Великая война и деколонизация Российской империи - Джошуа Санборн

EXCEL Колледжа Лафайет – эта программа позволяет им работать в качестве ассистентов-исследователей с преподавателями колледжа. Молодые люди и девушки работали со мной над многими задачами, кто-то пару месяцев, а кто-то пару лет: Мария Азимова, Карла Бенедек, Мартин Чойнаки, Иван Димитров, Дэниел Фолкенберри, Диана Гальперина, Брайан Джегарти, Милош Йованович, Джон Рэймонд, Кристин Шанахан, Ханна Смок, Зузанна Войтекова, Лори Уивер, Сандамали Вижератн. На протяжении нескольких лет большую помощь мне оказывал Василий Каширин. Другие ученые и исследователи помогали мне в отдельных вопросах: Эндрю Янко указал мне на возможность отыскать полезные для меня рукописи в Библиотеке-фонде «Русское Зарубежье»; Бриджид О’Кифф и Эрик Лор с благосклонностью и вниманием читали черновой вариант моей книги. Я не стану перечислять всех специалистов по Великой войне, повлиявших на мое видение и ознакомившихся с отдельными частями моей работы. Столь много людей приняло в ней участие, что мне страшно упустить кого-то из них.

Начинать исследовательский проект в университете, не являющемся научно-исследовательским, очень сложно, но Колледж Лафайет оказывал мне поддержку на всем протяжении моей работы. В дополнение к финансированию в рамках уже упомянутой программы EXCEL, Исследовательский комитет выделил несколько грантов для проведения работы в Москве, Киеве, Риге, Петербурге, Вашингтоне и Беркли. Карэн Хейдак и остальные сотрудники межбиблиотечного абонемента в Библиотеке Скиллмана потрудились на славу, чтобы выполнить все мои сложные заявки. Джон Кларк, также выдающийся библиотечный сотрудник, в последний момент обновил для меня все карты, за что я ему невероятно благодарен. Эта книга не состоялась бы такой без их тщательной и профессиональной работы. Некоторые бывшие и нынешние коллеги по Колледжу Лафайет повлияли на мои представления об империи или сделали глубокие замечания о моей работе. Я хотел бы особо выделить Пола Барклея, Билла Биссела, Эмили Мьюзил Черч, Нила Энгергарта, Ребекку Пайт, Дебору Розен и Андрэа Смит. Я также получил щедрую поддержку благодаря нескольким внешним грантам и стипендиям. Серьезная работа над этим проектом началась, когда я был приглашенным сотрудником в Центре исторических исследований Дэвиса в Принстонском университете. Стипендии Американского совета научных сообществ и Национального фонда гуманитарных исследований позволили мне провести длительные исследования за границей.

Наконец, я глубоко благодарен Роберту Герварту за приглашение включить мою книгу в серию, а также Кристоферу Уилеру, Роберту Фейберу и Катрин Стил из Oxford University Press за их помощь и содействие. И наконец, я хочу выразить мою любовь и благодарность моей жене Ким и моим детям, Клейтону и Грейс. Работая над книгой, я пребывал вдали от них душой и телом – признание банальное, но, увы, справедливое.

В ходе работы я использовал фрагменты из опубликованных ранее статей. Я благодарю издательства за разрешение повторно использовать их.

Sanborn, Joshua. Unsettling the Empire: Violent Migrations and Social Disaster in Russia during World War I // Journal of Modern History 77, no. 2 (June 2005): 290-324. Публикуется с разрешения Чикагского университета Sanborn, Joshua. The Genesis of Russian Warlordism: Violence and Governance during the First World War and the Civil War // Contemporary European History 19, no. 3. (August 2010): 195-213. Публикуется с разрешения Cambridge University Press.

Sanborn, Joshua. Military Occupation and Social Unrest: Daily Life in Russian Poland at the Start of World War I // In Writing the Stalin Era: Sheila Fitzpatrick and Soviet Historiography, ed. Golfo Alexopol-ous, Julie Hessler, and Kiril Tomoff, 43-58. New York: Palgrave Macmillan, 2010. Публикуется с разрешения Palgrave Macmillan.

Введение

Вызов, брошенный империи

Грядет столетняя годовщина начала Первой мировой войны. Ученые, журналисты, публицисты и политики всего мира собираются вместе в летние месяцы 2014 года и размышляют о том, как Великая война во многом определила очертания последующего века. То же происходило и в 50-ю годовщину войны в 1964 году, и по случаю окончания XX столетия. Многие едут на поля сражений во Франции, где немецкая армия четыре кровавых года воевала с французами, британцами и американцами. Титанические столкновения на этой земле вот уже целый век волнуют жителей Европы и Северной Америки. Марна, Сомма, Верден и целый ряд других названий стали символом кровавой бойни и отчаяния точно так же, как Версаль стал синонимом послевоенных политических провалов европейских государственных деятелей. Ожидалось, что в XX веке каждый образованный европеец и американец будет знать эти названия и понимать их значимость.

Но подобные ожидания не касались мест, связанных с военными конфликтами в Восточной Европе и Евразии. Немецкие школьники в период между двумя войнами должны были знать о великой победе при Танненберге в 1914 году [Showalter 2004: 351-353]; но что насчет Горлице, Перемышля, Трапезунда, Ивангорода или Болимова? Европейцы знают об «Изнасиловании Бельгии», но что насчет расстрела мирных жителей в приграничном городе Калиш или того, что современники называли «польский Исход» – побег миллионов мирных жителей с охваченных войной территорий в глубь России? Эти события исчезли из анналов памяти Европы с такой удивительной быстротой, что Уинстон Черчилль с полным правом мог заявить еще в 1931 году, что это была «Неизвестная война» [Черчилль 2014]. Ее обходили молчанием не только люди, никогда не сражавшиеся на востоке, но и многие вовлеченные в конфликт страны, особенно на землях Российской империи, где последующие события революции 1917 года и Гражданской войны заняли центральное место в исторических воспоминаниях[1]. Распад Советского Союза возродил интерес к событиям, предшествующим революции, и Первая мировая война привлекла к себе определенное внимание ученых, однако все равно оставила лишь легкую рябь на поверхности общественного сознания. Историки годами прилежно изучали эти события, но их открытия так и не были полностью интегрированы в более широкий исторический нарратив[2]. Недавно один автор, обосновывая собственное внимание к Западному фронту, писал: «…для многих, и меня в том числе, Первая мировая война означает Ипр, Сомму, Верден, а не Танненберг… Первая мировая – это Версаль, а не Брест-Литовск» [Bergen 2009: 18]. Почти не существует российских памятников павшим или сериалов и шоу, посвященных этой теме, едва ли ей отведено общественное внимание. Это знак разрыва памяти и истории; когда некоторые энтузиасты попытались ввести традицию чествания военных усилий России, то было выбрано 11 ноября – дата, важная для многих воюющих стран, поскольку именно в тот день в 1918 году было объявлено перемирие, но гораздо менее значимая для России, которая подписала сепаратный мир на восемь месяцев раньше[3].

Так утратили ли мы что-то существенное в процессе забывания? Или Восточный фронт так скоро померк в памяти потому,