Стихотворения - Николай Некрасов

В школьных хрестоматиях издавна печатается несколько строчек из стихотворения «Зелёный Шум»:

Идёт-гудёт Зелёный Шум,Зелёный Шум, весенний шум!

Как молоком облитые,Стоят сады вишнёвые…

Все это помнят, учителя любят давать эти строки для заучивания наизусть. Строки прекрасные, да только, к сожалению, после золотой поры малолетства это стихотворение полностью так и не прочитывается. А между тем в нём рассказана одна из самых драматических историй, которые происходили и во времена Некрасова и до, и после, и будут происходить всегда, пока в мире существует семья, чистота чувства, понятия сердечной чести и моральной ответственности.

Муж уехал в столицу, а жена коротко сошлась с другим… И вот проводят они долгую зиму в одной избе, во взаимных страданиях, и муж уже решается на страшный грех:

Окрепла дума лютая –Припас я вострый нож…

Но вдруг… В общем, ничего особого и не произошло:

Да вдруг весна подкралася…

Но именно этот Зелёный Шум (некрасовское пояснение к стихотворению: «Так народ называет пробуждение природы весной») погасил «думу лютую», заменив её песней, которая повсюду слышится герою:

«Люби, покуда любитсяТерпи, покуда терпится,Прощай, пока прощается,И – Бог тебе судья!»

И таких уроков – сдержанных, ненапористых, но очень определённых по своему сердечному настрою – в поэзии Некрасова вдосталь, они погружают шумные лозунги, которые вырывались у поэта, в пространство умиротворения и взаимопонимания.

Тот же Розанов, важный для нас неподкупный литературный судия, исследуя психологический облик Некрасова, устанавливает и показывает на многих примерах, что его «музу мести и печали» отличает прежде всего «благодушие « – именно оно „всё-таки небо в нём, а гнев – только облака, проносящиеся по нему“.

Даже в т.н. гражданских стихах «бездна этого же благодушия», основанного на «просто добром чувстве, без всяких осложнений»,, его «муза мести и печали» «не назойлива», «не тягуча», «это был поэт малого гнева», «открытое, простое сердце, без лабиринтов в себе».

Более того, Розанов высказывает предположение, что знаменитые строки: «То сердце не научится любить, // Которое устало ненавидеть» – предостерегающе обращены Некрасовым к «себе и своим» и означают следующее: истерзанное ненавистью сердце уже не способно принять в себя любовь.

Если с этой точки зрения посмотреть на то, что Некрасов называл «неверным звуком» своей музы, то мы, обладающие исторической памятью о страшном ХХ веке, признаем, что и поддержка Некрасовым действий русской армии по подавлению социал-радикализма в Царстве Польском, входившем тогда в состав Российской Империи, и стихотворение в честь Осипа Ивановича Комиссарова, помешавшего террористу Каракозову совершить цареубийство, вовсе не составляют предмета для какого-либо покаяния. Да, провокационная социологическая критика переврала и перетолковала эти поступки поэта, начала травить его при жизни и продолжала держать в оболгании долгие-долгие десятилетия, но пора и правду сказать!

А вот то, что Некрасову в своём творчестве удалось соединить, «гальванопластически спаять» «деревню и русского „интеллигента“«, почти никто, кроме того же сурового Розанова, и не писал.

Строки

Холодно, странничек, холодно.Голодно, странничек, голодно,

по мнению Розанова, «дьявольский стих. Который стоит целой литературы. Это он написал, когда зябнул в Английском клубе. Там было ужасно холодно. Но никто не заметил, кроме как поэт Некрасов». Эти строки, «пожалуй, стоят всего Достоевского и изрекли в 2-х строках то, что он изложил в 14 томах». И наконец: «Вообще Некрасов создал новый тон стиха. новый тон чувства , новый тон и звукговора «.

«Пошлый опыт – ум глупцов», – вырвалось у Некрасова в «Песне Ерёмушке», и всем своим творчеством, всей своей жизнью он, в эпоху как раз опытного знания, торжества позитивизма, от прямолинейного доверия к массе накопляемых фактов или, скажем, литературных традиций легко отказывался, попросту не замечал их.

