О добром разбойнике Румцайсе, Мане и сыночке их Циписеке - Вацлав Чтвртек

Ковыляя, добрёл бургомистр до ичинских улиц. Прохожие только глаза на него таращили:

— Бургомистр топает в одних носках!

И это ещё не всё! Пока Гумпал брёл по бездорожью, он порвал носки и сбил ноги, на большом пальце у него вскочил ужасный волдырь. Чем печальнее становился Гумпал, тем веселее поглядывал волдырь из носка на замужних дамочек, что высовывались из окон.

У башенных ворот на площади Гумпала уже поджидали заседатели из городской управы, и самый старший из них обратился к нему с такой речью:

— Гумпал, вследствие утраты тобой величественности ног, ты уже не бургомистр в Ичине.

Гумпал поплёлся дальше через площадь. В окне замка торчал его светлость ичинский князь. Он жил здесь со своей княгиней Майоленой. Это была такая отпетая парочка, что и не понять даже, кто из них хуже.

Увидев князя, свергнутый бургомистр не удержался и крикнул:

— У вашей светлости в лесу Ржагольце, осмелюсь доложить, ничего себе порядочки!..

— Куа? — спросил князь по французски. — Не слышу! — и приставил к уху ладонь, будто раковину.

— У вашей светлости в лесу завёлся разбойник Румцайс, — съябедничал Гумпал и повертел большими пальцами в полосатых носках. — Надо бы послать туда солдат.

Но его светлость князь обычно слышал только то, что говорил сам император, а всё, что говорили остальные, у него в одно ухо влетало, из другого вылетало. Гумпал ещё и площадь не перешёл, а князь обо всём и думать забыл.

Как Румцайс запер князя в башне

На дерево сидели две сороки, а под деревом Румцайс варил себе разбойничью похлёбку.

Старшая сорока и спрашивает:

— Это он?

А младшая:

— Не он ли это?

— Это я, — кивнул Румцайс и подбросил в костёр поленце. — А в чём дело?

Сороки привели его на опушку леса. Там на буке была прибита записка:

РУМЦАЙС, ЕСЛИ У ТЕБЯ НЕ ХВАТИТ СМЕЛОСТИ ПОИГРАТЬ НА ДУДКЕ В БАШНЕ ЗАМКА, ТЫ ТРУС!

И подпись князя.

Румцайс фыркнул, но тут в бороде у него предостерегающе загудели пчёлы.

— Не ходи туда! — крикнула ему старшая сорока.

А младшая добавила:

— Тебя поймают!

Румцайс пожал плечами:

— Всё равно пойду. Придётся мне сыграть на дудочке, чтобы не посрамить свою разбойничью честь.

Но сначала он зашёл к себе в пещеру. В дальнем её углу стоял сундук, а в сундуке лежал кожаный мешочек. С виду обыкновенный, но не совсем. То он маленький, то раздуется и потом опадёт — в общем, будто живой. Румцайс взял его и зашагал с ним в город Ичин.

За время, что Румцайс жил в лесу, он оброс бородой чуть ли не до пояса, а волосами — по плечи.

Встречные горожане оглядывались на него.

— Да, эдак я и до замка не дойду, — сказал себе Румцайс и свернул в цирюльню мастера Ковырялика. Сел в кресло, бросил шляпу на вешалку и говорит:

— Укоротить бороду и волосы.

Но только Ковырялик взял ножницы и отстриг клок, как в бороде загудело, зажужжало, и из неё полетели лесные пчёлы.

— Господи, — пролепетал Ковырялик. — Начну-ка я лучше с головы.

Провёл он гребнем по волосам — из них высунулась птичка и зачирикала.

— Как же быть? — И Ковырялик беспомощно развёл руками.

— До чего ж ты волнительный, — говорит Румцайс. — Успокойся и дай мне коробку и клетку. Найдётся у тебя?

Стряхнул он пчёл с бороды в коробку, а птичку впустил в клетку. Но теперь Ковырялику не давал покоя мешок, лежавший у Румцайса на коленях. Он то раздувался, будто меха у волынки, то сморщивался, как сушёная слива.

— Не пугайся, — улыбнулся Румцайс. — В нём немного ветра, я нашёл его в поле у леса.

Цирюльник Ковырялик успокоился.

— Не угодно ли газету? — предложил он Румцайсу, как обычно предлагал клиентам, и протянул ему немецкую газету.

Румцайс заглянул в неё и видит: пропечатано там объявление, какое висело утром в лесу на дереве. А под объявлением нарисована картинка: в круглой башенке замка, в небольшой каморке, лежит на столе дудочка, на которой князь зазывал поиграть Румцайса.

Цирюльник Ковырялик ткнул кончиками ножниц в картинку:

— Не ходи, Румцайс. Сказывают, князь ловушку тебе приготовил, да не простую, заманивает тебя в сети.

А в замке тем временем князь и княгиня Майолена занимались странным делом.

Княгиня держала ведёрко с белой краской, а князь толстой кистью рисовал на ступеньках дорожку из стрелок, которая вела в башенную каморку, где лежала дудочка. В точности такая же дорожка уже протянулась от цирюльни Ковырялика к воротам замка, эту намалевал княжеский лакей Фрицик.

