Я свидетельствую перед миром - Ян Карский

Опыт поражения, войны, конспирации, геноцида, пережитый этими людьми в молодости, оставил в судьбе каждого из них след на всю жизнь. Перед нами «История подпольного государства», незаурядные воспоминания Яна Карского. Ежи Лерский оставил мемуары под названием «Эмиссар Юр». Ян Новак — автор знаменитого «Курьера из Варшавы». Эти книги в Польше — евангелие для всех, кого интересует история военных лет. Или шире — судьбы целого военного поколения.

Сколько еще было подобных биографий, о которых мы никогда не узнаем? Сколько молодых солдат и подпольных курьеров так и не дождались конца войны, не оставили своего свидетельства?

Все трое в своей долгой жизни в эмиграции, в свободном мире — в США и Западной Европе — оставили себе прежние конспиративные фамилии. Ян Козелевский навсегда остался Яном Карским, Ежи Солтысик — Ежи Лерским, Ян Новак так и не вернулся к имени Здислав Езёранский. Несколько военных лет не только перепахали их мировоззрение, оставили в их душах неизгладимую печать пережитого, но и изменили их личности.

В Соединенных Штатах воспоминания Яна Карского были изданы очень быстро, еще во время войны, в 1944 году. Через четыре года книга появилась во Франции. С тех пор прошло почти семьдесят лет — целая эпоха. Несмотря на то что воспоминания разошлись в Америке и Франции огромными тиражами, Карскому казалось, что он остался на обочине. Предоставленный самому себе, лишенный возможности вернуться на родину, продолжить карьеру дипломата, он выбрал университетские стены. Ялта, Тегеран и Потсдам поставили окончательную точку в разделе Европы, а неудобный польский вопрос перестал играть сколько-нибудь важную роль в зарубежной политике мировых держав. Большой мир не интересовался судьбами малых народов. Геноцид евреев, трагедия варшавского гетто, проклятые места — нацистские лагеря смерти в Аушвице-Биркенау, Майданеке, Треблинке, Белжеце, Собиборе, Штуттхофе — проиграли политическому прагматизму первых мирных лет с их «холодной войной», превратились в постыдное табу.

Однако в сегодняшней России мы будем читать эту книгу иначе, чем в Америке и Франции конца сороковых. Во-первых, мы уже имеем дело не со свидетельством, записанным по горячим следам, а с документом прошедшей эпохи. Во-вторых, и это представляется наиболее важным, «История подпольного государства» наконец дошла до мира, в котором десятилетиями торжествовала официальная пропагандистская историческая ложь, но в котором по сей день сохранилась совершенно другая, личная память войны.

Прежде всего, «перезагрузки» требуют понятия и факты, очевидные польскому и западноевропейскому читателю. Дело тут не только в заполнении белых пятен истории, но и в ином языке. Главный камень преткновения: Вторая мировая война началась 1 сентября 1939 года — именно тогда немецкая армия впервые столкнулась в Европе с жестким сопротивлением. Ночь с 21 на 22 июня 1941 года для Карского и его читателей — важный поворот в истории войны, длившейся к тому времени уже почти два года. Был нарушен пакт Молотова — Риббентропа, на основании которого в 1939–1940 годах Германия и СССР оккупировали Польшу, Литву, Латвию, Эстонию, часть Финляндии и Румынии. Но эта дата не являлась, как гласила советская пропаганда, началом новой — другой — войны, хотя для СССР она с этого момента стала Великой Отечественной.

Не менее важный «водораздел» — день 17 сентября, когда на территорию Польши вступили войска Красной армии. Карский описывает свои первые впечатления от встреч с жителями оккупированного Советами Тернополя:

Они знали, что Польша раздавлена. Знали и понимали смысл происходящего лучше, чем вся варшавская интеллигенция, все мои просвещенные друзья и осведомленные коллеги-офицеры: Польша перестала существовать.

Российскому читателю предстоит не только разобраться в событиях и датах, но и понять, насколько активно жило подпольное «государство», как действовало конспиративное представительство эмигрантского лондонского правительства в Польше, как функционировала в подполье пестрая коалиция довоенных политических партий; понять значение Армии Крайовой и роль польского правительства в изгнании.

Карский вспоминает об этом многократно: целью польского подполья было не столько бряцанье оружием, сколько сохранение непрерывности деятельности государства, даже если это государство-невидимка с конспиративными структурами. Сохранение политической жизни даже в ситуации смертельной опасности, объединение различных политических партий ради всеобщего сопротивления оккупантам. Действительно, в Польше не появилось сил, готовых пойти на переговоры с немцами и создать коллаборационное правительство. У Польши не было ни своего Квислинга, ни режима Виши во главе с маршалом Петеном.

Воспоминания Яна Карского демонстрируют порой наивность тогдашних политических расчетов. Летом 1939 года Польша жила опасениями перед надвигающейся войной и вместе с тем — уверенностью, что польская армия сильна и окажет достойный отпор Гитлеру.

Позднее, уже после сентябрьского шока, осенью 1939 года царило всеобщее убеждение, что война будет кратковременной, а гарантированная международными соглашениями помощь французов и англичан вот-вот придет. Когда стало понятно, что спасения в ближайшее время ждать не приходится, поляки все еще верили, что послевоенная Польша будет продолжением Польши довоенной, все вернется на круги своя, сохранятся старая иерархия и порядки и в целом послевоенный мир будет тем же, что до войны.

Последствием подобных иллюзий и политических просчетов стало решение начать Варшавское восстание 1 августа 1944 года. «По поводу этого восстания поляки будут спорить еще сто лет» — так по прошествии многих лет Ян Карский вспоминал разговор с Юзефом Реттингером, одним из ближайших советников Владислава Сикорского. Действительно, дискуссия о цене этого великого и трагического подъема не прекращается в Польше до сих пор. Одни утверждают, что у подпольных властей не оставалось выбора, город чувствовал, что немцы вот-вот уйдут, и хаотичные бои происходили бы все равно. Другие считают, что только так жители Варшавы могли показать миру, что они не пассивны, что они сражаются за свою свободу, что им нужна помощь. Третьи говорят, что нет такого политического решения, которое оправдало бы смерть сотен тысяч невинных людей. Ярослав Ивашкевич, один из величайших польских писателей XX века, в своем дневнике 1944 года так описывал повстанцев, пробиравшихся на окраины и приносивших вести из центра города:

Ужасно — безрассудность командования, недостаток снабжения. Им велели выполнять совершенно другое задание, чем то, к которому они готовились в течение трех месяцев. <…> Мысль, что восстание не было подготовлено или разразилось не вовремя, не умещается у меня в голове.