Полное собрание речей в Государственной думе и Государственном совете - Петр Столыпин

В пореформенной России так называемый «аграрный вопрос» стал подлинной головной болью правительства. Деревня нищала, происходил процесс, официально определяемый как «оскудение центра России». В Петербурге и на местах шли заседания «особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности». В столице столкнулись две точки зрения. Одну выражал министр внутренних дел В. К. Плеве, другую — министр финансов С. Ю. Витте. Первая сводилась к сохранению крестьянской общины, которая всегда считалась царизмом опорой «порядка» в деревне, и к проведению экономической политики, направленной на всемерную поддержку государственными средствами и методами разорявшегося крупного дворянского землевладения. [Симонова М. С. Кризис аграрной политики царизма накануне первой российской революции. М., 1987. С. 224 и др.]. Государство должно было активно вмешиваться в аграрные отношения помещика и крестьянина, переориентировать политику Крестьянского поземельного банка — и все с одной конечной чисто полицейской целью — ослабить борьбу крестьян с помещиками, защитить интересы последних. Этому же должна была способствовать и переселенческая политика, целью которой стало: не лишая помещичьи хозяйства дешевых рабочих рук, избыток их направить в те районы страны, где имелись избытки земли, и тем ослабить земельный голод в центре страны. Программа Плеве предусматривала и проведение ряда агротехнических мероприятий. Все это — вековая, традиционная «попечительная» политика царизма в аграрном вопросе: государственная поддержка разорявшегося помещичьего землевладения, государственная защита его от расширявшегося крестьянского движения.

Иной рецепт лечения больного аграрного вопроса предлагал министр финансов С. Ю. Витте. Он считал, что эта первостепенной важности проблема, затрагивавшая и разорявшихся помещиков, и вечно полуголодных крестьян, вполне может быть решена на основе личной инициативы и капиталистической предприимчивости самих сельских хозяев. Витте решительно возражал против сохранения общинного землевладения, выступая за частную собственность на землю, за то, чтобы крестьянин чувствовал себя ее хозяином, чтобы его уравняли в правах с другими сословиями и превратили «из полуперсоны в персону». Все должны стать равноправными собственниками: крестьяне — клочка земли в несколько десятин, помещики — колоссальных латифундий в сотни, а то и тысячи гектар. Витте предлагал также активизировать деятельность Крестьянского банка, расширить выдачу банковских ссуд для всех желающих и способствовать переселению крестьян на неосвоенные земли. Предложения, выдвинутые Витте, получили поддержку большинства членов совещяния, но не были одобрены царем, который утвердил проект министра внутренних дел. Нужны были уроки революции 1905-1907 годов, чтобы показать самодержавию «неблагонадежность» общины. Русская пословица «на миру и смерть красна» полностью подтвердилась в годы первой революции: действуя «миром» («скопом», как определяли официальные документы), крестьяне дружно сожгли в 1905-1907 годах одну шестую часть помещичьих усадеб (около 16 тысяч!), ломали амбары помещичьих экономии и растаскивали хранившееся в них зерно и имущество. Предложения С. Ю. Витте, сделанные еще накануне революции, предвосхищали «Указ», изданный в ее разгар в ноябре 1906 года и несправедливо получивший название «столыпинской реформы». «Витте понимал, что Столыпин «обокрал» его, т. е. использовал идеи, убежденным сторонником которых был Витте, для проведения своей политики, а поэтому он не мог писать о Столыпине без чувства личного озлобления» — так справедливо считал крупнейший знаток истории России начала XX века А. Л. Сидоров. [Сидоров А. Л. Граф Витте и его «Воспоминания» Витте С. Ю. Воспоминания. М., 1960. Т. 1. С. XXIX]. 

Но та же справедливость требует признать, что в споре Витте с Плеве Столыпин еще в 1902 году стал на сторону Витте, а не своего шефа. «Особое совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности» имелось не только в столице. Выло создано 82 губернских и областных и 536 уездных и окружных комитетов этого совещания, возглавлявшихся местной властью. Гродненский губернатор П. А. Столыпин решительно высказался за уничтожение общинной чересполосицы и расселение на хутора. При этом Столыпин заявил: «Ставить в зависимость от доброй воли крестьян момент ожидаемой реформы, рассчитывать, что при подъеме умственного развития населения, которое настанет неизвестно когда, жгучие вопросы разрешатся сами собой, — это значит отложить на неопределенное время проведение тех мероприятий, без которых не мыслима ни культура, ни подъем доходности земли, ни спокойное владение земельной собственностью». [Иагоев А. П. Л. Столыпин. Очерк жизни и деятельности. М» 1912. С. 10]. Процитировав это высказывание П. А. Столыпина, советский исследователь II. Н. Зырянов справедливо заключает: «Иными словами, народ темен, пользы своей не разумеет, а потому следует улучшать его быт, не спрашивая его о том мнения. Это убеждение Столыпин пронес черев всю свою государственную деятельность». [Зырянов П. Н. Указ. соч. С. 111]. Однако убеждения Столыпина в это время были все же еще весьма далеки от той довольно четкой программы Витте, которая была отклонена накануне революции 1905-1907 годов, но осуществлена в ее ходе под именем «Столыпинской реформы».

