Детство в царском доме. Как растили наследников русского престола - Вера Бокова

С младенца снималась «мера рождения», и в эту меру заказывали икону его тезоименитого ангела. Потом эта икона сопровождала царевича или царевну всю их жизнь, а после кончины висела над их гробницей.

Через несколько дней, смотря по состоянию здоровья младенца, устраивались крестины — «рождение во Святом Духе». Крещение должно было и воцерковить ребенка, и «закрепить» его на земле. Начиная с Ивана Грозного, в царской семье утвердилась традиция крестить новорожденных детей в Чудовом монастыре, где покоились мощи св. митрополита Алексия. После крестин младенца возлагали на раку с мощами, символически поручая его заботам чтимого святого. В дальнейшем — через несколько месяцев — маленького царевича могли свозить в Троице-Сергиев монастырь и там возложить еще и на гробницу св. Сергия Радонежского, покровителя всей Русской земли. Во всяком случае, так было с Иваном Грозным и его сыновьями.

Царь Алексей Михайлович несколько раз изменял старинному обыкновению и крестил своих детей также в Успенском соборе Кремля или во внутридворцовой церкви св. Екатерины, но с детьми от Натальи Нарышкиной вернулся к прежнему обыкновению, так что Петра Алексеевича и обеих его сестер — Наталью и рано умершую Федосью — крестили вновь в Чудовом монастыре.

Обряд крещения царственных детей совершал либо патриарх, либо личный духовник государя — обычно это был протопоп Благовещенского собора Кремля. Крестными родителями (восприемниками) могли быть иноки наиболее известных монастырей — тех же Троицкого и Чудова, — но случалось, что эту обязанность исполнял старший брат новорожденного (крестным Петра Алексеевича был его брат, будущий царь Федор Алексеевич).

Крестной матерью становилась какая-нибудь из царевен — сестер новорожденного, его тетка или другие царские родственницы. После крестин устраивался еще один стол, после которого царевича благословляли образами и разными ценными дарами. Затем, выпив заздравные чаши в честь царевича, гости разъезжались. Во дворе в этот день (как и в предыдущее, родинное пированье) устраивалось угощение для стрельцов, пушкарей и прочих служилых людей: ставили сто, а то и двести ведер водки, еще пива и меда, «и кто хочет пить окромя стрельцов, и ему пить вольно».

При рождении девочки соблюдали те же обычаи, только жалованья и подарков раздавали поменьше и праздновали не так долго.

До пятилетнего возраста мальчики находились в женских руках и жили на женской половине дворца, в особых комнатах.

Мать могла сколько угодно ласкать и «тетешкать» ребенка, играть с ним и на него любоваться, но вся будничная забота о малыше ложилась на специально приставленный и довольно многочисленный женский штат. Матери-царице не по статусу было даже вскармливать младенца: этим занималась только специально отобранная кормилица.

В этом отношении русская традиция не отличалась от западноевропейской. В Европе XVI–XVIII веков чем знатнее была женщина, тем меньше она должна была заниматься собственными детьми. Во Франции знатный новорожденный в большинстве случаев сразу после крещения вообще отбывал вместе с наемной кормилицей к ней в деревню и оставался там безвыездно до тех пор, пока не приходила пора его учить. Ребенок рос, и кормилица плавно превращалась в няню. Родители навещали его раз или два в год (или вовсе не навещали, смотря по обстоятельствам). Потом приезжал поверенный родителей, расплачивался с кормилицей, забирал ребенка и перевозил его в закрытую военную или монастырскую школу (очень редко домой, буде отцу и матери вдруг захотелось бы учить дитя дома). В этой школе юный аристократ и оставался до шестнадцати лет, после чего возвращался домой и имел наконец счастье — часто впервые — увидеть своих родителей, а потом поступал на службу. Это что касается юношей, девушек же вскоре выдавали замуж.

Русский детский придворный штат (его тоже называли чином) состоял из мамки, множества нянек, кормилицы, казначеи, постельниц, горничных, прачек, швей и т. д. Входила в штат и принявшая ребенка повивальная бабка. Под именем комнатной бабки она оставалась при царевиче до его пятилетнего возраста. В силу своей профессии повитуха знала все, что относится до женского и детского здоровья, и была главным авторитетом в лечении детей. Также она знала все обряды, приметы, магические действия, обереги, молитвы и заговоры, обеспечивающие младенцу здоровье и благополучие. Она умела по количеству и расположению родинок на теле предсказать судьбу ребенка, запрещала падать на его колыбель лунному свету — чтобы сон не пропал, не давала глядеть на него на спящего — чтобы не испортили, мазала ему за ушком сажей от сглаза, а перед встречей с новым человеком сыпала на темечко под шапочку чуток соли, приговаривая: «Злому, лихому соли в глаз». Словом, обязанности бабки были многообразны и очень важны. При царевнах она могла остаться как лекарка и отчасти ведунья на всю их жизнь.

