Я свидетельствую перед миром - Ян Карский

Клод Ланцман, снимая свой фильм в 1977–1978 годах, разбудил память свидетелей Холокоста. Готовый фильм «Шоа» вышел на экраны весной 1985-го, и сразу после этого главный редактор польского эмигрантского журнала Kultura Ежи Гедройц попросил Карского написать о нем статью. Статья появилась в ноябрьском (1985 г.) номере, затем в ноябре 1986-го была перепечатана парижским Esprit, а в июле 1986-го — американским Together. Карский искренне восхищается фильмом, но сожалеет, что в сорока минутах, которые отобраны из его восьмичасового рассказа, смещен акцент с того главного, про что мог сказать только он, — про глухоту западных стран к призыву о помощи, переданному через него евреями варшавского гетто.

Карского увлекла идея сделать фильм, дополняющий «Шоа» и показывающий «нынешним и будущим поколениям», что в этой катастрофе честь человечества спасали тысячи простых людей, которые помогли выжить какой-то части евреев. «На глазах всего мира» — так называлось сообщение, обнародованное Карским в январе 1993 года по случаю грядущего пятидесятилетия восстания варшавского гетто и упоминавшее о «докладе Карского», который польское правительство передало союзникам в ноябре 1942 года и который был найден историками в британских архивах. По мнению Карского, которое он твердо отстаивал, «польское правительство в Лондоне сделало все, что могло, чтобы помочь евреям. Но у него в то время не хватало сил не только самому спасти их, но и защитить независимость своей страны».

Фильм «Шоа» вынудил польское правительство генерала Ярузельского частично снять запрет с имени Карского, но не с его книги — она оставалась запрещенной. И только в апреле 1987-го, через сорок с лишним лет после окончания Второй мировой войны, поляки впервые увидели фотографию героя Сопротивления Яна Карского в двух газетах. В ноябре 1987 года публицист Станислав Янковский впервые встретился в США с Карским — это стало началом его работы над большой книгой. В декабре того же года Карский предоставил Янковскому все свои личные архивы и вел с ним долгие беседы у себя дома в Вашингтоне. И наконец, в 1991-м, в связи с выходом в свет написанной Янковским биографии «Эмиссар Витольд», Карский приехал на родину, и независимая Польша восторженно приняла его. В 1995-м он снова посетил Польшу по случаю издания польского перевода с английского книги Томаса Э. Вуда и Станислава М. Янковского «Как один человек пытался остановить Холокост».

В девяностые годы несколько университетов мира присвоили Карскому звание доктора honoris causa. В 1994-м он стал почетным гражданином Израиля. В 1995-м первый польский президент Лех Валенса наградил его орденом Белого орла. В 1998 году Израиль, отмечавший пятидесятилетие еврейского государства, выдвинул Карского на соискание Нобелевской премии мира. Двое историков из поколения «Солидарности» (Анджей Рознер и Анджей Кунерт) убедили Карского дать согласие на публикацию «Истории подпольного государства» по-польски, и в декабре 1999 года, через пятьдесят пять лет после написания, книга вышла в свет на родине автора. Бывший боец польского подпольного государства снабдил это издание посвящением:

Солдатам и участникам Сопротивления, боровшимся за свободу и независимость Польши, тем, кто отдал за это свою жизнь, тем, кто выжил, и всем тем, с кем свела меня судьба на дорогах войны.

Я свидетельствую перед миром:

История подпольного государства

Памятник Яну Карскому, установленный 10 сентября 2002 г. в парке Джорджтаунского университета в Вашингтоне, где он преподавал в течение сорока лет.

Надпись на табличке у подножия памятника гласит:

«Ян Карский (Ян Козелевский), 1914–2000, посланец польского народа к правительству в изгнании, посланец еврейского народа ко всему миру, первый человек, рассказавший страшную правду об уничтожении евреев, когда его еще можно было остановить, и получивший от израильского государства звание Праведника мира, польский герой, преподаватель Джорджтаунского университета (1952–1992), благородный, праведный человек, живший среди нас и делавший нас лучше самим своим присутствием».

Глава I

Поражение

23 августа 1939 года я был приглашен на веселую вечеринку к сыну португальского посла в Варшаве г-на Сезара де Соузы Мендеша[8]. Мы были почти ровесники — ему было двадцать пять лет — и добрые приятели. У него было пять сестер, все хорошенькие и обаятельные. С одной из них я довольно часто встречался и в тот вечер сгорал от нетерпения поскорей ее увидеть.

К тому времени я только недавно вернулся в Польшу. Закончив в 1935 году Львовский университет Яна Казимира и проведя год в конноартиллерийском училище, я уехал стажироваться сначала в Швейцарию, потом в Германию и, наконец, в Англию. Меня интересовали вопросы демографии. Три года я работал в крупнейших библиотеках Европы, готовил свою диссертацию, старался получше овладеть французским, немецким и английским и усвоить образ жизни в этих странах, пока смерть отца[9] не призвала меня в Варшаву. Мне по-прежнему больше всего нравилось изучать демографию, но постепенно стало ясно, что писать научные труды — не моя стезя. Я никак не мог закончить диссертацию, все тянул и отлынивал, а уже написанную часть работы у меня не принимали. Но это было единственное облачко на светлом, солнечном горизонте открывавшихся передо мной возможностей, и оно не слишком огорчало меня.

На вечеринке все чувствовали себя беззаботно и радостно. Просторный зал посольства был изящно, хотя, пожалуй, чересчур романтично украшен. Собралась приятная компания. Очень скоро завязались оживленные разговоры. Помнится, с большим жаром отстаивали достоинства Варшавского ботанического сада по сравнению с хвалеными европейскими, обсуждали новую постановку «Мадам Сан-Жен»[10], а когда кто-то заметил, что Стефан Лечевский и Марселла Галопен, которых я хорошо знал, выскользнули из зала вдвоем, стали отпускать банальные шуточки по этому поводу — все как обычно. О политике почти не говорили.

Мы пили хорошие вина, беспрестанно танцевали, в основном европейские танцы — вальсы и танго. А под конец Элен де Соуза Мендеш с братом исполнили для нас сложные фигуры португальского танго.

Вечеринка закончилась поздно ночью. Потом все еще долго прощались и даже на улице никак не расходились: болтали, договаривались о встречах на следующую неделю. Я вернулся домой уставший, но в голове роились радужные планы и не давали уснуть.