Гродненским губернатором П. А. Столыпин пробыл недолго. В 1903 году его назначили губернатором в более крупную и важную губернию — Саратовскую. Здесь-то и застала его первая революция, в борьбе с которой он применил весь арсенал средств — от обращения к черносотенной «общественности», возглавляемой епископом Гермогеном, до применения войск, жестоко расправлявшихся с восставшими крестьянами. При этом в деятельности самого молодого губернатора России проявились две отличительные черты, характерные, и для всей его будущей государственной деятельности. Во-первых, он не смущался карать не только «левых», но и «правых», если их деятельность выходила за установленные им рамки. (Разумеется, размеры этих «кар» были далеко не сопоставимы.) Так, когда черносотенная агитация «Братского листка», издававшегося под покровительством епископа Гермогена, переходила допустимые, с точки зрения губернатора, грани, он своей властью запрещал их распространение, а когда черносотенцы в Балашове пришли громить забастовавших земских медиков, присутствовавший там губернатор прислал казаков для защиты собравшихся в гостинице на собрание земских служащих. [Изгоев А. Указ. соч. С. 20]. Но несравнимо чаще Петр Аркадьевич вызывал войска для борьбы с революцией, а не с вопиющими безобразиями черной сотни.

Характерно и другое: в отличие от большинства высокопоставленных мерзавцев, отдающих кровавые палаческие приказы из надежно защищенных кабинетов без малейшего риска для своей драгоценной персоны, Столыпин был лично храбр и не боялся оставаться лицом к лицу с разъяренной толпой. Он не просто заявил революционерам с трибуны Государственной думы: «Не запугаете!», но и на самом деле вел себя бесстрашно. Вот только один из многочисленных примеров, отличительный лишь тем, что он мало известен в литературе. Революция только-только началась, а богатый саратовский помещик Н. Н. Львов уже испытал на себе результаты вековой ненависти крестьян к помещикам. «Я видел ужасы, нечто вроде пугачевщины, — взволнованно рассказывал Львов своим друзьям. — Началось по соседству с моим имением у князя Волконского. Крестьяне стали рубить лес (считая его своим. — К. Ш.). У Волконского есть тяжба с ними, в которой он едва ли прав...» Волнение перекинулось и на имение Львова. На шестой день беспорядков приехал Столыпин с казаками. Сначала он пытался уговорить крестьян, призвал их прекратить незаконные действия. Созвали крестьянский сход. Но уговорить возбужденный «мир» было невозможно. «Когда он (Столыпин. — К. Ш.) стал им грозить, они тоже отвечали угрозами по отношению к полиции и казакам. Тогда, — рассказывает далее взволнованный Н. Н. Львов, — он один вышел к ним и сказал: «Убейте меня». Тогда они кинулись па колени. Но кап только он сел в сани, чтобы уехать, в него стали кидать камни. Тут же ранили пристава, несколько казаков и солдат. Крестьяне вооружились — насадили на палки какие-то пики». [Отдел письменных источников Государственного историче ского музея. Ф. 31. Оп. 1. Д. 142. Л. 243].

Губернатор уехал, в дело вступили казачки, всласть поработавшие нагайками. После их «воспитательной» работы Львов собрал «своих» избитых крестьян и обратился к ним с речью. Он заявил, что «нигде и никогда допускать грабежа нельзя, что в них будут стрелять, если они не образумятся.

Они: Подай нам планты!

— Какие планты?

У меня с ними не было тяжбы, — пояснял слушателям Львов. — Правда, — добавлял он, — у них давно был спор о нескольких пожалованных имениях, бывших государственных землях, в том числе и о нашем имении. Но ведь наше имение было пожаловано еще при Екатерине». [Там же. Л. 244 ].