Кровь Моего Монстра - Рина Кент

Остальные хихикают, насмехаясь на заднем плане, а я не могу отвести взгляд от Матвея. Маниакальная ухмылка расползается по его губам, тревожно растягивая черты лица.

— Говоришь прям как слабак.

— Может, все-таки проверим ситуацию с яйцами, а, Матвей? — говорит один из его головорезов.

Опасный характер ситуации озаряет меня внезапным наводнением. Я бросаюсь вперед, пытаясь высвободить плечо из хватки Матвея, но он так легко толкает меня обратно к стене, что я чувствую, как слезы наворачиваются на глазах.

Я слабая.

Неважно, как долго я занимаюсь физическими упражнениями или пытаюсь накачать мышцы. Правда остается, у меня нет силы как у этих парней. Они не только мужчины, но и служат в армии дольше, чем я.

— Ой, ты плачешь, мальчик? — Матвей трясет меня. — Мне позвонить твоей маме, чтобы она забрала тебя? Ой, прости, у тебя нет мамы, не так ли? Или папы, если уж на то пошло. Бедный Александр пытается быть мужчиной…

Его слова обрываются, когда я хватаю его за плечи и поднимаю колено, ударяя его по яйцам так сильно, что он теряет дар речи.

И выражения, видимо, потому, что его лицо на какое-то время застыло в опустошенном состоянии. Все остальные тоже замирают, вероятно, не веря в то, что только что произошло.

Его хватка с моего плеча ослабевает, и я пользуюсь случаем, чтобы освободиться и выскользнуть из-под его безвольной руки, пока он стонет от боли.

— Ты, блять… блять… я тебя убью! — кричит он у меня за спиной, но я уже бегу к выходу. Если найду капитана или хотя бы других солдат, я буду в безопасности.

На заметку: никогда больше не оставаться наедине с Матвеем и его бандой. Никогда.

Мои мускулы визжат от усталости, а сапоги утяжеляют мой побег, но я все равно не перестаю бежать.

Как и тогда, я знаю, просто знаю, что моя жизнь зависит от того, как быстро и далеко я бегу.

Как только выход оказывается в пределах досягаемости, меня крепко тянут за затылок, отбрасывают назад и швыряют на пол, как старый ковер.

Стук доходит до костей, я стону и хватаюсь за болезненное место на руке. Ну, дерьмо. Она либо растянута, либо сломана.

У меня нет времени сосредоточиться, когда на меня падает тень. Я медленно смотрю вверх и вижу, что надо мной парит очень разъяренный Матвей, его головорезы идут за ним.

— Ты действительно облажался, маленький ублюдок, — он тянется ко мне, и прежде чем я успеваю уйти, он поднимает меня, яростно хватая мою куртку.

Материал рвется вверху, почти обнажая повязку на груди, и я впиваюсь ногтями в его руку, хватая все, что могу, из своей куртки, чтобы удержать ее на месте.

Впервые я рада, что надела свое боевое снаряжение поверх футболки и, следовательно, не буду полностью голой, даже если он порвет ее.

Но это поставило бы под вопрос повязку на моей груди.

Его ладонь обвивает мою шею, оказывая достаточное давление, чтобы перекрыть мне дыхание. Я хриплю, но воздух почти не попадает в мои легкие.

Мои ноги болтаются в воздухе, а другие солдаты насмехаются, смеются и хихикают. Матвей бьет меня спиной о стену и тянется к моим штанам.

— Давайте посмотрим на эти крошечные яйца.

Я дергаюсь, царапаюсь и кричу, но с моих губ слетает только навязчивый звук.

Каждый из головорезов Матвея хватается за конечность и приклеивает ее к стене позади меня, фактически не давая мне двигаться.

Матвей ухмыляется, увидев выражение ужаса на моем лице, затем медленно отпускает мою шею, чтобы посвятить все свое внимание моим штанам.

Пожалуйста, остановись, вертится у меня на языке, но, если я скажу это, нет сомнений, что они пойдут дальше. Они соблазнятся моим попрошайничеством и будут искушены доказать, что я действительно слаба.

— Иди на хуй, — рычу я, даже когда захлебываюсь, а последние мои надежды начинают скукоживаться и умирать.

Ответ Матвея — широкая улыбка.

— Но это ты, наверное, любишь брать его в жопу, содомит (устаревшее значение гомосексуала).

Я ухмыляюсь, желая — нет, нуждаясь — выколоть ему глаза за то, что он фанатичный мудак.

Матвей — это та самая ядовитая мужественность, которой не место здесь. Он считает, что мужчина должен быть мачо и не проявлять эмоций, иначе его заклеймят недочеловеком. Согласно его глупой, неосведомленной логике, быть геем — это тоже слабость. Так он и его друзья называли меня с тех пор, как я сюда попала.

Я не мужчина и не гей, но я все еще чувствую обиду от имени всех, кого Матвей заставил пройти через эту дискриминацию.

Быть женщиной в мире мужчин так же плохо.

Это одна из причин, по которой я постриглась и пошла в армию мужчиной. Мой дядя помог мне, подкупив судмедэксперта и нескольких других чиновников, чтобы они держали в секрете мой пол и помогли мне интегрироваться в это учреждение.

Если мой пол узнают, меня убьют. Все просто.

Теперь, если Матвей, из всех людей, обнаружит эту часть информации, мне пиздец.

Я толкаюсь всем телом вперед в последней отчаянной попытке освободиться, но это только заставляет их крепче сжимать мои конечности.

Матвей расстегивает мои штаны, и я чувствую, как пот покрывает мою кожу. Воздух начинает пропадать , медленно, но верно пожирая мою внутреннюю напористость.

За двадцать лет своей жизни я уже второй раз чувствую себя такой беспомощной и разорванной, что выхода нет.

Первый был, когда я потеряла большую часть своей семьи и была вынуждена бежать, спасая свою жизнь.

Цепь текущих событий играет перед моим мысленным взором. Матвей узнает, что я женщина, он и его головорезы могут напасть на меня, и тогда либо донесут на меня капитану, либо потребуют сексуальных услуг в обмен на сохранение моей тайны.

Шантаж или изгнание из самого безопасного для меня места. Черт, меня даже могут посадить в тюрьму за ложь военному учреждению.

— Ты послушный маленький ублюдок, не так ли? Держу пари, ты покорный и дерьмовый, — Матвей многозначительно облизывает губы.

— Твой отрезанный член будет свидетельствовать об обратном, — я смотрю на него. — Думаю, это делает тебя покорным, ублюдок.

Я слышу это раньше, чем чувствую. Его кулак касается моего лица, отбрасывая его в сторону. Брызги крови на стене, мои губы кажутся вдвое больше, а нос мгновенно закладывает.

Тем не менее, я смеюсь, как маньяк. Звук такой сильный и неуправляемый, что все останавливаются, чтобы посмотреть на меня.

—