Мы с королевой - Сью Таунсенд

До того как его избрали членом парламента от округа Кенсингтон-Уэст, Джек Баркер возглавлял небольшой профсоюз, отпочковавшийся от союза технических работников телевидения. Перед всеобщими выборами в течение трех недель Джек и его соратники, недовольные всем и вся, регулярно, но незаметно для телезрителей передавали в эфир лозунг, воспринимавшийся лишь подсознательно: «ГОЛОСУЙТЕ ЗА РЕСПУБЛИКАНЦЕВ — ПОКОНЧИМ С МОНАРХИЕЙ».

Накануне выборов, в субботу, «Таймс» выступила с призывом свергнуть монархию. Стотысячная колонна антимонархистов двинулась от Трафальгарской площади к Кларенс-хаусу[3], не подозревая, что королева-мать сидит в это время на скачках. Сильная гроза разогнала противников монархии еще до возвращения королевы-матери, но из окна лимузина она все же увидела валявшиеся на мостовой транспаранты:

Это, конечно же, ошибка, подумала она, наверное, имели в виду «Божья благодать на королеву-мать», не иначе.

В тот же вечер она заметила, что прислуга, вопреки обыкновению, сумрачна и нелюбезна. Целых полчаса пришлось прождать, пока горничная задернет в спальне шторы.

А на следующий день британцы, над чьими мозгами Джек и его подручные поработали на славу, отправились голосовать и сделали-таки свой выбор.

Постучав, в комнату вошел офицер королевской гвардии.

— Они требуют вас, сэр, — сказал он.

— Я вам не «сэр», — обрезал его Джек. — Зовите меня просто Джек Баркер, ясно? — И обратившись к королевской семье, добавил: — Пойдемте на балкон, глотнем воздуха.

От долгого путешествия по дворцу Джек запыхался и выглядел неважно. Давненько он так далеко не ходил.

— Сколько у вас комнат? — неожиданно для себя спросил он у королевы, пока они тащились по бесконечным коридорам.

— Достаточно, — ответила королева.

— Четыреста тридцать девять, мы полагаем, — решил уточнить Чарльз.

Они свернули за угол и услышали низкий глухой рык — словно заворчал в берлоге медведь, которого разбудили рогатиной. Когда республиканцы и члены королевской семьи ступили в центральную залу, этот гул ошеломил их. Джек Баркер вышел на балкон, и толпившиеся внизу заревели во всю глотку:

— Джек, не робей, гони их взашей!

Джек глядел сверху на собравшихся под балконом граждан Великобритании. Толпы так запрудили широкую улицу, ведущую к дворцу, и окрестные парки, что не видно было ни тротуара, ни зеленых газонов. Теперь на него, Баркера, легла ответственность за питание этих людей, за их образование, за исправную работу канализации в их домах; и денежки на все это тоже должен добывать он. Справится ли? По плечу ли ему такая ноша? Сколько времени они ему дадут, чтобы он успел показать, на что способен?

Перекрывая шум, Джек крикнул:

— Члены бывшей королевской семьи, выйдите, пожалуйста, сюда ко мне.

Выпрямив спину, королева поправила висевшую на согнутой руке сумочку и шагнула на балкон. Завидев знакомую маленькую фигурку, огромная толпа смолкла было, но потом, будто ватага детей, решивших пойти наперекор строгому родителю, вновь взревела:

— Джек, не робей, гони их взашей!

Когда и остальные члены королевской семьи появились на балконе, раздались улюлюканье и свист. Диана хотела взять мужа за руку, но он нахмурился и убрал руки за спину. Принцесса Маргарита, вставив сигарету в черепаховый мундштук, закурила. Принц Филип взял дочь под руку, словно рев толпы, обретя материальную силу, мог сбить их с ног.

Королева-мать улыбалась и, как водится, помахивала ручкой. В ее возрасте менять привычки уже трудновато. Ей страстно хотелось хлебнуть джина с тоником. У нее не было обыкновения пить до обеда, но очень уж необычный выдался сегодня день. Как только закончится эта тягостная церемония, она спросит у мистера Баркера, нельзя ли ей пропустить стаканчик.

Один из республиканцев вручил Джеку полиэтиленовую сумку из магазина «Сейфуэйз»[4]. В ней лежало что-то громоздкое и увесистое. Сумка натянулась от тяжести.

