Мы и Россия - Игорь Харичев

Что же они там делают?

Во-первых, едят. Бесконечно. И пьют, понятное дело. Во-вторых, у них всегда праздничное настроение. У всех, обязательно! В-третьих, они убеждены, что недоступны, то есть, что общаются только с равными себе. Никаких чужих ни в один зал этого многозального банкета охрана не пропустит.

Прокомментировать?

То, что они без конца жуют и булькают – с тостами и без, но с непременным смакованием сверхмодных винных марок и неслыханных заморских рецептов, на мой вкус, несколько перегружает у Харичева повествовательную ткань: во всяком случае, я как читатель с трудом перевариваю такое количество съестного в чужих животах. Однако отдаю должное экзистенциальным истокам подобного чревоугодия: сколько же надо было голодать народу, кладя зубья на полку при каждом природном и социальном бедствии (каковыми полна российская история), – чтобы без конца заедать эту историческую жуть! Праздник обжирания как гиперкопенсация голодухи.

«Праздник жизни, который нескончаем». «Жизнь, кажущаяся ярким праздником». Праздник – как мечтаемый образ жизни… Чьей жизни, я спрашиваю, – этих вот избранных? А что, в народе, в огромной глубинной массе его – не живёт разве неизбывная жажда праздника, которым прерывается тягучая лямка повседневности? И разве не становится в русской жизни любой праздник – освобождением от этой проклятой лямки – уходом в гульбу без края?

Так что завсегдатаи банкета зря думают, будто они на Руси – что-то особое. Хотя и общаются – только с избранными и только как избранные. Сквозь лёгкий налёт пародийности харичевского описания (габитус) чувствуются тысячелетние хроническое болезни русской души (диагноз), которые, может, и не болезни уже, а склад органики (спасительный рецепт).

Они ведь, банкетчики, не только едят и пьют. Они работают.

Как?

«Каждый беспрерывно что-то пишет, согласовывает, прорабатывает, решает».

Что решает, с кем решает? С какими-то ловкими поставщиками, не обеспечившими доставку каких-то дефицитных приборов… Но доставщики не сами же делают эти приборы! Всё делается руками (и умами) тысяч работников, за которыми стоят миллионы работяг, добывающих для этого металл и энергетику, а их надо ещё и кормить, и не в банкетных залах, а в рабочих столовках и на полевых станах, среди земли, то ли вспаханной, то ли брошенной по нашим «праздничным» временам.

Между лямкой повседневности и гульбой от этой повседневности – гигантская тысячелетняя реальность. Между бунтом и диктатурой, диктуемой силами этого же бунта. Между Гулагом и Реабилитансом.

И это – нормальная жизнь? Спасительная формула?

Да, спасительная. В страшные эпохи войн и нашествий. С запада, с востока, с юга. Или от надрыва сил при собственном продвижении. На запад, на юг, на восток. Куда пустят. А в паузах этой героики – праздник чаемого безделья, безумие от того, что не за что гибнуть, не во что верить, нечем занять ум и душу. И судорожное нагромождение стен и запретов, замков и заборов. Потому что иначе – «полный бардак». От пустоты на месте спасительных формул.

Вот такая плата за безопасность на гигантском пространстве, где нет естественных границ, а опасность на каждом шагу диктует повседневный образ жизни (и смерти), где сила – в руках бандитов и правоохранительных органов, договаривающихся между собой, а огромная «серая» масса людей думает, что она и впрямь серая, то есть делает вид, что она так думает, а мыслями она – или на банкете, или…

Или так:

«Изощренное испытание – жизнь в России, потому что страна вроде бы цивилизованная, а всё время находится что-то, что отравляет существование, подталкивает к подлости. Очень трудно оставаться человеком в таких условиях, но в этом смысл испытания – тебе подлянку, а ты держись, не поддавайся. Короче, Россия – особая территория. Настолько особая, что её состояние впрямую влияет на состояние всей Вселенной».

А как же наша особость в этом вселенском всесмешении? Голос крови?

«Национальность по крови может не совпадать с той национальностью, которая определяется самоощущением человека. Если человек думает по-русски, если ему близка русская культура, если, наконец, он считает себя русским, он русский, несмотря на то, что в нем течет другая кровь. Неважно какая, армянская, еврейская или польская».

Абсолютно согласен с этой самохарактеристикой! Остаётся вопрос о том, что делать.

«Россия – из антивещества… Следует дать свершиться (свершаться? – Л. А.) тому, что неизбежно… Пусть всё идет, как идёт».

