Земля воров (ЛП) - Халле Карина

Каждый синдикат действует по-своему, но либо один из главных членов семьи отправляется в Мидланд с командой похитителей яиц, либо прибегает к помощи наемников. Оба метода рискованны, потому что первый подвергает могущественные семьи прямой опасности, а второй может означать — и часто означает, — что нанятые для этой работы люди могут украсть яйца или использовать их для собственной выгоды. Не говоря уже о том, что только самые безрассудные — или отчаянные — воры готовы рискнуть отправиться в это путешествие…

Пролог

Когда девочку впервые привели в монастырь, ей дали новое имя, отбросив старое, как промасленную тряпку, которая больше пачкает, чем чистит.

— Дочь Боли, — так окрестила ее старая женщина, быстро окинув ее больными катарактой глазами. — Я вижу ее глубоко внутри тебя, даже ту боль, с которой ты еще не столкнулась.

Девочке было наплевать на то, что видела женщина. Боль? В тот момент она чувствовала только ярость, была живым и дышащим сосудом гнева, который вскипал до критического уровня с тех пор, как умерли ее родители. Но это не то, что увидела Предвестница, когда девочку привели в Большой зал Зорета в первый день ее посвящения. Она видела физическую боль в теле девочки. Не только ярость, горе и разочарование из-за жизни, разбитой на осколки, — в конце концов, каждая Дочь безмолвия страдала, — но и боль, которая ждала внутри, ожидая выхода, когда та станет женщиной. Боль, которая ослабит девочку и приведет ее к отчаянному поиску облегчения, поиску, который соединится с местью.

Но в тот момент, когда девочку лишили ее прежнего имени и одежды, надели на нее черный плащ, скрывающий каждый дюйм ее тела, обрили брови и голову, и ее лавандовые волосы, последнее свидетельство того, кем она была — девочкой, рожденной под лавандовой луной, — упали на мраморный пол, в ней осталась только эта бурлящая ярость.

Всю жизнь девочки ее родители боролись против этого самого института. Они боролись против жестокости монастыря, лицемерия самой религии, диктатуры, которая правила Святыми огня и теми, кто следовал за ними. На самом деле, у жителей Эсланда не было другого выбора, кроме как следовать ей. Они сказали девочке, что она не могла ничего поделать с тем, что родилась в Эсланде, но они потратят каждую минуту своей жизни, пытаясь изменить это к лучшему.

Ее родители сделали все возможное. Но их усилий оказалось недостаточно.

Они должны были знать, что это случится со мной, подумала девочка, когда старуха грубо взяла ее за локоть и вывела из комнаты очищения обратно в тихие залы. Они должны были знать, что все их рискованные поступки ради лучшего будущего однажды приведут ее сюда.

Высокие обсидиановые стены и потолки вокруг нее блестели от частой полировки, создавая впечатление, что девочку ведут в темное чрево дракона, что было не случайно. Монастырь хотел вселить страх в этих девочек. Они оказались здесь, чтобы понести наказание, а не обрести благочестие. Наказание всегда было целью Дочерей безмолвия, независимо от того, как это представлялось публике.

Девочка закрыла глаза, когда в ее голове всплыла картина последних мгновений жизни ее отца, как будто это могло помешать ей видеть это. Он стоял на помосте. Вызывающий взгляд изумрудных глаз, длинная темно-фиолетовая коса, развеваемая ветром, который нес с собой запах отлива, тянувшегося вдоль городских стен столицы. Он был так горд даже в эти последние мгновения, за исключением самого последнего, когда он посмотрел на девочку и ее мать, схваченных Черной гвардией и вынужденных смотреть на его казнь у подножия виселицы. В эту долю секунды девочка не увидела вызова, гнева или даже страха. Только печаль. Как будто он был окутан горем, которое, как он знал, постигнет двух его самых любимых людей после того, как он испустит последний вздох.