Мамой или мамкой царевича назначалась «боярыня честная, вдова старая», которая исполняла роль старшей воспитательницы. Все другие женщины находились у нее под командой, а сама она лично отвечала за жизнь и благополучие младенца. Должность эта была почетной, и выбирали на нее представительниц лучших фамилий. Мамка получала изрядное жалованье — 100 рублей в год (для сравнения: комнатной бабке платили полтора рубля в год и отсыпали 6 четвертей хлеба: овса и ржи). Свое звание и жалованье она сохраняла пожизненно.

Кормилицу для царского ребенка подбирали с особым тщанием из числа придворных или городских женщин любого звания, недавно произведших на свет собственное дитя. «А на воспитание царевича или царевны, — писал в XVII веке публицист Г. Котошихин, — выбирают всяких чинов из жен — жену добрую, и чистую, и млеком сладостну, и здорову, и живет та жена у царицы в Верху на воспитание год». После завершения этого срока кормилиц жаловали подарками и льготами. Если это была дворянка, государь назначал ее мужа воеводой либо давал ему вотчину. Мужа более скромного происхождения награждал деньгами и «честью», а с податного человека пожизненно снимал все подати (налоги). Кормилица царских детей «целовала крест» в том, чтобы «государям своим и ему (имя рек) государю (государыне, если речь шла о девочке) служити и прямити и добра хотети во всем без всякия хитрости, и… от сосца своего кормити с великим береженьем и со опасеньем, а зелья лихова и коренья в естве и в питье не подати… и лихих волшебных слов не наговаривать и над государским платьем, и над сорочками, и над портами, и над полотенцами, и над постелями, и над всякими государскими обиходы лиха никоторого не мнити, и ото всякого лиха оберегати, и над подругами своими и надо всякими людьми смотрити и беречи накрепко».

Одной из обязанностей женского штата было всячески скрывать царственное дитя от посторонних глаз. Это делалось и для безопасности и, главным образом, для защиты от наговора и колдовства.

Видеть ребенка могли только свои; посторонних избегали. Попасть на женскую половину могли только женщины и немногие из особо доверенных слуг-мужчин. Если царским детям случалось выходить из дворца в церковь, по обеим сторонам от них слуги несли на вытянутых вверх руках «суконные полы», создавая вокруг высочайшей особы своего рода передвижную ширму. В церкви же их окружали другие ширмы, с тафтяными занавесками, да и лишних прихожан при этом в церковь старались не пускать: были только бояре и ближние люди. Возили царских детей в возках и колымагах с наглухо занавешенными окнами. Окна детских комнат разрисовывались по слюде цветами и зверями, так что снаружи рассмотреть, что делается внутри, было невозможно. Двор, куда детей выпускали играть, был обнесен высоким глухим забором.

В таком строгом затворе мальчики пребывали до совершеннолетия, до пятнадцати лет, а девочки — по сути, всю жизнь, ибо этикет воспрещал не только девице, но и женщине из царского дома показываться на глаза посторонним.

Вместе с тем при всей изолированности царевичей от внешнего мира они не были лишены общества других детей. В раннем детстве им составляли компанию братья-ровесники и сестры, а также дети слуг и придворных («жильцы»). Позднее к ним приставляли еще группу специально отобранных сверстников для услуг, игр и забав («робяток», как их называли). Эти дети — как правило, отпрыски придворных, а также родственники по матери (среди мальчиков, росших вместе с Петром I, к примеру, были Нарышкины, Матвеев, Головкин, Стрешнев) — взрослели вместе с царевичем и впоследствии становились его «стольниками», ближними, «комнатными» людьми. Их одевали одинаково — в малиновые суконные кафтаны на беличьем меху, с золочеными пуговицами, и в шапки и рукавицы из того же сукна.

Важной заботой женского штата в первые лета жизни царственного ребенка было эту самую жизнь ему сохранить. Детская смертность в те времена была чудовищно высокой не только у простых смертных, но и у царей. Так, из шестерых детей, рожденных Ивану Грозному его первой женой, кроткой Анастасией Романовой, выжили лишь два младших сына; из десяти детей Михаила Романова уцелели пятеро, в том числе всего один сын, и т. д. Никто, естественно, не имел представления ни о закаливании, ни о прививках, ни о витаминах, ни о правильном питании. Дети страдали цингой, диареей, золотухой и рахитом (последняя болезнь у Романовых была наследственной, о чем свидетельствуют детские и взрослые останки в их родовой усыпальнице). Смертельно опасно было большинство детских болезней. Царских отпрысков косили эпидемии. Бывали и несчастные случаи — в том числе от недогляда приставленных женщин. И вот тут козлом отпущения становилась мамка.