Князь вывел последнюю стрелку на полу возле стола с дудочкой и говорит княгине:

— Ма шер, моя дорогая! Ступайте в свои покои, тут вам оставаться опасно.

Княгиня удалилась. Князь призвал к себе лакея Фрицика, велел встать ему за железной дверью, что вела в башенную каморку, и приказал:

— Гляди в оба! Как только придёт Румцайс и дунет в дудочку, захлопни за ним дверь. И как следует!

Фрицик притаился в самом уголке за распахнутой створкой двери, князь залез за чёрный сундук в коридоре и уже загодя давился от смеха, зажимая рот платочком:

— Ручки у этой двери нет, зато замок такой, что отпереть его сможет лишь замочник из самой Фландрии!

Наконец Румцайс с фасонной стрижкой выбрался из Ковыряликова заведения. Ноги сами понесли его в направлении, указанном белыми стрелками на тротуаре. Идёт Румцайс — в одной руке клетка с птичкой, в другой — коробка с пчёлами. Мешок с ветром висит на шее.

Он вошёл в городские ворота и дальше, по стрелкам, наискось через площадь. Так и дошёл бы он до каморки, где его ждала ловушка, да перед самым замком птичка в клетке вдруг начала тревожно пищать. Пищит и пищит.

«Эге, тут пахнет жареным», — проговорил про себя Румцайс, повернул назад на площадь, спрятался за фонтаном и осторожно стал наблюдать за замком и соображать, что ему там князь подстроил.

А князь у себя в замке не мог усидеть на месте, вертелся за чёрным сундуком и твердил Фрицику:

— Как задудит дудка, сразу захлопывай дверь, да как следует!

Но Румцайс не зевал и послал пташку на разведку. Птичка трижды пролетела под окнами замка, всё разглядела и доложила Румцайсу о княжьей западне.

Румцайс живо, придумал, как ему выпутаться из этой истории.

Развязал он потихонечку коробку с пчёлами и крикнул им:

— Пошли!

Пчёлы собрались в рой и полетели прямо в замок.

Румцайс снял с шеи беспокойный мешок с ветром и ослабил завязку. Из мешочка потянуло лёгоньким голубым ветерком. Румцайс показал ему на башенку, и ветерок влетел прямо в открытое окошко.

А князь за чёрным сундуком в нетерпении переминался с ноги на ногу.

И вдруг он слышит:

Фьюить!

Это пискнула дудочка в каморке, когда в неё дунул голубой ветерок.

Фьюить! Фьюить! — заиграла дудочка и продолжала: фьютютю! Фьютютю!

Князь высунулся из-за сундука и крикнул Фрицику:

— Как дудка попала в руки Румцайсу? Он же не шёл по стрелкам!

— Если ваша светлость этого не знает, откуда знать мне, лакею? — откликнулся из-за двери Фрицик.

— Пойду посмотрю, — не утерпел князь и вбежал в каморку — проверить, что там происходит.

Тут в коридор влетели пчёлы, закружили, отыскали за дверью Фрицика и набросились на него. Фрицик — шасть к князю в каморку и поскорей захлопнул за собой железные двери: чтоб пчёлы не залетели.

Ручки у дверей нет, а замок — не какой-нибудь, а из самой Фландрии. Так что этих двух непросто будет вызволить.

А у фонтана перевёл дух довольный Румцайс: вот и птичка на воле, и ветерок тоже где-то гуляет. Румцайс подождал, пока пчёлы заберутся к нему назад в бороду и зашагал по тракту к Ржаголецкому лесу.

Как Румцайс подарил Мане солнечный перстенёк

Пещера Румцайса находилась в такой чащобе Ржаголецкого леса, что туда не забредали даже деревенские девчонки, собиравшие ягоды. Чтобы увидеть человеческое лицо, Румцайсу приходилось вставать на колени над лесным озерцом.

— Румцайс, — сказал он однажды своему отражению в воде, — одному ведь грустно. То ли дело вдвоём. Тебе надо найти хозяйку. И поторопись, пока причёска в порядке и борода после стрижки не отросла.

«Тогда давай не будем откладывать», — ответило ему из родника отражение.

Тайными тропками вышел он через лесную чащу почти на самую опушку Ржагольца, где на распутье стоял большой дуб. Высмотрел он самую толстую ветку, повёрнутую к солнцу, залез на неё, протянул руку к небу и отломил два солнечных лучика. Были они тоненькие-претоненькие.

Лучики эти Румцайс красиво переплёл, и получился сверкающий перстенёк. С восходом солнца перстенёк светился и играл в его лучах, а вечером, едва оно заходило, он гас. Румцайс дождался полудня и ровно в полдень положил перстенёк на лесном перепутье дорог. Перстенёк сверкает, а Румцайс расчёсывает свою бороду гребнем, каким чернику собирают. Причёсывается, чтоб выглядеть покрасивей.

Вдруг у дерева промелькнуло синее блестящее пёрышко, и сойка крикнула: