Нам, пожалуй, пора идти - Пол Андерсон

— Продолжайте. Вы знаете, что я люблю фантастику.

Он посмотрел в окно, снова взглянул на меня и внезапно залпом осушил свой стакан. Столь резкое движение было ему не свойственно. Как, впрочем, и неуверенность.

— Ну что ж, я расскажу вам одну фантастическую историю, — жестко, со своим прежним акцентом произнес он. — Хоть в ней мало веселого — ее хорошо рассказывать в зимнюю пору; кстати, не советую вам слишком принимать ее всерьез.

Я затянулся великолепной сигарой, которой он угостил меня, и приготовился слушать, не нарушая необходимой ему сейчас тишины. Глядя себе под ноги, он несколько раз прошелся мимо окна, потом заново наполнил свой стакан и сел рядом со мной. Однако смотрел он не на меня, а на висевшую на стене картину, сумрачное, непонятное произведение, которое никому, кроме него, не нравилось. Казалось, она вдохнула в него силы, потому что он заговорил быстро и тихо.

— Однажды в далеком-предалеком будущем жила-была цивилизация… Я не стану вам ее описывать, ибо описать ее невозможно. Могли бы вы, перенесясь в эпоху строителей египетских пирамид, рассказать им об этом лежащем внизу городе? И дело не в том, что они вам не поверили бы — разумеется, они не поверили бы. Я хочу сказать, что они просто не поняли бы вас. Что бы вы ни говорили, для них это была бы полная бессмыслица. А то, как люди работают, о чем думают и во что верят, — все это было бы для них еще менее понятно, чем те огни, небоскребы и механизмы внизу. Разве не так? Если бы я рассказал вам о людях будущего, живущих в мире колоссальных ослепляющих энергий, о генетических изменениях, воображаемых войнах, о говорящих камнях и о некоем слепом охотнике, у вас могло бы возникнуть какое угодно ощущение, но вы бы ничего не поняли.

Поэтому я только прошу вас представить себе, сколько тысяч оборотов совершила к тому времени эта планета вокруг солнца, как глубоко мы погребены и как прочно забыты; и еще постарайтесь понять, что мышление людей той цивилизации настолько отличается от нашего, что они, пренебрегая всеми законами логики и природы, изобрели способ путешествия во времени. Так что, если средний житель той эпохи, — я вряд ли могу назвать его гражданином или употребить какое-либо другое известное вам слово, ибо это дезориентирует вас, — если средний образованный житель смутно, без особого интереса представляет себе, что тысячелетия назад какие-то полудикари первыми расщепили атом, то только один или двое из них действительно побывали здесь, жили среди нас, изучали нас и вернулись обратно с информацией для центрального мозга, если в данном случае уместен этот термин. Остальные интересуются нами не больше, чем, например, вы интересуетесь археологией раннего периода Месопотамии. Вам понятно?

Он опустил взгляд на свой стакан, который все еще держал в руке, и стал теперь смотреть на него, словно виски было источником вдохновения оракула. Молчание затянулось. Наконец я произнес:

— Ладно. Ради того, чтобы услышать вашу историю, я принимаю эту предпосылку. Но мне думается, что тем, кто путешествует во времени, не следовало бы привлекать к себе внимания. У них должны быть свои методы маскировки и тому подобное. Вряд ли им хотелось бы изменить свое собственное прошлое.

— О, тут нет никакой опасности, — сказал он. — Единственная причина их маскировки заключается в том, что им не много удалось бы узнать, если бы они на каждом шагу объясняли, что пришли из будущего. Воображаете, что бы из этого получилось?

Я усмехнулся.

Микельс угрюмо взглянул на меня.

— Как вам кажется, в каких еще целях, кроме научных, можно использовать путешествие во времени? — спросил он.

— Ну, для приобретения произведений искусства и разработки природных богатств, — предположил я. — Можно было бы отправиться назад, в эпоху динозавров, добывать железо, чтобы до появления человека снять сливки с богатейших месторождений.

Он отрицательно покачал головой.

— Подумайте еще. Им понадобилось бы весьма ограниченное количество минойских статуэток, ваз династии Минг и миниатюр третьей Мировой Гегемонии, да и то главным образом для их музеев. Если только можно употребить здесь слово «музей», не впадая в большую ошибку. Я повторяю, что они не похожи на нас. А что касается природных богатств, то они в них не нуждаются: все, что им нужно, они изготовляют сами.

Он умолк, словно готовясь к последнему решительному шагу.

— Как называлась та колония для преступников, которую покинули французы?

— Чертов Остров?

— Правильно. Можете вы вообразить себе более страшное возмездие, чем высылка преступника в прошлое?

— А мне и в голову не пришло бы, что у них еще существует концепция возмездия или тем более необходимость держать в страхе одних, подвергая ужасным наказаниям других. Даже мы, в нашем веке, сознаем, что это ничего не дает.

— Вы в этом уверены? — спокойно спросил он. — А разве бок о бок с развитием и совершенствованием современной науки о наказаниях соответственно не возрастает сама преступность? Кстати, вас как-то удивило, что я решаюсь бродить один по ночным улицам. Скажу вам больше: наказание очищает общество в целом. В будущем вам бы сказали, что публичное повешение снизило коэффициент преступности, который иначе был бы еще выше. И, что еще более важно, в восемнадцатом веке эти спектакли создали условия для рождения настоящего гуманизма. — Он сардонически поднял бровь. — Во всяком случае, так утверждают в будущем. Правы ли они или просто стараются оправдать элемент деградации в своей собственной цивилизации — это не имеет значения. Вам следует допустить только то, что они действительно отправляют своих опасных преступников в прошлое.

— Довольно неосторожно по отношению к прошлому, — заметил я.

— Нет, на самом деле это не так. Хотя бы потому, что все, что из-за них происходит, уже произошло… Проклятие! Английский язык не создан для таких парадоксов. Вы должны только понять главное: что они не тратят все эти усилия на рядовых негодяев. Чтобы заслужить высылку в прошлое, нужно совершить особое преступление. А степень тяжести преступления зависит от того, на каком году мировой истории оно совершается. Убийство, разбой, измена родине, ересь, торговля наркотиками, рабовладение — все это в одни эпохи каралось смертной казнью, легко сходило в другие и положительно оценивалось в третьи. Оглянитесь мысленно назад и посмотрите, прав я или нет.

Некоторое время я молча разглядывал его, отмечая про себя, как глубоки бороздившие его морщины, и пришел к выводу, что он слишком сед для своего возраста.

— Хорошо, — произнес я. — Я с вами согласен. Но неужели человек из будущего со всеми своими знаниями…