О «Мечтах и звуках», дебютном поэтическом сборнике Некрасова, обычно говорят как о творческом провале юного стихотворца. Однако это достаточно упрощённое утверждение: книжка не очень понравилась Белинскому (непререкаемый авторитет для советских историков литературы), но были и одобрительные рецензии. Так, в одной из них говорилось, что «звуки» (умение слагать стихи) у автора «лучше, чем мечты» (пафос, содержание стихотворений). Впрочем, уже тогда, если помнить о дальнейшем, такой дебют было явлением для русской литературы не новым: достаточно сравнить «Руслана и Людмилу» с «Медным всадником» – перо одно, воплощаемые этим пером идеи имеют совершенно разный вес.

Уже в первых опытах Некрасова формировался его самобытный поэтический язык, система образности, которая в итоге сделала его лирику значимым явлением мировой литературы. В «Мечтах и звуках» привлекает особое отношение автора к оппозиции собственно звуков мира и тишины. Разумеется, это прежде всегозвуки лиры, поэтического вдохновения; когда их нет, возникает даже не тишина – пустота.

Бессилен взрыв фантазии свободной,И сердце жмёт, как камень, пустота.Он рвётся, ждёт; напрасно всё: ни звука!..

«Два мгновения»

а когда они, эти поэтические звуки предощущаются, тишина служит лишь своего рода подготовляющей паузой для их торжественного явления:

Не дай забыть того мгновенья,Когда в полуночной тиши,Затворник дум и вдохновенья,Звучал я, полный восхищенья,На струнах огненной души…«Незабвенная»

Вместе с тем в сборнике появляется и другая тишина – воплощение вечности:«Тихо кладбище,// Мертвых жилище, // Храм Божий тих…» («Землетрясение»), особенно выразительная после зазвучавших в стихотворении гула земли, громов, воя, «эха глухого», «скрежетов ада», «тяжких воплей придавленных жертв», грозного звона колоколен и даже потрясающего на фоне вселенского катаклизма «мелкой суетности шума»…

И, наконец, тишина как побуждение к душевной сосредоточенности, к размышлению:«Сердце плачет в тишине, // Сердце рвётся к вышине…»; «Полночь; тихо. Ангел мира// Воцарился над землёй…» («Ночь»)…

Здесь не может не вспомниться восприятие тишины древнерусскими писателями как необходимого условия для успеха любого созидающего деяния.

Творческое развитие смысла первых, интуитивно точных, но художественно еще эскизных образов получило новое качество в поэме Некрасова «Тишина». Произведение, которое пииты нашего века, может быть, назвали бы «Минута молчания», по своему пафосу поднимается высоко над событийной подоплекой: недавно завершившейся Крымской войной.

Можно сказать, тишина переполняет строки поэмы: здесь и«деревенек тишина» , и«война молчит» , и молчащий Севастополь («Люди в той стране //Ещё не верят тишине, // Но тихо…»), и«бег коня неслышно-тих», и«русский путь, знакомый путь», который«опять пустынно-тих и мирен» , но главное содержание центрального образа, конечно, заключается в строфе:

Над всей Россией тишина,Но – не предшественница сна:Ей солнце правды в очи блещет,И думу думает она.

Такое духовное наполнение тишины, когда она предстаёт не простым отсутствием звуков, а формой сосредоточения всех сил разума, души и сердца, становится характерным в поэзии Некрасова.

Например, в более позднем стихотворении (или маленькой поэме) «Балет» (1866) он с виртуозностью истинного мастера строит повествовательную композицию, где едко-ироническое («Немы струны карающей лиры, // Вихорь жизни порвал их давно!») изображение зрителей балетного спектакля (тоже ведь бессловесное, хотя и под музыку выражение человеческих страстей), сменяется возвышенной до подлинного трагизма картиной мужицкого обоза, возвращающегося после проводов своих родных в рекруты.

Как немые, молчат мужики,Дажепесня никем не поётся,Бабы спрятали лица вплатки,Только вздох иногда пронесётся…

Бесконечно печальна «музыка» этого «каравана с седоками в промёрзлой овчине» : «скрипом, визгом окрестность полна. //Словно до сердца поезд печальный // Через белый покров погребальный // Режет землю – и стонет она, // Стонет белое снежное море…»