Верховные маги - Кларк Эванс

несколько секунд остановившись, он, так и не сделав глоток, поставил бокал на колено.

— Ты скучаешь по ней? — задумчиво спросил Теодоро, смотря в пол пустым взглядом.

— Конечно. Недавно я ходила к ее могиле. Принесла букет цветов.

Подняв глаза, Теодор заметил, что Деби плачет. Слёзы медленно скатывались по ее щекам, покрасневшим и горящим. Поймав на себе взгляд мужчины, Деби поставила бокал и торопливо вытерла рукавами кофты слёзы.

— Ты, должно быть, заходила к Мине, — предположил Теодор, после чего сделал большой глоток вина.

— Да. Мы немного поговорили, и я уехала.

— А Финн?

— Финн никак не придёт в норму. После ее смерти он замкнулся в себе. Не выходил из дома несколько недель. А потом резко уехал. В последние месяцы мы стали созваниваться очень редко.

— Всё ясно, — спокойно ответил Теодор, наблюдая за лицом Деби.

— А ты как, Тео? — ласково спросила Деби, смотря в глаза друга.

— Справляюсь, — ответил Теодор и, сделав очередной глоток вина, поставил бокал на стол.

— Справляешься? Не похоже на тебя, — задумчиво сказала Деби. — Мне кажется, ты что-то задумал.

— Нет. Я просто живу дальше.

— Я вижу, что это не так.

Деби поставила бокал на столик и коснулась плеча мальчишки. Тот едва ощутимо вздрогнул, но не отстранился от руки девушки.

— Ты должен отпустить ее.

— Не могу.

— Почему не можешь?

Теодор всё же отстранился от ее руки и облокотился головой на спинку кресла.

— Она… умерла, думая, что я предал ее. И в последние минуты своей жизни Анна ненавидела меня.

— Тео, я не думаю…

— Нет. Я видел разочарование и ненависть в ее глазах, — перебив Деби, сказал мальчишка. — И я не могу жить дальше, зная, что шанса объясниться перед ней не будет.

— Ты истязаешь себя уже год. И твои мучения не исправят тот поступок. Ты должен простить себя и отпустить ее.

Теодор молча поднялся с кресла и подошел к двери.

— Я устал после дороги. Пойду посплю.

Девушка сделала глубокий вдох и прикрыла глаза.

— Хорошо, отдохни.

Выйдя из комнаты, Теодор прошёл по коридору и, поднявшись на второй этаж дома, вошёл в гостевую спальню, приготовленную для него. Его лицо поникло и стало безжизненным. Он неторопливо подошёл к письменному столу и осмотрел его. На столе стояла бронзовая статуэтка в виде птицы удод. Взяв ее в руки Теодор вспомнил, что уже видел такую статуэтку ранее. Она стояла на столе в комнате Анны в семейном доме девушки. Поставив статуэтку на место, Теодор снял с себя плащ и бросил его на спинку кресла. Наконец оказавшись на кровати, мужчина накрылся одеялом и, спрятав руки под подушку, медленно уснул.

Утром Теодор проснулся по обыкновению рано. Заварил кофе. Выпил его в одиночестве. Желая не пересекаться с Деби и Майклом этим утром, молодой человек надел чёрный костюм, обернул вокруг шеи шарф и покинул дом. Направляясь на кладбище, Тео зашёл в цветочный магазин, купил небольшой букет белых роз и обошёл небольшой, пустой парк. Мир всё ещё спал в это раннее утро.

Мальчишка долго бродил между надгробными плитами, пока не остановился у тонкого дерева с изящными, длинными, спадающими к земле ветвями, под которыми пряталась неприметная, ухоженная могилка. Мельком осмотрев промёрзшую землю, Тео остановил свой взгляд на светлой, каменной плите, на которой изящными, белыми буквами было написано:    «Анна Шарон».

Медленно втянув носом воздух, Теодор опустился на одно колено, осторожно расправил лепестки белых роз и, прикрыв глаза, медленно провёл ладонью над цветами. Те, словно ветер, расплывались, окрашиваясь в глубокий синий цвет. Синий. Твой любимый, Анна. Открыв глаза, Теодор едва заметно улыбнулся и положил букет на землю. Улыбка скрылась с лица, и мальчишка присел на землю, прикрыв лицо ладонями. Резко отстранив от себя руки, Тео с трудом вдохнул воздух и почувствовал подступающий к горлу ком.

С неба медленно падали хлопья снега, словно маленькие кусочки сахарной ваты, и таяли, касались земли. Солнце лениво освещало землю, словно не желая выходить из-за горизонта в этот день. И лишь воздух своей свежестью напоминал Теодору о том, что он жив.

От происходящего на мальчишку нахлынули старые, казалось, совсем уже забытые воспоминания.

На улице шел снег. В тот год Теодору едва исполнилось четырнадцать. Он сидел у книжного стеллажа, облокотившись спиной на деревянные полки и читал книгу. От тусклого света лампы глаза болели, но он с жадностью углублялся в огромную историю, заключенную в бумажные страницы. Мина сидела на ковре, упаковывая в подарочную обертку подарки на рождество и слушала радио. Послышались шаги. Подняв голову, мальчишка проследил за тем, как врач спустился со второго этажа и подошел к Джеку. Отец Теодора выглядел потерянным и уставшим. Врач обменялся парой слов с Джеком, кивнул ему и покинул дом, с особой осторожностью прикрыв за собой дверь. Теодор вложил в книгу закладку и отложил в сторону. Он еще не понимал происходящего.

— Что-то случилось, папа?

Джек бросил взгляд на сына и жестом подозвал его к себе. Теодор поднялся с пола и медленными неуверенными шагами подошел к отцу.

— Что сказал врач?

— Сказал, что осталось очень мало времени.

Голос отца дрожал.

— Тебе нужно навестить ее. Сходи к маме, Тео. Ей будет приятно увидеть тебя.

Мальчик взглянул на Мину и уловил в ее лице тоску. Его сестра понимала происходящее.

Поднявшись по лестнице на второй этаж, Теодор свернул на лево, прошел по коридору и остановился у приоткрытой двери. Неуверенно толкнув ее, он прошел в спальню. Комната была скупо освещена настольной лампой, а от застоявшегося воздуха становилось тяжело дышать. Пройдя к окну, мальчик приоткрыл окно, и через небольшую щель потоком хлынул прохладный зимний воздух. Послышался вялый женский голос.

— Тео.

Мальчик обернулся и подошел к кровати, присев на край одеяла. На ребенка смотрела женщина. Ее темные тусклые волосы были разбросаны по подушке. Кожа лица болезненно бледно сияла от света лампы. В мыслях Теодор отметил морщинки в уголках потрескавшихся губ, маленькую родинку на правой впалой щеке и темные следы под глазами.

— Как ты, мама? Я видел врача. Он что-то сказал тебе?

— Я очень устала, Тео. Мне нужно всего лишь отлежаться, и я вновь буду в порядке.

Уставшие карие глаза наблюдали за мальчишкой.

— Не волнуйся за меня.

— Ты умираешь?

Теодору с огромным усилием удалось сказать эти слова. И произнося их, он словно принимал факт неизбежного.

— Тео, ты очень умный и храбрый мальчик.

Голос Алины был очень слабым и едва слышным. Положив руку поверх одеяла, женщина взяла пальцы мальчика в свои ладони и ненадолго прикрыла глаза.