Утонуть в тебе - Хармони Уэст

Нет, нет, нет. Этого не может быть…

— Эй! — Хриплый женский голос прорезает окружающую нас безмолвную тьму. — Я вызываю полицию!

— Блядь, — шипит Стивен.

Но Маркус не сдвинулся со своего места на мне.

— Не вмешивайся в это, Джульет.

Она сердито смотрит на него. Вдвое меньше его, но совершенно бесстрашная. Джульет ничто не пугает.

— Отвали от нее, Маркус. Сейчас же.

— Какого хуя ты все еще на ее стороне? — Его губы кривятся в усмешке. — Ты была там той ночью. Ты точно знаешь, что произошло.

Джульет подходит ближе, появляясь из темноты позади Стивена и Кейда. Хотя большинство людей до сих пор принимают меня за старшеклассницу, никто не ожидает, что Джульет моложе двадцати пяти. Если бы не юношеская упругость ее кожи, большинство отметило бы ее царственную осанку и приподнятый подбородок и предположило бы, что она — генеральный директор многомиллионной компании, а не студентка колледжа. Готическая королева в короткой черной юбке, черных гетрах до бедра и расстегнутом жакете. Торопясь ко мне, она не успела надеть свой обычный набор украшений из белого золота.

Люди уважают ее. Даже боятся. Она — единственная причина, по которой я еще не мертва.

— Сиенна просто пыталась быть хорошей подругой. Это была ошибка.

Я зажмуриваю глаза. Ошибка. Ошибка, о которой я не подозревала, пока не стало слишком поздно.

— Что ты собирался сделать? — Спрашивает Джульет. — Изнасиловать ее?

— Конечно, нет, — выплевывает Маркус. — Я хотел напугать ее до смерти.

Он, наконец, соскальзывает с меня, и еще больше слез течет по моим щекам. На этот раз от облегчения.

Луч фонарика телефона Джульет падает на мое лицо.

— Похоже, ты сделал гораздо больше.

Боль от удара по виску теперь отдает в глаз. Когда я кончиками пальцев осторожно касаюсь кожи, она уже опухла.

— Она это заслужила, — шипит Кейд. — Она разрушила жизнь нашего парня.

— Правда? — Взгляд Джульет прожигает дыру в черепе Кейда. — Потому что, похоже, он сам пытается разрушить ее, попав в тюрьму.

Стивен смеется, бросая мой телефон на землю рядом со мной. Но каждая частичка меня слишком сильно болит, чтобы дотянуться до него.

— Как будто копы когда-нибудь посадят его за то, что он сделал с ней.

— Хочешь проверить? — Угроза Джульет почти убеждает меня, что она верит, что копам на самом деле не наплевать. Что хоть кто-то в этом городе предпочтет меня "золотым мальчикам".

Возможно, если бы Маркуса здесь не было, Стивен и Кейд не позволили бы ей остановить их. Но Маркус не позволит, чтобы с Джульет что-нибудь случилось. Не она устроила этот бардак.

Я.

Не говоря уже о том, что это родители Джульет оплачивают медицинские счета Маркуса и физиотерапию.

— Джульет… — начинает протестовать он.

— Убирайся отсюда, Маркус.

Его челюсть сжимается, но он ковыляет мимо нее. Он уже никогда не будет двигаться так быстро, как раньше. Никогда больше не станет звездным квотербеком. Никогда не сыграет в НФЛ.

Из-за меня.

Я разрушила его жизнь. Я украла его будущее.

Когда футболисты, наконец, отступают в темноту, я выплевываю кровь. Каждая частичка моего тела болит: живот, ноги и голова кричат в агонии. Теперь, когда ужас отступает, боль становится невыносимой.

Это не последний раз. Следующий раз будет еще хуже. В следующий раз я могу не пережить того, что они со мной сделают.

Джульет приседает, ее темные ботинки оказываются в дюйме от моего носа. Ее длинные черные волосы с рыжими прядями заплетены в косу, все еще мокрую после душа. Ее голубые глаза скользят по мне, изучая мои травмы, а ее рука успокаивающе поглаживает мое плечо.

Она закусывает губу. Возможно, впервые в жизни Джульет напугана.

— Ты не можешь оставаться здесь, Сиенна.

— Я знаю, — шепчу я.

Я поняла это в ту секунду, когда они добрались до меня. В ту секунду, когда Стивен выхватил у меня телефон. Они не позволят мне позвать на помощь.

Они не собираются останавливаться. Они никогда не остановятся, пока не решат, что я заплатила за то, что сделала. Что я заплатила свой долг.

А долг у меня непомерно огромный.

Джульет дотягивается до моих пальцев и сжимает их.

— Если они снова доберутся до тебя, то могут убить.

Глава 2

Люк

Девушка моей мечты мертва.

Она лежит в гробу, кожа почти прозрачная, руки сложены на животе. Ее светлые волосы выцвели, и она в белом платье до щиколоток. Она ни за что на свете не надела бы такое, будь она жива.

Я срываю с себя джерси и протискиваюсь сквозь толпу, чтобы добраться до нее, пока ее опускают в ожидающую могилу, в гробу, который все еще открыт.

— Остановитесь! — Кричу я. — Мне нужно надеть это на нее!

Она должна быть похоронена в моей джерси. И фамилия «Валентайн», вышитая на спине, останется там до тех пор, пока мы оба не станем прахом.

Но они не останавливаются. Они не слышат меня, даже когда я кричу изо всех сил, и отчаяние сжимает мое сердце, когда ее гроб опускается на дно могилы и они засыпают ее тело землей.

Я кричу, чтобы они закрыли крышку. Но не раздается ни звука.

Мои руки прозрачны. Я — призрак.

Я резко просыпаюсь, холодный пот покрывает мои шею, грудь, подмышки. Вскакиваю с кровати, чтобы плеснуть водой в лицо и прислоняюсь к раковине, а мешки под глазами напоминают обо всех бессонных ночах, которые были до этой.

Я прокрадываюсь обратно по коридору в свою комнату, стараясь не разбудить Бада, который перебудит весь дом. Возвращение домой на каникулы — это всегда тяжело. Я скучаю по жизни в одном доме с «Дьяволами», которые, увидев меня, бродящего по дому, как зомби, в три часа ночи, просто забили бы на это.

С моей мамой этот номер не пройдёт. С тех пор как я вернулся домой, она кормит меня куриным супом, ветчиной и сыром на гриле, крекерами с солью, бутербродами с арахисовым маслом. Любыми вкусняшками, какие только можно придумать.

Я хватаю телефон с прикроватной тумбочки, чтобы отправить сообщение единственному человеку, который, я знаю, лежит без сна, так же, как и я. Улыбка растягивает мои губы, когда я замечаю, что сообщение уже ждет меня.

Сиенна

Я хочу себе такой старый фотоаппарат, в котором нельзя посмотреть только что сделанное фото. Сфотографировал один раз — и всё, больше кадров не будет.

Мы с Сиенной познакомились в социальных сетях, когда нам было по пятнадцать лет, и мы переживали подростковый бунт. Наши родители