Первенцы - Дарья Чернышова

Если не вернет Ройдам былое богатство, то уж точно поправит дела. Всем этим нужно грамотно распорядиться… И жениться, обязательно жениться. Почему бы и не на тебе.

Ветта смолчала и на этот раз. Ответ на вопрос «почему бы и не на ней?» довольно прозрачен – она видела его в своем отражении. Рыбьи глаза, пухлые губы и широкий плоский нос, усыпанный отцовскими веснушками, не созданы для увековечивания в портрете.

Когда вдруг пошла повальная мода на портреты, даже в покосившейся Старой Ольхе нашлось место для точеного профиля госпожи Берты кисти непревзойденного Драгаша из Гроцки – на эту блажь ушли последние деньги. Несправедливость мироустройства в случае этой семьи показала себя во всей мощи: от красавицы-матери Ветта не унаследовала ничего, кроме каштановых волос и статной фигуры. Вот только до фигуры дело не доходило, поскольку всех женихов отпугивало ее лицо.

– Жаль, что Войцех не уродился воином, – вздохнула госпожа Берта. – Поход против Хаггеды оказался прибыльнее, чем все думали. Если бы он поехал, сейчас мы могли бы уже нанять батраков, чтобы земля не простаивала без дела.

«Но Войцех мертв, – подумала Ветта, – и уже все равно, кем он уродился». Если у матери оставались сомнения – трудно назвать их надеждами, – то Ветта признавалась себе в том, что никогда не увидит брата. И не только из-за слухов: ей казалось, сердце подсказывает истину. Какая разница, что убило бы Войцеха: выпивка или Хаггеда – его место больше никто не сможет занять.

А Хаггеда, распростертая на огромной территории у восточных границ Берстони, убивала много. Страна, о которой детям рассказывали страшные сказки, оказалась не просто союзом полудиких воинственных племен, а сильным государством, объединившимся перед лицом внешних врагов. Говорили, что хаггедские женщины сражаются наравне с мужчинами и кормят младенцев кровью, смешанной с грудным молоком, – Ветте хотелось бы знать, в каких пропорциях.

Она с трудом представляла, когда именно и почему началась война, длившаяся, казалось, всю жизнь, хотя в действительности – лишь несколько лет. Мать и Гавра называли одни даты и причины, девушки с рынка в Митлице, основной источник новостей для Ветты, – другие, а мужчины, чьи разговоры ей удавалось услышать, – третьи. Теперь, когда вернулся Марко Ройда, она надеялась выяснить правду – хотя выйти замуж, чтобы наконец освободиться от давления матери, тоже оказалось бы очень кстати. Ветта впервые подумала о браке в этом ключе, и привычное отвращение отступило.

Но госпожа Берта заботливо вернула все на свои места.

– Найди Сташа, пусть натаскает воды. Я тебя вымою и осмотрю, а в последующие несколько дней, будь добра, воздержись от прогулок по самым грязным местам нашего владения. Накануне поездки в Кирту снова примешь ванну. Нельзя показываться на глаза жениху в твоем обычном виде.

– Поездки? – процедила Ветта. – Мне любопытно, на чем же мы поедем, если последнюю лошадь продали прошлой весной.

– Об этом я договорилась. Нам одолжат кобылу в Митлице.

– Кобылу? Мы поедем на одной лошади?

– Строго говоря, – отметила госпожа Берта, убирая зеленое платье обратно в сундук, – это две лошади. Кобыла беременна.

Ветта развернулась, чтобы мать не увидела, как она закатила глаза, и спустилась во двор, искать Сташа. Она в самом деле немного испачкалась, доставая глупого котенка с ольхи. Поскольку звать слуг не имело смысла, Ветта обошла усадьбу, но нигде не увидела ни старуху, ни Сташа. Подумав, она направилась по узкой дорожке, ведущей к деревне: вдруг Гавра взяла внука с собой на рынок. Тропинка проходила через небольшую осиновую рощу, в тени которой путник спрятался бы от палящего солнца. Но в последние несколько лет жара стояла редко: даже летом все время лили обильные дожди, и это крайне беспокоило землевладельцев.

Посреди рощи Ветта услышала странный звук, замерла и огляделась. Когда звук повторился – гул, похожий на коровье мычание, только намного более страшный, – она прижалась спиной к стволу осины, готовая снова залезть на дерево, если придется. Но вот совсем рядом послышалось знакомое ворчание, и Ветта с облегчением выдохнула.

– Клятые твои букашки, – бормотала Гавра, подталкивая Сташа, чтобы шел побыстрее, – детина здоровенный, а ума, что у навозника. Госпожа Ветта? – тем же тоном спросила она, будто не веря собственным глазам. – Только ведь гуляла, опять захотелось? Мать браниться не будет? Я вот, гляди, ругаю своего, совсем с этими букашками от рук отбился.

Меж стволов промелькнуло движение, а потом повторился гул. Ветта перевела дух: это все-таки мычала корова – похоже, потеряла стадо. Слуга указал на нее мясистым пальцем и потянул за собой старуху, но та будто вросла ногами в землю, и он сдался, расстроенно опустив лохматую голову.

– Я как раз искала Сташа, – выдохнула Ветта. – Нужно набрать воды, искупаться.

Громила посмотрел на нее добрыми глазами и закивал, будто все услышал. Гавра костлявой рукой ткнула его в бок. Ветта почему-то задумалась о скоротечности жизни.

До памятной трапезы в Кирте оставалось десять дней.

Повешенный

До памятной трапезы в Кирте оставалось десять дней. Марко Ройда отсчитывал их с нетерпением: надеялся, что потом, когда дух брата найдет покой, он наконец-то сможет поспать.

С самого возвращения Гельмут преследовал его во тьме. На войне он забыл, что значит видеть сны, и даже этот неясный, зыбкий силуэт заставлял Марко просыпаться в поту. Он страшно злился на брата – за то, что тот умер, не дождавшись победы над Хаггедой, а теперь и за то, что не давал спать. Но этим утром Марко ощущал скорее растерянность, чем раздражение, потому что Гельмут вдруг заговорил.

Господин Ройда, еще не привыкший к этому статусу, позавтракал яйцами с зеленью, сидя во главе пустого круглого стола, как повелось при брате, любившем подчеркивать собственное одиночество, и направился во внутренний двор. Широкую крутую лестницу, по которой всего полгода назад ходил Гельмут, казалось, не мыли уже давным-давно, а Марко не терпел беспорядка в доме – этого ему с лихвой хватило на полях сражений.

– Свида! – крикнул он, оказавшись во дворе замка.

Управляющий Кирты, лысеющий, но еще не дряхлый мужчина с вывернутой от рождения стопой, возник будто из-под земли.

– Чем могу, господин?

– Я хочу ходить по лестнице, не опасаясь наступить в кучу крысиного дерьма.

Свида поклонился и исчез даже быстрее, чем появился, чтобы выполнить пожелание хозяина, – Марко никогда не понимал, как он так бегает с этим увечьем.

Управляющий с самого приезда не оставлял Ройду в покое: после него владение некому наследовать. Марко не хотел с этим разбираться, по крайней мере,