Водоворот жизни - Эрин Пайзи

КНИГА ПЕРВАЯ

ПРОШЛОЕ

Глава 1

Тетя Эмили была маленькой и толстой. Ее глаза были удивительного, чрезвычайно ярко-коричневого оттенка. Как от большинства полных людей, от нее пахло влажными испарениями, напоминающими запах кукурузных полей после дождя. Скорее всего аромат исходил от ее пудры, хранившейся в большой, синей, викторианского стекла банке с огромной пуховкой, которой она обильно пудрилась по утрам после ванны. Самые ранние воспоминания Рейчел воскрешали утренние впечатления четырехлетней девочки, бегущей по коридору, обитому полированными сосновыми панелями, к спальне своей тетушки. Ей приходилось вставать на цыпочки, чтобы дотянуться, обеими ручонками повернуть массивную медную дверную ручку и войти внутрь. Там изо дня в день все многие годы, что она жила в этом доме, можно было увидеть одну и ту же картину. Между кроватью тетушки Эмили и свободной кроватью стоял Григорианский столик из красного дерева. Приготовленный кухаркой Ириной завтрак приносила сюда другая тетушка Рейчел, тетя Беа, сокращенное от Беатрис.

Тетя Беа имела для нее второстепенное значение в сравнении с тетушкой Эмили, поскольку тетя Беа не обладала той подушечной теплотой и интимностью, что была у тети Эмили. Сухопарые формы тети Беа не таили в себе загадки. Плечи ее были широкими, а руки мускулистыми. Не было очаровательных расщелин и тенистых лощин в пространстве меж ее грудей и коленей, в том, которое больше всего восхищало в облике тетушки Эмили, так как скромность не позволяла ей появляться абсолютно обнаженной. Обеих тетушек можно было увидеть только в ночных сорочках или в долгополых жилетках и прочных дамских панталонах. Однако тетушка Эмили была беспечно небрежной: у нее постоянно недоставало пуговиц, и ребенка тайно тянуло к призывно обнаженной плоти. Ее проворные пальчики устремлялись к нежному холмику, по ее маленькому тельцу прокатывалась волна острого чувства, на смену которому приходило умиротворенное блаженство, когда она тихонько лежала возле своей тетушки.

Прикоснуться к тете Беа было всегда не так-то просто. Правда, та целовала девочку перед сном, говоря при этом: «Спокойной ночи, дитя», – но она настороженно относилась к Рейчел, иногда была даже слегка резковатой, когда обнаруживала ее вновь прижавшейся к телу тетушки Эмили.

– Неужели тебе больше нечем заняться? – сухо вопрошала она.

Тем не менее, завтрак для них был временем тройственного союза. К столу подавался практичный бело-голубой чайный сервиз. Всю жизнь Рейчел, унаследовавшая именно этот фарфор, должна была по утрам пить чай из чайника, который напоминал о тех днях минувшего детства.

Тетя Беа садилась на свободную кровать. К тому времени она уже была одета и успевала прогулять своих собак. Она души не чаяла в этих боксерах, двух породистых суках, – главном предмете ее обожания и привязанности после тетушки Эмили, к которой она относилась как к избалованному, но любимому ребенку. Тетушка Эмили разливала чай, при этом наклоняясь вперед так, что в тот волшебный момент, когда горячая желтая жидкость дугой изливалась из носика чайника в холодный фарфор приготовленных чашек, оттененных выпуклостью ее рвущихся на волю из-под ночной сорочки женских прелестей. Разрумянившись от усердия, она высовывала между зубами розовый кончик языка, а Рейчел, наблюдавшая все это, глубоко вдыхала аромат поджаренного хлеба и варенья и ощущала животную теплоту этого утреннего эпизода.

За завтраком Рейчел сидела на детском стульчике с колесиками, придвинутом к такому же маленькому столику, ей не позволялось разговаривать в этот момент, так как тетя Беа собиралась обсуждать с тетушкой Эмили распорядок дневных дел. Это было единственное время за целый день, когда между двумя женщинами могли случаться разногласия. Рейчел, страстно любившая тетушку Эмили, тотчас же настораживалась при малейшем нетерпеливом подергивании ноздрей тети Беа, чего тетушка Эмили могла не заметить вовсе. Зато, когда та сталкивалась с неприятной финансовой информацией или с обязательством, которого не желала выполнять, ее лицо становилось пунцовым, она вскидывала руки и заявляла, что мир – совершенно неподходящее место для жизни. На самом же деле, тетушка Эмили не переставала клясться, что оставит этот мир, и это приводило малышку в ужас. Она и мысли не допускала о том, что может потерять тетушку Эмили, хотя полностью была уверена: случись это, тетя Беа полюбит ее и будет по-своему заботиться о ней. Так или иначе, обычно день планировался с учетом заранее назначенных встреч для тети Беа в качестве Мирового Судьи – титул, которым она очень гордилась, – или больничных комиссий тети Эмили, разных вечеринок с игрой в бридж, встречами нужных людей и странными коктейлями с хересом.

Эти женщины были из поколения, которое стало в минувшей войне свидетелем смерти большинства их братьев и ухажеров. Затем у них на глазах их замужние сестры и женатые братья, в свою очередь, теряли своих сыновей на другой войне. Конечно, для тети Беа никогда не возникал вопрос о замужестве. Она ни разу и не заикалась об этом, очень мало задумывалась над тем, что из себя представлял мир мужчин, знала множество историй о мужчинах, сошедших с пути истинного и нарушивших закон, вследствие чего они попадали на скамью подсудимых, рассказывала о проявленной ими жестокости по отношению к женам и детям. Она смаковала выносимый им приговор и обрывала Эмили, которая робко возражала против, возможно, излишней суровости, словами: «Не будь такой слезливой, Эмили! Он должен извлечь свой урок!» Эмили тотчас же слабо улыбалась и полностью соглашалась с тем, что Беа оказывалась абсолютно права.

О деньгах по утрам говорили исключительно в редких случаях, когда тетушка Эмили проявляла особую экстравагантность и покупала чересчур дорогие наряды, или же, скорее всего, присматривала что-нибудь для Рейчел.

– Ты портишь ребенка, – произносила тетя Беа со вздохом.

– Знаю, это так, дорогая, но она – все, что мы имеем. И это «все, что мы имеем», восседало на своем стульчике, упиваясь своей исключительностью.

В деньгах эти две женщины не нуждались. У каждой из них имелся солидный капитал, переданный на пожизненное доверительное управление, причем значительная его часть была надежно вложена, чтобы они смогли спокойно пережить даже наиболее ярые социалистические правительства. Раз в году в дом издалека приезжал пожилой джентльмен, стучал в дверь, тщательно вытирал ноги о сплетенный из кокосовой пальмы коврик и входил в кабинет, где обе женщины дожидались его. Затем он важно пояснял операции по акциям и дивидендам, тетушка Эмили разливала чай из рокингэмского чайника, а Рейчел вежливо передавала им бутерброды и бисквит.