И она смотрела, как он испускает свой последний вздох. Смотрела, как опора уходит из-под его ног, как она уходит из-под всего, что ей дорого, и как веревка натягивается и врезается в горло и подбородок. Ее отец не кричал, не дергался, как будто хотел, чтобы его тело двигалось как можно меньше. И пока ее мать рыдала и прятала лицо в ладонях, девочка продолжала смотреть, зная, что двенадцати лет жизни, которые она провела с ним, было недостаточно, и хотела запомнить его последние мгновения, каким бы ужасным ни было это зрелище, даже если этот образ будет выжжен в ее памяти на долгие годы.

— Ты должна бояться, — прошептала ей на ухо Предвестница, ее дыхание было зловонным, как ферментированные травы, которые монахи жгли в монастыре круглосуточно. — Ты должна бояться богов, иначе твоя жизнь и смерть будут напрасными.

Услышав это, девочка открыла глаза и почувствовала в себе искру той самой непокорности, которая была так присуща ее отцу. Она увидела перед собой статуи драконов, их так называемых богов. Там были вырезаны два циклодрага, которые, как известно, были умны, как песчаные лисы, с серповидными когтями на своих чудовищных лапах. Женщина думала, что ее глаза закрылись из-за них, но это не могло быть дальше от правды. Девочка не боялась драконов, во всяком случае, не так, как последователи Святых огня. Ее страх был здоровым, а их — нет. Их страх однажды разрушит весь Эсланд, если не весь мир.

— Мы должны остановить их, — сказал ей однажды отец, когда они сидели бок о бок на краю причала и чистили крабов, которых он поймал на ужин. Он говорил тихо, зная, что сторонников было мало, даже среди таких же бедных рыбаков, как он сам. — Если мы этого не сделаем, боюсь, это будет конец мира, каким мы его знаем.

Девочка вспомнила, как размышляла об этом, болтая ногами над прозрачной голубой водой, пальцы ее ног были зелеными из-за крови крабов. Для нее не существовало другого мира, кроме Эсланда. Она почти ничего не видела за пределами столицы. Однажды отец взял ее с собой на лодку, чтобы проплыть вдоль южного побережья и найти новые места для рыбной ловли, и она смогла рассмотреть Эсланд так хорошо, насколько это было возможно. Это был сухой, пустынный и негостеприимный край, но в песчаных скалах над ярко-голубой водой, в холмах, примыкающих к монастырю, в котором она позже будет заключена, и в пустоши с редкой растительностью внизу, в далекой вершине спящего вулкана, пронзающего безоблачное небо, символе Земли изгнанников на юге, девочка нашла что-то впечатляющее и драматичное. Было трудно постичь тот факт, что за пределами этого существовал другой мир, особенно учитывая, что эсландцам не разрешалось покидать свой континент, чтобы посетить любое из трех других королевств, а чужаков туда пускали редко.

— Что будет с миром? — спросила девочка. Она часто слышала, как ее родители говорили о конце, но то же самое говорили и последователи. Они были одержимы этой идеей. Верующие люди называли это Судным днем пламени и верили, что однажды Зорет вернется в их мир и освободит драконов, удерживаемых магическими заклинаниями на острове Мидланд в центре океана. Они верили, что благодаря тому, что на протяжении веков они одаривали драконов своими скальными оленями и скромными человеческими жертвоприношениями, драконы пощадят их, но испепелят остальное человечество, и Святые огня обретут власть над миром с драконами в качестве союзников.

Но ее отец и участники восстания предвидели более ужасное будущее.

Он окинул взглядом других рыбаков на пристани, щурясь от палящего солнца, и, убедившись, что они не слушают, наклонился к ней.

— Защитные заклинания разрушатся если не при моей жизни, то уж точно при твоей, — прошептал он, никогда не скрывавший правду. — Не из-за Зорета. Он мертв. Он не вернется. Они падут, потому что у этого правительства скоро будет достаточно магии, чтобы уничтожить их. Но жителей Эсланда никто не пощадит, как они думают. Драконы не сентиментальны.

Странно, но девочка не испытывала страха перед концом ни тогда, ни сейчас, когда ее вели в келью в глубине монастыря. Если что, она приветствовала возвращение драконов. Все было лучше, чем жить в безмолвии, подчиняясь правилам, которые ее учили нарушать, в то время как оба ее родителя были мертвы.