Прохиндей идёт – на банкет. Потому что в массе народа живёт мечта: если не сломать все стены, то хотя бы проникнуть за стены. И, значит, перед нами не прохиндей, а человек, проникшийся общим чувством нашей эпохи. Ощущением чаемой народной правды, то бишь немедленной справедливости.

Правдами и неправдами он проникает-таки в запретные залы; в конце концов его засекают, изобличают, выставляют вон и даже собираются наказать.

«– Наказать его надо. За наглость. Примерно наказать. Но потом вернуть. Человек он полезный. Наш человек».

Божественная музыка слышится ему (и мне) в этом дополнении к приговору. Значит, не только в массе «серых» прохиндеев, «подталкиваемых к подлости», живёт мечта попасть на банкет избранных, но и сама элита, вкушающая банкетную праздничность, должна пополнять свои ряды теми из прохиндеев, которые выкажут соответствующие способности.

А они выкажут! Так что стена между властью и народом – если не гнилая, то прозрачная. Иначе всё давно бы взорвалось.

Оно и взрывается, когда вонь от гнили доходит до небес.

А в мирные промежутки, подобные тому, какой мы имеем сейчас? Проблемы исчезают?

Нет, не исчезают. Вот их далеко не полный перечень, по Харичеву:

«Следователь может открыть дело, а может закрыть, оперативники могут подбросить наркотики, оружие, а могут не заметить их. Прокурор может выдвинуть обвинения, а может не выдвинуть. Судья может осудить, а может и оправдать; судебный исполнитель, если захочет, заставит выполнить решение суда, а то возьмёт и посмотрит на всё сквозь пальцы».

Виновники – чиновники. Крапивное семя. Начальники.

«У каждого начальника свой заскок. Один большой теннис обожает, другой – японскую борьбу, третий – пчёл или хоккей. Один девочек любит, другой – мальчиков».

Сплошные взятки и откаты… Ну что с этим делать?

Следователей, прокуроров и судей, безобразничающих на своих постах, снимать, судить и сажать. Чиновников, нарушающих неписанные законы, прижимать и возвращать в разумные рамки. Девочек и мальчиков от их похоти – спасать. А также пчёл, хоккеистов, теннисистов и японских борцов.

Ну, и что же, «коррупция» исчезнет?

Никогда!

Обуздывать, ставить пределы подлостям, давать по рогам зарвавшимся – да!

Искоренить? Нет. Не удастся. Потому что это образ жизни. И коренится он в народе, привыкшем сводить концы в бесконечности, где всё без конца смешивается, разграничивается и вновь смешивается. Могут покалечить, засадить или, по крайней мере, устроить неприятности по службе, а если не хочешь неприятностей, знай правила жизни.

Правила известны. Неписанные:

«Не нарушай, не ругай власть, не воруй слишком много, делись с теми, от кого зависишь».

Зациклились, понимаешь, на «коррупции». Да она – просто очередной псевдоним того, что было всегда.

«Бакшиш, мзда, подмазка, хабар, барашек в бумажке…»

Я бы и «нос» добавил к этому списку: то, что несёшь, чтобы дать, а при неудаче остаёшься с носом.

Ключевое слово: подарок.

Подарок из будущего. Подарок на будущее. Будущее как подарок.

Что же это в нас? Предельная иррациональность, лечащаяся беспредельной рациональностью. Вселенная, лучащаяся в беспросвете. Антивещество в роли вещества. Все отзывчивость и безответность. Любовь ко всему миру и презрение к самим себе. Русский дух. Проклятые вопросы.

Чёрное и белое не различить, пока дело не обернётся красным и белым? Но красное против белого – это уж последняя ясность. А чёрное с белым – вопрос повседневный, стоящий перед каждым. Когда у верёвки два конца… и надо выбрать, какой конец твой.

Пора откомментировать финальный аккорд книги Харичева, последний пункт его экспертизы.

«Я повесился. В ванной. На веревке, которую мать использовала, чтобы сушить белье. Обманул все-таки этого капитана. Я освободился».

Про «этого капитана» – чуть ниже. Для начала оценим конец – конец героя. Монолог самоубийцы. От первого лица. Как бы с того света. Монолог прохиндея, который на этом свете умел проходить в закрытые двери, иногда несовместимые.

Однако совместил – роль платного осведомителя, которого «этот капитан» внедрил в оппозиционную противозаконную группу, и роль активного участника этой противозаконной группы, как приказал «этот капитан».

Надо крутиться между теми, кому ты пишешь доносы, и теми, на кого пишешь.