Год багульника. Весенняя луна - Джен Коруна

Его руки на мгновение застыли на плечах Моав. Неожиданно он почувствовал знакомый запах — так пахли цветы на лугу, через который они ехали к лунному колодцу… Только теперь он понял — этот запах шел не от цветов, а от белых волос Моав, в которые он утыкался, теряя сознание! Сейчас они свисали мокрыми прядями, прилипая к лицу эльфы — от воды они казались темнее, чем обычно… Моав продолжала дрожать.

— Отвернись! — сказала она.

Сигарт покорно сел к ней спиной. Некоторое время за ним слышалась возня и шлепанье мокрой одежды. Наконец, голос Моав сказал:

— Можешь поворачиваться…

Он обернулся. Эльфа сидела, закутавшись в его жилет; мокрые сорочка, юбка и штаны лежали рядом на полу, скомканные… Сигарт окинул ее взглядом: жилет почти полностью скрывал ее фигуру, маленькие руки выглядывали из-под него, прижимая ткань на груди, и казались хрупкими птичьими лапками. Взгляд Моав встретился с его взглядом, остановился на его лице. «Какие же у нее все-таки странные глаза», — подумалось хэуру.

Какое-то время они сидели молча. Сигарт смотрел на эльфу. Капля дождя, скатившись по белому завитку, растеклась изогнутой полоской между ее губами; Сигарт попытался отвести взгляд, но глаза снова и снова возвращались к этой блестящей водяной нити. Будто какая-то сила притягивает его взгляд к бледному лицу эльфы, не давая оторваться; в ушах словно звучал чей-то сладкий голос, нашептывая слова — страстные, бесстыдные, полные неги и обещания счастья… Он вдруг понял, что безумно хочет эту маленькую эллари — хочет каждой клеточкой своего тела, жадно и невыносимо, больше, чем всех виденных им прекрасных женщин вместе взятых…

Он протянул руку и неловко погладил ее по волосам. Она вздрогнула, словно он ее ударил, но осталась сидеть, как сидела. Не отнимая руки, хэур быстро нагнулся и поцеловал ее в губы — этой нехарактерной для рысей ласке его когда-то давно научила одна молоденькая служанка в трактире; только вот от нее не пахло такими сладкими цветами…

К его удивлению, Моав даже не пошевелилась, лишь чуть заметно ответила на поцелуй; синие глаза, не мигая, смотрели прямо на хэура… Сигарт до сих пор не понимал, что произошло с ними обоими, но, поймав взгляд эльфы, вдруг совершенно ясно ощутил — то, что разделяло их все это время, исчезло. Резким движением он поднял ее с земли и усадил верхом себе на колени; головка Моав запрокинулась, как цветок на тонком стебельке — она была на грани обморока. Сигарт невольно удивился, как мало весит ее тело…

В следующий же миг он припал губами к прохладной коже на шее эльфы, по-звериному жадно втягивая в себя ее сладкий запах. Хотелось прижиматься к ней, хотелось съесть ее всю, без остатка. Одной рукой он сбросил с Моав меховой жилет, другой быстро притянул к себе. Она вздрогнула от прикосновения к обнаженному телу, но, тем не менее, не произнесла ни слова, только напряглась, словно в ожидании удара, и резко, почти инстинктивно уперлась ему обеими руками в грудь… Это движение было совсем коротким, но его было достаточно, чтобы Сигарт насторожился — ему показалось, что эльфа втайне противится его прикосновениям. Он уже готов был отпустить ее, когда прямо над ними с треском раздался раскат грома. Моав вскрикнула и рванулась к Сигарту, вцепившись пальчиками ему в плечи. Сердце испуганной птичкой колотилось в ее груди.

— Ты чего? — спросил он.

Она робко подняла глаза.

— Грозы боюсь…

Сигарт вдруг всей кожей почувствовал ее страх — явно и ярко, как чувствуют боль или холод, и неведомая доселе нежность накатила на него, затмив собой и недавнее подозрение, и распалившуюся страсть.

— Не бойся, маленький Кузнечик, — прошептал он, — я ведь с тобой…

Он ослабил хватку и, перебрав ладонями, осторожно обнял эльфу за спину. Она перестала дрожать, но все еще сидела, едва дыша и напрягшись каждой мышцей, и это потрясло хэура до глубины души. Ему самому стало страшно — страшно обидеть ее, причинить боль каким-нибудь неловким движением. Руки, способные одним ударом переломить хребет волку, сжимали Моав по-кошачьи мягко, и если бы в руках у хэура была бабочка, ни одна пылинка не упала бы с ее крылышек… Разомлев от нежности, он, как завороженный, гладил кожу эльфы, вдыхал ее запах, и сердце в его груди содрогалось от странного, почти болезненного умиления. Его губы все настойчивей искали поцелуев Моав, а она все прятала лицо у него на груди, точно пытаясь оттянуть неизбежный момент. Тогда Сигарт положил ладонь на мокрые волосы Моав, развернул ее голову к себе… Бледные губы оказались именно такими, как он себе представлял — прохладными и свежими, словно вишни после дождя. Такими же прохладными, как и все ее хрупкое тело, как и сам ее взгляд, точно подернутый изморозью.

