снова одеть форму. Достойная зарплата, от тридцати дней отпуска, бесплатный проезд на любом транспорте, кроме такси, к месту отдыха, санатории, пенсия с сорок пять, спецучет и никаких военных сборов… Все радости жизни ждали меня, оставалось только сказать «да».

— Скажите, а какие у вас вакансии открыты?

Да, рота ППС — это не рота мушкетеров. ГАИ вакансий, почем-то, не имел, БХСС тоже был полностью укомплектован. Уголовный розыск и следствие были готовы принять меня в свои ряды, но чуть попозже, года через три, когда мой законченный первый курс юридического превратится хотя бы в третий- четвертый. Я смотрел в преисполненные надеждой серые глаза милицейского кадровика и размышлял. Опять ступить в туже реку, с очень топким и невидимым дном? Крутиться как белка в колесе, где каждый шаг может стать фатальным или вернуться слесарем на завод? Пойти водителем на автобазу? Или влиться в зарождающийся бизнес? Перед моими глазами встали мои знакомые — мелкие оптовики, потерявшие к сорока годам здоровье, а то и жизнь в лихолетье 90-ых годов. Я вспомнил толпу работников обанкроченного завода, через несколько лет перекрывавших Транссиб напротив дома родителей, тысячи торговцев, в два часа ночи начинавших торговлю в металлическом контейнере на барахолке, в любую погоду, в любом состоянии. Это сейчас они технологи на военных заводах и младшие научные сотрудники НИИ, а через несколько лет начнется… Во всяком случае,