Два республиканца раскрыли ее, и Джек вытащил корону Британской империи. Унизанная по краю жемчугом, корона была усыпана изумрудами, сапфирами и бриллиантами. Джек повернул корону так, чтобы рубин «Черный принц» был виден толпе. Затем, воздев руки, поднял ее над головой и швырнул вниз, во двор. Пока корона падала, королева думала о том, как она всегда ненавидела ее и боялась. Перед коронацией ее по ночам преследовал один и тот же кошмар: вот она встает с трона, и королевский венец валится у нее с головы. А теперь, глядя сверху на слуг, которые, ползая на четвереньках, подбирали рассыпавшиеся по двору драгоценные камни, она вспомнила, как взволнованно сопел архиепископ Кентерберийский, водружая ей на голову семифунтовую корону.

— Помашите им на прощанье, — распорядился Джек Баркер.

Члены королевской семьи послушно помахали, и каждому припомнились более счастливые дни: свадебные платья, поцелуи, клики восхищенной толпы. Они повернулись и вошли во внутренние покои. А толпа неистовствовала, приветствуя Джека со товарищи, да так, что сотрясались картины на стенах дворца. Джек долго задерживаться не стал, культ личности он поощрять не намерен. Это вызвало бы лишь ревность и недовольство, а Джеку хотелось как можно дольше сохранить любовь и уважение своих соратников. Ему всегда нравилось руководить. В начальной школе он ведал раздачей молока: расставив перед одноклассниками бутылки, он нарочито медленно распределял соломинки; потом собирал бутылочные крышечки из серебряной фольги и скатывал их в большой шар; вырученные за ценный металл деньги шли на нужды слепых. Если кто-то из детей нечаянно ломал соломинку, Джек наотрез отказывался заменить ее целой.

Дома у пятилетнего Джека царил полный кавардак. В школе ему именно потому и нравилось, что там были твердые правила. Когда их толстая учительница мисс Биггс кричала на него, он чувствовал себя в безопасности. Мать Джека не кричала никогда; она вообще с ним почти не разговаривала, разве только приказывала сбегать в магазин купить пяток сигарет «Вудбайнз».

Разгоняя рукой табачный дым — Маргарита все-таки закурила, — королева поинтересовалась:

— Сколько же нам отведено времени на сборы?

— Сорок восемь часов, — ответил Джек.

— Совсем в обрез, мистер Баркер, — заметила королева.

— А вы еще не поняли, что ваше время давным-давно вышло? — спросил Джек и, обращаясь ко всем членам королевской фамилии, распорядился: — Отправляйтесь к себе и ждите. О дате переезда вас известят. Ну что, полегчало? — бросил он Чарльзу.

Сделав вид, что не понимает, о чем говорит Баркер, Чарльз сказал:

— Мистер Баркер, можно мы тоже переедем в воскресенье? Я хотел бы помочь матери.

— Ну конечно, — в голосе Джека зазвучала издевка. — Это ваша прерогатива. Прерогатива, впрочем, уже не королевская, чего нет — того нет.

Чувствуя, что в присутствии матери ему необходимо продемонстрировать волю к сопротивлению, Чарльз сказал:

— Члены моей семьи в течение многих лет преданно служили нашей стране, и более всех — моя мать…

— Ей за это хорошо платили, — огрызнулся Джек. — Я мог бы вам назвать десяток людей, мне лично знакомых, которые трудились на благо страны вдвое больше, чем ваша мать, а получали за это шиш.

Слово «шиш» всплыло у Джека в памяти из детства, полного нищеты и унижений, — именно тогда и сформировались его политические взгляды.

Почесав наманикюренным ногтем нос, принц Чарльз сказал:

— Но ведь мы способствовали утверждению определенных норм…

Джек обрадовался, что у них завязался-таки этот разговор. Мысленно он репетировал его множество раз.

— Если ваша семья чему и способствовала, — начал он, — так это утверждению иерархии, в которой вы — на самом верху, а остальные, само собой, под вами, внизу. В результате в нашей стране господствует классовая система. Нас душит классовый страх, мистер Виндзор. И чем быстрее росли богатство и влияние вашего семейства, тем глубже погружалась страна в болото застоя. Я же кладу конец этой несообразности.

Королеве надоело слушать всю эту республиканскую чушь.

— В таком случае вам, наверное, придется подыскать новый национальный символ, что-то вроде президента?

— Нет, — отрезал Джек. — Британский народ сам станет своим национальным символом, все пятьдесят семь миллионов.

— Пятьдесят семь миллионов людей затруднительно будет даже просто сфотографировать, — обронила королева и, открыв, звонко защелкнула свою сумочку. Джек заметил, что в сумочке нет ничего, кроме белого кружевного платка.

— Вы позволите мне удалиться? — спросила королева.

— Безусловно, — ответил Джек, слегка наклонив голову.

Королева вышла из зала и пошла по коридорам. По дороге она читала перечень вещей, которые ей дозволялось вывезти с собой, и описание ее нового жилища.