Неожиданно эльфа замерла и, слегка отклонившись назад, глянула прямо в лицо — их головы находились теперь друг напротив друга. Ее губы были решительно сжаты, синие глаза — как стекло. Узкой рукой она отвела прядь волос, упавшую на лоб Сигарта… От пристального взгляда у него похолодело где-то в животе. Все еще не спуская с него взгляд, Моав поспешно расстегнула пояс, стягивающий его кожаную куртку, сняла ее, затем стянула с него котту, сорочку и быстро прижалась прохладной грудью к горячей коже. Не в силах противиться нахлынувшей страсти, Сигарт обнял ее — сильно и исступленно, как обнимал многих женщин, отдававшихся ему. Но она была не такой, как другие… Точно кукла, послушная и безвольная, она не выказала сопротивления, когда он попытался овладеть ею, а когда ему удалось, не издала ни звука — лишь задрожала всем телом, судорожно вдохнула и схватилась ладонью за горло, будто от недостатка воздуха. Через мгновение все прошло. Выдохнув, она уронила голову на плечо хэуру…

Так он и взял ее — сидящую у него на коленях в пещере с полом, усыпанным мелким песком, под шум первой вешней грозы, яростно смывающей остатки зимы. Затем уложил, ослабевшую и тихую, рядом с собой на песок и заботливо накрыл краем волчьего жилета. Она тут же скрутилась клубком, как испуганный зверек, и повернулась спиной к хэуру, точно желая отгородиться от него.

— Эй, ты что это? — удивленно спросил он.

Она ничего не ответила, только вся жалобно сжалась. Сигарт повторил вопрос: вместо ответа до него донесся тихий, сдавленный всхлип — такой жалкий, словно перед смертью. Навязчивое ощущение нереальности происходящего снова охватило хэура. Все было так странно — и его внезапная страсть, и покорность Моав, и эти запоздалые слезы… Он хотел было еще что-то спросить у эльфы, как вдруг на него накатила дикая усталость.

— Послушай, я… — едва ворочая языком, начал он, но договорить уже не смог — он и сам не заметил, как уснул.

***

Сигарт проснулся на рассвете. Свежее ясное утро сияло, умытое недавней грозой. На деревьях еще висели сверкающие капли, воздух был полон того особенного свежего запаха, который дает лишь весенняя гроза. Хэур потянулся, довольно заурчав, точно зверь, поднявшийся из логова. Его рука вдруг уперлась во что-то мягкое; он вздрогнул и едва не подскочил от неожиданности: совсем рядом, под одним с ним эльфийским плащом, спала Моав. Она лежала на боку, прислонившись к его плечу, бледные губы были слегка приоткрыты, тонкие веки беспокойно подрагивали. Глаза Сигарта вмиг потемнели, став непрозрачными, словно свинец — он все вспомнил: и грозу, и странный колдовской дурман… Осторожно, чтобы не разбудить эльфу, он отодвинулся от нее, поднялся на ноги и быстро оделся. Его взгляд упал на меховой жилет, расстеленный под Моав. Жалко, конечно, оставлять… Сумка лежала неподалеку. Сигарт тихо вскинул ее на плечо и, в последний раз посмотрев на спящую эльфу, неслышно двинулся прочь.

Он шел быстро, почти не разбирая дороги. Только бы убраться подальше, пока она не проснулась! Прошагав так около лиронга, он вышел к берегу реки, или скорее большого ручья; резвясь от половодья, тот сбегал с камня на камень, разбиваясь на сотни брызг — в ярких утренних лучах казалось, что над ним стоит искристое марево. У большого камня Сигарт остановился и сел на него. В следующий миг он зло сорвал с плеча дорожный мешок и бросил оземь. Его широкая грудь ходила ходуном. Некоторое время он сидел неподвижно, затем быстро подобрал сумку и зашагал обратно.

Моав уже успела проснуться — сидя у маленького костра, она готовила чай. В руках она держала чайник, из его блестящего носика струился пар. Заслышав шаги хэура, она вздрогнула и вскинула взгляд. Ее огромные глаза выглядели заплаканными, по белкам змеились болезненные красные жилки, в ямке у основания шеи бешено колотился пульс.

— Ты как раз вовремя — чай только что закипел, — с неестественной бодростью проговорила она.

Сигарт молча взял протянутую чашку, сел на землю рядом с Моав и, не глядя, отхлебнул большой глоток. Горячее питье обожгло ему небо — он выругался, отбросив чашку, словно та его укусила. Не столь сильная, чтобы помнить о ней больше мгновения, боль разъярила Сигарта, вкус чая показался ему тягуче-сладким, как кровь. Его взгляд вмиг застился качающимся красным полотном… Развернувшись, он резко выбросил руку и, намотав на нее волосы Моав, запрокинув ей голову. От неожиданности эльфа выпустила из рук чайничек, кипяток полился ей на колени. Она коротко вскрикнула от боли и попыталась вырваться, но железная рука хэура намертво вцепилась в волосы.